хорошие мужики испугались даже упоминания о бумагах. – Мы неграмотные, барин, рассуждать о многом не можем. Ты лучше попроси еще штоф. Похабин плохого не предложит. Он, случалось, сам допивался до анчуток.
Рыжий целовальник охотно кивнул.
– Вот как жить простому человеку, барин? – пожаловался он, как бы примериваясь к чему-то. – У Мишки Серебряника трех сыновей взяли на войну, и всех убили. А теперь, говорят, будут забирать самых лучших в неметчину, чтобы учить всяким ученым фокусам. Зачем это?
– Государю нужны умные люди.
– Да это мы понимаем, – толкались локтями хорошие мужики. – Оно, конечно. Ты нам еще налей. Мы, барин, любим порассуждать. И ты порассуждай с нами. У нас, правда, такое село, что ни разу никакого не было чуда. От рассуждений, барин, голова чище, сердца добрее становятся. У русских людей всюду так заведено – выпить и порассуждать. – И поинтересовались: – Ты вот русский?
– А ты? – остро глянул Иван на рыжего целовальника.
– Я-то русский.
– Да какой ты русский? Ты рыжий.
– Да нет же, – возразил целовальник. – Я невыносимой храбрости человек.
– Ну, тогда русский, – согласился Иван.
– Я и память имею чрезвычайную, – продолжил рыжий. – Похабин меня зовут. Такая фамилия. Я помню все, что было когда-то. Хоть много лет назад! – и посмотрел на Ивана честными зеленоватыми глазами, пригладил ладонью широкие рыжие усы.
– Я верю.
– Нет, ты спроси, ты обязательно спроси! – уперся Похабин. И мужики тоже загудели: – Спроси! Спроси его!
– Ну, ладно, – согласился Иван. – Тогда спрашиваю. Чего вот было три дня назад?
Мужики засмеялись, Похабин смущенно потер голову:
– Ну, как… Приходил тут один дьячок… Пропили мы с ним серебряное яблоко от потира. Ну, дьячок и начал плакать, как де теперь пойдет к службе? Хорошо, случились рядом хорошие мужики, мы яблоко выкупили… – Снова удрученно потер рыжую голову: – Ну, и пропили во второй раз!
Хорошие мужики восхищенно засмеялись.
– А год назад? – спросил Иван.
– А чего ж… И это помню… Память у меня чрезвычайная… Изба год назад горела. Тут рядом. Точно! – он странно глянул на мужиков. – Совсем рядом горела изба, нас всех вытолкали, я в снег упал. Очнулся, гляжу, все бегают и одно кричат: «Воды! Воды!» Мне дивно на сердце стало, я сказал: «Винца мне!»
– Было, было такое! – восхищенно подтвердили хорошие мужики.
– Ну, а три года назад? – прищурился Иван.
– Ой, барин, не спрашивал бы… Три года назад отречься хотел от Господа. Вот свят крест, хотел отречься, такая стояла в сердце печаль. А известно, чтобы отречься, надо пойти на перекресток в полночь. Я и пошел. Да свалился в канаву, пьян был, чуть телега не задавила. Тем и спасся, не погубил душу.
Вот хорошие мужики, решил Иван. И Похабин совсем хорош. Вольные люди. С такими и пойду по дорогам, научусь какому ремеслу. Где ось подправлю, где землицу вспашу. На паперти кусок хлеба протянут, от хлеба не откажусь. Не чувствуя вкуса, пожую. Винца доброго двойного, может, и не удастся попить, но простого, дай Бог, всегда нацедят.
Сопливый мальчишка в длинной рубашонке, сопя, приоткрыл дверь, любопытствуя, стрельнул черным глазом в щелку.
– Кто таков?
– Дитя мое, – заробел один из мужиков, кажется, Мишка Серебряник.
– Звать как?
– Ваня.
Еще один мальчишка, так же сопя, любопытствуя, глянул в щель. И еще один. Много их скопилось за дверью. Совсем как взрослые перемигивались, толкались локтями, хихикали.
– А то чьи дитяти?
– А все мои.
– Каждого как звать?
– Так я ж говорю, Ваня.
– Каждого?
– А то!
– Да зачем так?
– Чтоб не путать.
Хорошие мужики, расслабленно подумал Иван, совсем простые. Может, с ними и пойду по дорогам. А то так останусь в этом селе… Такое село, что тут чудес не бывает… Срублю домишко, Ванек начну плодить. Всех назову Ваньками. Чтоб не путать. Потому что так народ делает.
Задумался, загрустил. И негромко донесло издалека грустную песенку.
Разволновался вдруг. Поднял голову, обеспокоено оглядел мужиков. Им ведь не идти на край света. А мне?… – попытался вспомнить. Мне идти?…
Вспомнил! – и ему не идти. Он ведь сбежал от чугунного господина Чепесюка, сбежал темной ночью. Каждый час разделяет в пространстве его, секретного дьяка, и строгого господина Чепесюка.
Вдруг рассердился.
Это уже винцо начало в нем играть.
Никаких этих погостов, никаких папертей! Догоню господина Чепесюка, со строгим господином Чепесюком пойду до края земли, проверчу дырку в хрустальном своде, жахну из пищали по ожиревшим китам! Пусть мир качнется. А осколочек хрустального свода привезу сенной девке Нюшке. У доброй соломенной вдовы есть хирамоно, халат с необыкновенными растениями, а у бедной девки Нюшки, кроме злого младшего братика, совсем ничего нет. А там…
Сладко заныло сердце.
Чувствовал, что грех так думать, но не мог.
– И остров такой – Китай…
– Почему остров? – удивился кто-то.
– А водой окружен, – не растерялся Похабин.
– Почему ж караванами ходят в Китай?
– А плавают… Это плавающие караваны, – объяснил Похабин, ничуть и никого не смущаясь, будто и правда был чахотошный. – Там все плавают… И зверь- верблюд, и собаки, и купцы. Прямо вот так подошел и сразу поплыл.
– Да куда подошел?
– К акияну.
– Ты ополоумел, Похабин!
– Кыш! – грозно сказал Иван, требуя внимания. – А вот говорите, кто из вас, сибирских собак, встречал маиора Саплина? Неукротимый маиор, небольшого роста, но ходок!
Все почему-то посмотрели на Похабина.
– Это что ж за маиор такой?
– Самый геройский, – объяснил Иван. – Неукротимый. По своей воле и по приказу государя пошел в Сибирь искать гору серебра. – И добавил, подумав: – Гордый маиор.
– Так гордый что, – дерзко сказал Похабин. – Гордых много на кладбище.
От такого ответа Иван почему-то сразу упал духом.
Нет, подумал, не вернусь к господину Чепесюку, лучше пойду по дорогам. Однажды встречу богатую коляску, а в коляске добрая безутешная соломенная вдова…
На оловянное блюдо с груздями садились мухи, тут же взлетали, дразнясь. Иван попытался одну схватить в ладонь, но промахнулся. «Однако вижу, что не только комарами богатейший ваш край». Хорошие мужики сразу насторожились, а рыжий целовальник незаметно подмигнул одному – очень наглому, в потной рубашке, голову обвязавшему бабьим платком.
– А чего ж, барин? Мы терпим. – Кто-то из мужиков встал, подошел к двери, осторожно выглянул за дверь и вернулся к столу. – Оно, конечно, пустой край, но терпим. Зато в стороне от дорог. И проезжих мало. Зачем корить-то?
Иван нехорошо ухмыльнулся.
Еще раз взмахнул рукой, ловя муху, и повалил штоф.
Рыжий целовальник тоже нехорошо ухмыльнулся:
– Ну, как? Поймал?
И сказал назидательно:
– Ты, барин, знаю, сейчас начнешь гулять. По твоим глазам вижу, сейчас ты начнешь гулять. Ты на трех штофах не остановишься, у меня глаз проницательный. Ты, барин, лучше заплати сразу, а потом гуляй.
– Так чего ж… – полез Иван в карман.
