А Соня все катала по клеенке паровозик. Он искрил…
Апрель был капризный – то с солнцем, то со снегом. А в первые числа мая вдруг пришло тепло, как в июне. Сразу все зазеленело.
Мы с Вячиком теперь, как в прошлом сентябре, то и дело гоняли по улицам на велосипеде. Не только по вечерам, но часто и перед уроками.
Один раз катили мы вниз по бугристому Воронцовскому спуску – я на седле, Вячик на багажнике. Жара стояла, встречный ветер был словно из печки. И мы были совсем летние: Вячик в своих «десантных» бермудах, а я в старых джинсах с обгорелой бахромой у колен. И в одинаковых клетчатых рубашках. Наш одноклассник Валька Самойлов крикнул нам от своей калитки:
– Эй, два ковбоя на одной кобыле! В школу опоздаете! Уже без двадцати два!
Елки-палки! Оказывается, мои старые часики остановились! Может, и здесь постарался Квасилий?
Мы примчались к моему подъезду.
– Вячик, сейчас я кусок в зубы – и за тобой! Не канителься!
– Сам не канителься! Первый урок – контрольная по математике!
– Я только рюкзак схвачу! Переодеваться не буду, так пойду! А ты? Слаб??
– Ни капельки не слабо! Я так и собирался. Тропики на дворе!
Настя догнала нас у школы.
– Вы, кажется, самые первые открыли летний сезон мод…
Сама она была в малиновых лосинах и в свитере того же цвета. Снизу блестящая, сверху пушистая. Вячик отошел в сторону и с задумчивой ехидцей сообщил:
– Иволга и малиновка, две певчие пташки.
Я пообещал дать ему по пятнистому кузову.
На дворе галдели и кидались шишками лихие второклассники.
– Камрады, залпом! Ура-а!..
И даже звонок задребезжал празднично, будто перед самыми каникулами…
Но, конечно, это было еще не лето. Холод возвращался не раз. Правда, не надолго.
Хуже непогоды была холодная война с отцом. Тоже не постоянная, но с частыми стычками. Наверно, я и сам был иногда виноват. Кто меня тогда, в марте, дернул за язык, что я не против отдыха в Подмосковье? Чем ближе к лету, тем хотелось мне этого все меньше.
– Вместо билета на поезд купите мне лучше велосипед. И отдыхайте там на даче. А я здесь, с ребятами…
Отец сказал, что терпеть не может такого непостоянства.
– В конце концов, это не по-мужски.
– Конечно, не по-мужски. Я не мужчина, а дитя неразумное.
– Не паясничай!
А через несколько дней он придрался к моей внешности.
– Что ты в таком виде ходишь в школу? Надо следить за собой, вроде бы не маленький.
– Нет, маленький, – сказал я довольно дерзко. – Еще двенадцати нет. А в коротких штанах можно ходить до четырнадцати, так написано в энциклопедии, которую ты мне подарил.
Отец терпеть не мог упоминаний об этой книжке. Потому что ее не раз язвительно «анализировала» бабушка. «Поразительное сочинение! Все там есть! И только о том, что существуют книги, музыка, живопись, – ни слова! Видимо, эти излишества не входят в джентльменский набор так называемых тинэйджеров…»
В самом деле, там хватало всяких сведений. И как причесываться, и как одеваться, и, конечно же, откуда берутся дети, и как обращаться с электроникой, и как начать свой бизнес, и даже как пользоваться автоматическим оружием (не было только сказано, где его взять: видимо, авторы считали, что в наше время это проще простого).
А про искусство и правда ни словечка…
Отец сказал, что я могу ходить хоть совсем без штанов (мы живем в демократическом обществе!), но мыть колени все-таки надо. Если об этом даже не написано в энциклопедии.
А мы только что на физкультуре играли в футбол. И я сумел вляпать два гола нашему «железному» вратарю Владику Корнееву. Раньше мне такое счастье никогда-никогда не приваливало!
Вот если бы отец спросил: «Как у тебя дела? Что хорошего?» Тут бы я и выдал про небывалую удачу, про свою победу! А он – будто холодной водой из ведра: «Не по-мужски!.. В каком ты виде!..»
Я читал, что в начале переходного возраста мальчишки делаются чувствительнее девчонок. И с железами, которые вырабатывают слезу, у них что-то неладное. Ну, иногда вроде недержания. Но отец про это, конечно, не читал. А переходный возраст у него давно кончился. И я услышал:
– Ты и правда еще дитя. Иди умойся… Бабушкино воспитание.
– Бабушку-то хоть не трогай! – громко сказал я уже из ванной.
…Помирились мы только через два дня. А еще через неделю наступил июнь. Настоящее лето.
ТИШИНА СТРАННОГО МИРА
Арбуз наконец выполнил давнее обещание: устроил младшему брату взбучку. Он сел на крыльцо, положил Николку себе на колени и начал впечатывать в его штаны пухлую ладонь.
– Будешь еще бегать, паразит?.. Будешь?
Во время воспитательной процедуры Николка вел себя сдержанно: по-лягушачьи дрыгал ногами, но молчал.
Я увидел это дело от калитки, когда вошел во двор. Подскочил, ухватил Гошку за руку.
– Кончай! Он же комар! А ты…
Арбуз стряхнул Николку с колен, будто пучок соломы. Встал, сказал плаксиво:
– Этот комар снова летать начал неизвестно куда! В театре дела его кончились, вот он и опять…
Николка деловито заправлял в разноцветные шаровары оранжевую футболку. Арбуз мрачно пообещал:
– В следующий раз всыплю ремнем по голой заднице.
– Ладно, – покладисто отозвался Николка. – В следующий раз.
– А могу и теперь! Чтобы время не терять!
– Нет. Лучше потом.
Я спросил Николку:
– Что тебе опять дома не сидится?
– Дома неинтересно. Все одно, не видно другого…
– Крыльцо – это крыльцо, тополь – это тополь. Забор – это забор и больше ничего, да?
Он глянул на меня чуть лукаво и кивнул.
– Все равно, Николка, одному гулять опасно… А ты, Арбуз, тоже хорош! Как медведь на лягушонка! Не лупить надо, а убеждать.
– Я его в другой раз убежду… Убедю… что не сядет неделю.
– Тебя Бог накажет, – пообещал Николка.
– Он меня и так наказал. Таким братом… – И Арбуз сцепил толстые пальцы замочком, чтобы не оказалось, будто слова его – полная правда. Потом пожаловался с надрывом в голосе: – Ты знаешь, где я этого «лягушонка» сегодня утром изловил? Среди сосен в зоне.
– В какой зоне?
– Ну, в Завязанной роще!
– Ух ты, куда усвистал!
Завязанная роща была на краю Стекловска. Остатки обгорелого забора местные жители растащили, и теперь этот островок темных сосен был открыт для всех. Казалось бы, готовый парк для прогулок. Но ходили
