– Ты просто обалденная девчонка, Мэри. – Он поцеловал ее, при этом одной рукой лаская ее правую грудь под футболкой, а потом умчался, и задний фонарь байка растворился в темноте.
Повесив голову, она поплелась под навес. Большинство топчанов было занято, люди храпели, кашляли, ворочались во сне. Ей хотелось развернуться и бежать отсюда, бежать назад к Фергусу и Хэмишу, назад к темному упоению последних нескольких часов. Ее мысли все еще были в беспорядке от только что пережитого, от неприкрытого варварства боев сейсов и ликующей толпы в Доноване, этого воспламеняющего чувства кровавого развлечения. Потом восхитительное неприличие происходящего в тихой хижине близнецов на другом конце города, их напряженные тела, сначала сплетающиеся с ее телом поодиночке, а затем оба вместе. И эта дикая гонка на байке в ярко-красном свете луны. Как ей хотелось бы, чтобы все следующие ночи были похожи на эту и чтобы им никогда не было конца!
– Где ты, черт бы тебя побрал, шлялась?
Перед ней стоял отец, губы его были поджаты так, как бывало лишь в состоянии крайнего гнева. Но на сей раз ей было на все наплевать.
– Гуляла, – сказала она.
– Где гуляла?
– Развлекалась. Делала именно то, что, по-твоему, мне не следовало бы делать.
Он отвесил ей такую пощечину, что звук ее эхом раскатился под высокой крышей навеса.
– Не смей мне дерзить, девчонка! Я задал тебе вопрос. Чем ты занималась?
Мэри уставилась на него, чувствуя, как горит щека, но ей не хотелось дотрагиваться до нее.
– Ну и что дальше, папочка? Может, еще ремнем меня отлупишь? Или на сей раз ограничишься кулаками?
У Джеральда Скиббоу от неожиданности отвалилась челюсть. Люди на ближайших топчанах начали поднимать головы и сонно смотрели на них.
– А тебе известно, сколько сейчас времени? Где ты шлялась? – прошипел он.
– А ты уверен, что тебе хочется узнать правду, папуля? Точно уверен?
– Ты бесстыжая маленькая лгунья. Мать всю ночь не находила себе места. Неужели тебе даже ее не жалко?
Мэри поджала губы.
– А какая же трагедия может случиться со мной в этом раю, куда ты нас притащил?
На мгновение ей показалось, что он сейчас снова ее ударит.
– На этой неделе здесь в порту произошло два убийства, – сказал он.
– Да что ты? Впрочем, это меня ничуть не удивляет.
– Отправляйся спать, – сквозь зубы сказал Джеральд. – Поговорим утром.
– Поговорим? – насмешливо спросила она. – Хочешь сказать, что я тоже буду иметь право высказаться?
– Черт тебя побери, Скиббоу, кончай там, – крикнул кто-то. – Дай хоть другим поспать.
Под беспомощным взглядом отца Мэри стащила ботинки и повалилась на топчан.
Квинн все еще дремал в своем спальном мешке, борясь с последствиями влияния на организм грубого пива, выпитого им накануне в Доноване, когда кто-то ухватился за край его топчана и резким рывком развернул его на девяносто градусов. Он отчаянно засучил руками внутри мешка, но удержаться на топчане не смог. Сначала он ударился о бетон бедром и сильно ушиб таз, а потом приложился еще и подбородком. От неожиданности и боли Квинн даже вскрикнул.
– А ну поднимайся, чертов ивет! – рявкнул кто-то.
Над ним стоял какой-то человек и злобно щерился. На вид ему было сорок с небольшим, он был высокого роста, с густой черной шевелюрой и большой бородой. Дочерна загорелые лицо и руки были испещрены оспинками и крошечными красными линиями лопнувших капилляров. Одежда его была из натуральной ткани: плотная хлопчатобумажная рубашка без рукавов, в красно-черную клетку, зеленые хлопчатобумажные штаны, шнурованные ботинки до колен и пояс, на котором красовался целый набор энергоинструментов и висел зловещего вида мачете с лезвием девяностосантиметровой длины. На голой груди поблескивало серебряное распятие на тонкой цепочке.
Когда Квинн застонал от жгучей боли в бедре, незнакомец басовито расхохотался. Это было уже слишком. Квинн яростно вцепился в замок застежки мешка. Этот ублюдок сейчас за все заплатит. Застежка разошлась. Теперь его руки были свободны, и он брыкнул ногами, пытаясь стряхнуть с них сковывающий движения мешок. И только тут он краем глаза заметил, что другие иветы криками предостерегают его от чего-то, прыгая на своих топчанах. В тот же миг на его правой кисти сомкнулись огромные влажные челюсти, охватив ее целиком, острые зубы прошли сквозь тонкую кожу запястья, и он почувствовал их кончики между сухожилиями. От шока он на какую-то ужасную секунду просто оцепенел. Это была собака, охотничья собака, самый настоящий чертов цербер. Даже сейс, наверное, дважды подумал бы, прежде чем схватиться с этим псом. В холке эта тварь была, наверное, не меньше метра высотой, тело ее покрывала короткая седовато-серая шерсть, морду венчал тупой, похожий на молот нос, губы были как будто отлиты из черной резины, и с них капала слюна. Взгляд больших влажных глаз был устремлен прямо на него. Огромный пес негромко рычал. Квинн чувствовал, как вся рука до самого плеча вибрирует в такт рычанию. Он тупо ждал, когда челюсти окончательно сомкнутся и начнется трепка. Но собачьи глаза по-прежнему смотрели на него.
– Меня зовут Пауэл Манани, – сказал бородатый. – И наш славный руководитель губернатор Колин Рексрю назначил меня инструктором по расселению Группы Семь. А это означает, иветы, что вы полностью принадлежите мне: и душой и телом. И, чтобы у вас с самого начала не возникало никаких иллюзий, знайте – терпеть не могу иветов. Я вообще считаю, что мир был бы гораздо лучшим местом, если бы его не портило присутствие такого дерьма, как вы. Но совет КОЛ решил обременить нас заодно и вами, поэтому я постараюсь до окончания вашего срока выжать из вас каждый франк, который был затрачен на ваш перелет сюда. Поэтому, когда я скажу лизать дерьмо – будете лизать, жрать будете то, что я дам вам жрать,
