Он называл ее «Синдромом После».
Гхолы часто питали подозрение, будто нечто тайное могло быть разработано за те века забвения, после которых вновь пробудилось их сознание. Что люди делали все это время? С чего я им вообще мог понадобиться, реликвия из прошлого? Никакое Я не могло навечно преодолеть таких сомнений — особенно в человеке, по природе к ним склонным.
Один из гхол однажды обвинил Лито:
— Ты встроил в мое тело что-то такое, о чем я ничего не знаю! Это встроенное рассказывает тебе обо всем, что я делаю! Ты повсюду за мной следишь!
Другой обвинил, будто Лито установил в нем «аппарат управления, который заставляет нас желать того, чего только Ты сам желаешь».
Однажды начавшись, Синдром После никогда не мог быть полностью истреблен. Он мог быть подавлен, даже обращен вспять, но его дремлющее зерно могло дать всходы при малейшем толчке.
Айдахо остановился там, где перед этим стоял Монео. В его взгляде и осанке смутно бродили неоформившиеся подозрения. Лито предоставил ему кипеть на медленном огне, чтобы кипение дошло до головы. Айдахо обменялся с ним пристальным взглядом, затем быстро оглядел комнату. Лито знал, о чем говорил такой взгляд.
Данканы никогда не забывают!
Оглядывая комнату быстрым всеобъемлющим взглядом, которому века назад научили его Джессика и ментат Туфир Хават, Айдахо ощутил головокружительное чувство своей неуместности. Ему почудилось, будто каждой вещью комната его отторгает, — мягкими подушками — большими и пухлыми, золотыми, зелеными, этими почти багровыми красными ковриками Свободных, каждый из которых — музейный экспонат, толстым слоем лежащими друг на друге вокруг углубления Лито, фальшивым солнцем икшианских глоуглобов, свет которых обволакивал лицо Императора сухим теплом, подчеркивая тени вокруг него и делая их еще глубже и загадочнее, запахом спайсового чая где-то поблизости, этим сочным меланжевым запахом, источаемым телом Червя.
Айдахо почувствовал, что с ним произошло слишком много и слишком быстро с тех пор, как тлейлаксанцы бросили его на милость Люли и Друга в той безликой комнате, похожей на тюремную камеру.
«Слишком многое… слишком многое… Действительно ли я здесь?» удивился он. — «Я ли это? И что это за мысли во мне?». — Он пристально поглядел на неподвижную, затемненную огромную массу тела Лито, так безмолвно лежащую на тележке внутри углубления. Само спокойствие этой массы плоти наводило на мысль о таинственной энергии, грозной энергии, возможных способов и путей высвобождения которой никому не дано предугадать.
Айдахо слышал рассказы о битве перед икшианским посольством, но отчеты Рыбословш окружала аура чудесного пришествия и это затуманивало реальные данные.
— Он слетел на грешников свыше и жестоко истребил.
— Как он это сделал? — спросил Айдахо.
— Он был разгневанным богом, — ответила докладывавшая ему. «Разгневанным», — подумал Айдахо. — «Было ли это из-за угрозы для Хви?» — И истории, которые он слышал! Ни в одну из них поверить невозможно. Хви, выходящая замуж за эту тушу… невозможно! Не прелестная Хви, не Хви ласковая и нежная. «Он играет в какую-то жуткую игру, испытывая нас… проверяя нас…» Не было честной реальности в этих временах, не было мира, кроме как в присутствии Хви. Все остальное было безумием.
Вновь переведя взгляд на это безмолвно ожидающее атридесовское лицо Лито, Айдахо почувствовал, как в нем усиливается чувство неуместности. Он начал гадать, возможно ли, чтобы умственным усилием он мог бы прорваться сквозь призрачные барьеры на этом странном новом пути и вспомнил бы все жизненные опыты других гхол самого себя.
"О чем они думали, когда входили в эту комнату? Чувствовали они когда- нибудь эту неуместность, это отторжение?
Всего лишь небольшое дополнительное усилие.?
Он чувствовал головокружение и ему почудилось, что он вот-вот упадет в обморок.
— Что-то не так, Данкан? — Лито говорил самым рассудительным и мягким голосом.
— Это нереально, — ответил Айдахо. — Я не принадлежу здешнему!
Лито решил не понимать этого.
— Но часовая доложила мне, что ты прибыл сюда по собственному желанию, прилетел из Твердыни и потребовал немедленной аудиенции.
— Я имею в виду, вообще здешнему! Этому времени!
— Но я в тебе нуждаюсь.
— Для чего?
— Погляди вокруг себя, Данкан. Пути, на которых Ты можешь мне помочь, столь многочисленны, что даже ты не сможешь всего выполнить.
— Но твои женщины не дадут мне сражаться! Всякий раз, когда я хочу отправиться туда, где…
— Ты сомневаешься в том, что ты для меня ценнее живой, чем мертвый? - Лито издал хихикающий звук, затем сказал. Воспользуйся своими мозгами, Данкан! Вот то, что я ценю.
— И мою сперму, вот, что ты ценишь.
— Твоя сперма принадлежит тебе и ты можешь направлять ее туда, куда пожелаешь.
— Я не оставлю позади себя вдову и сирот, как это было с…
— Данкан! Я же сказал, выбор за тобой.
Айдахо вздохнул, затем проговорил:
— Ты совершил преступление против нас, Лито, против всех гхол, которых Ты воскрешаешь, даже не спрашивая, хотим ли мы этого.
Это было, что-то новенькое в мышлении Данканов. Лито с интересом уставился на Айдахо.
— Какое преступление?
— О, я слышал, как ты излагал свои глубокие мысли, — обвинил Айдахо. Он указал большим пальцем через плечо на выход из комнаты. — Ты знаешь, что там в приемной слышно все, что ты говоришь?
— Когда я хочу быть услышанным, то слышно, — «Но только мои дневники слышат действительно все!», — Я хотел бы, однако же, понять суть своего преступления.
— Есть такое время, Лито, время, когда ты живешь, оно обладает своей магией. Ты знаешь, что никогда больше не встретишь времени, подобного этому.
Лито прищурился, тронутый отчаянием Айдахо. Сколько же всего будили в памяти эти слова.
Айдахо поднял обе руки ладонями вверх на уровень груди — нищий, просящий что-то, чего, он знает наверняка, никогда не получит.
— Потом… однажды ты просыпаешься и вспоминаешь, как умирал… и вспоминаешь аксольтный чан… и отвратительных тлейлаксанцев, разбудивших Тебя… и предполагается, что ты все начнется заново. Но так не происходит. Это не срабатывает, Лито. Вот это и есть преступление, Лито!
— Я отнимаю магию?
— Да!
Айдахо уронил руки и сжал их в кулаки. Он почувствовал, что стоит здесь в полном одиночестве на пути потока, мощно падающего на мельницу, который сметет его, едва он позволит себе хоть капельку расслабиться.
