отмахивалась, ела с аппетитом. Роды только прибавили ей сил и здоровья.
— Раз Миоко — в детской, два Миоко — на кухне, три Миоко — в твоем кабинете… Три Миоко в одном доме. Сынок, ты уверен, что женился не на тройняшках? — улыбалась Елена.
Фархад получил свой долгожданный диплом полноправного члена Всепланетной коллегии психиатрии и невропатологии и открыл частную практику. В родной каверне Асахи он оказался единственным практикующим психологом с дипломом коллегии, а потому от клиентов отбоя не было. Практика приносила хороший доход. Отцовские запатентованные открытия пока что давали больше, но доктор Наби знал: это временно. При помощи родственников Сайто он выгодно размещал большую часть доходов, жертвовал храмам и благотворительным заведениям, баловал жену и мать.
Доктору Наби казалось, что в руках у него полная до краев чаша воды, и нужно идти смело, но осторожно, чтобы не расплескать ни капли.
7
— Какого дьявола ты выбросил мои рисунки?!
— Рисунки? Не помню никаких рисунков, вот макулатуры пачки две выбросил, было дело. А что? У тебя там на обороте важные телефоны были записаны? Прости, могу пойти порыться в мусорке…
Аларья рухнула в кресло и уставилась на Глора. Пять полноформатных картонов для участия в городской выставке отправились в мусорный бак. У нее не осталось сил ни на приличные слова, ни на брань. Просто подкосились ноги, а все мысли из головы вымело начисто.
— Ты спятил? — выговорила она чуть позже, выпив заботливо поднесенную стопку водки.
— Ты всерьез хотела выставляться с этой чушью?
— Глор, я тебя ненавижу… ты понимаешь, что сделал?
— Спас тебя от позора, — гордо ответил собеседник. — С тебя причитается.
— Идиот! Какой же ты идиот… я полгода ждала этой выставки! Я три месяца выгуливала по всем кафе организаторов! Я…
— Ты очень хотела вписаться в ряды столичных маляров-халтурщиков, да? — вкрадчиво поинтересовался Глор.
— Я хотела участвовать в выставке.
— С дрянью, нарисованной под модные тенденции?
— Ну… может быть.
— У тебя есть еще трое суток и куча картона. Рисуй. Свое. Как ты умеешь, а не как модно в этом сезоне. Иначе опять порву.
— Да кто ты такой?!
— Ты уже забыла, как меня зовут?
Через три часа перемазанная в краске Аларья со стенаниями бродила по квартире. Руки привычно выводили одинаковые линии — тускло светящихся рыб, переплетенные водоросли, крупные причудливые ракушки. Стиль «старая пристань», писк моды восемьсот девяносто седьмого года. Давенант сидел в кресле, перекинув ноги через поручень, и ядовито комментировал каждый набросок.
— Ну и где в этих каракулях ты? Где автор? Таких рыбок я могу рисовать квадратными километрами. Делов-то… сходи на одну выставку и малюй.
— Можешь, да? Хватит болтать, покажи, как ты можешь! — Аларья всучила ему в руки мелок и за шиворот потянула к мольберту. — Давай-давай, критик.
— Да нет проблем, — потянулся Глор.
Женщина ушла на кухню и вернулась через полчаса. Давенант уже закончил рисовать и сидел с трубкой в кресле. Аларья осторожно подошла к мольберту и ойкнула. У края прибоя сидела, обхватив руками колени, девочка лет двенадцати. У ног ее лежала выброшенная волной рыба. В глазах ребенка и рыбы застыла одна и та же немая мольба, казалось, что обеим равно не хватает воздуха. Длинные волосы девочки переходили в водоросли на песке. Всего два цвета — серый и зеленый, резкие штрихи, но рисунок заставлял смотреть на себя вновь и вновь.
— Откуда? Ты же не видел моих детских снимков…
— Я так тебя представил. Похоже?
— Да…
Аларья уселась на полу рядом с мольбертом, запустила руки в волосы. Рисунок ударил ее гораздо сильнее, чем можно было показать. Скупая простота линий, никаких кокетливых размывов и переходов цветов. Все так просто — море, девочка, рыба. Художественная правда. То, о чем так любили разглагольствовать критики и чего не удавалось добиться никому из модных живописцев.
— Как ты это делаешь?
— Я просто не вру.
— Почему ты никогда не рисуешь? Это же гениально…
— Глупости, — отмахнулся Глор. — Это просто честно. Лет двадцать назад я выставлялся, потом мне надоело.
— Научи меня так рисовать?
— Возьми карандаш и будь собой.
— Что это значит — «будь собой»?
Глор рассмеялся, потом резко оборвал смех и встал. Девушка подняла голову и вздрогнула. За все годы знакомства так — презрительно и зло — на нее еще не смотрели.
— Если ты до сих пор не знаешь, что такое быть собой, то что ты вообще здесь делаешь?
— Где? — опешила Аларья.
— В этом доме.
— Ты это всерьез?
— Вполне.
— Так мне уйти?
— А что такое «ты»?
— Я — это я.
— Тогда чего ты не знаешь? — привычная мимолетная улыбка, подмигивание.
— Я тебя ненавижу… — взвыла Аларья.
— Это я уже слышал. Работайте, девушка, работайте…
Аларья залепила ему вслед тряпкой, испачканной в краске, подумав, присовокупила к тряпке палитру и пару кистей. Уже из коридора Глор прокомментировал это очередным ехидством:
— Потрясающая экспрессия перформанса!
— Чтоб ты провалился!!!
— Не дождешься…
Пять мест в галерее заняли рисунки, сделанные Аларьей за одну ночь. Она была уверена, что организатор выставки выгонит ее в шею, поскольку работы противоречили концепции выставки, тенденциям моды и всем канонам современного авангардистского искусства. Тем не менее, она уже понимала, что сделанное ей лучше, сильнее и ярче, чем все остальное. «Только ради вашего покровителя», — закатил к потолку глаза хозяин галереи, но свои пять работ Аларья выставила.
На следующий день пресса разразилась истерикой. Две газеты превознесли труды «молодой перспективной художницы Новак» до небес, остальные разгромили в пух и прах. Журналисту, явившемуся брать интервью, Аларья ответила коротко:
— Я делаю то, что хочу. Вы можете смотреть на это, а можете отвернуться. Меня это не… волнует.
Три приглашения на организацию персональной выставки. Место в жюри двух конкурсов. Толстый ворох статей, из которых сочился яд. Предложение преподавать в студии. Анонимные бранные послания по электронной почте. Одобрительная улыбка Глора.
— Маленький хорошенький скандальчик никогда не помешает…
