– Не начинай, мама, – вздохнула Кефрия. – Я отпускаю его, и хватит об этом. Мне самой нелегко это далось, так не трави душу, а?
– Неужели ты в самом деле думаешь, что так для него будет лучше всего?
– Не думаю. Но что лучшее я могу ему предложить? – Кефрия устало поднялась. – Что, собственно, удерживает его здесь, в Удачном? Здесь же ничего не осталось. – И она оглядела пустую комнату. – Пойдем в кухню, – предложила она. – Там хоть тепло.
– Зато здесь мы можем переговорить с глазу на глаз, – возразила мать. – Там, внизу, Экки чистит свежую рыбу на обед.
– Рыба! Кто бы мог подумать, – хмыкнула Кефрия. Она рада была хоть так уйти от болезненной темы.
– Однообразная пища, но все лучше, чем голодать, – сурово заметила Роника. И покачала головой: – Нет уж, давай поговорим здесь. Дом у нас немаленький, но как подумаю, что вместе с нами здесь обитают чужие, – так сразу кажется тесно. Вот уж в жизни своей не думала, что однажды мы пустим жильцов – и только ради того, чтобы они нас снабжали едой!
– Думается, – сказала Кефрия, – им так же не по себе, как и нам. Надо бы удачнинскому Совету пошевеливаться с выделением земель для поселенцев с Трех Кораблей. Если бы Экки с отцом наконец-то обзавелись куском собственной земли, они бы прямо назавтра принялись строить там дом!
– А все эти «новые купчики», – кивнула Роника. – По-прежнему суют палки в колеса. Теперь у них нет рабов, а ведь без рабского труда их громадные наделы не проглотить, не выплюнуть. А отдавать все равно не желают!
– Сдается мне, они таком способом обеспечивают себе отправную точку для выгодного обмена, – проговорила Кефрия задумчиво. – Их жалованные грамоты никем, кроме них самих, не признаны. Подруга Серилла внятно объяснила им, что самая суть изначальной хартии Удачного категорически воспрещает пожалования вроде тех, что дал им Касго. Теперь они утверждают, что-де Джамелия обязана им возместить утрачиваемые земли. Серилла на это указывает: поскольку формально наделы явились подарками, никакой компенсации за них им не положено. Дивушет даже выдержку утратил, когда это обсуждалось, и крикнул им: если, мол, вы считаете, будто вам Джамелия денег должна, так отправляйтесь обратно туда да там их и требуйте! А им хоть кол на голове теши. На каждом заседании Совета одна и та же история: опять на что-то жалуются и требуют. Ничего, скоро придут в чувство, я полагаю. Настанет весна, а как они будут пахать и сеять, не имея рабов? Земли-то они нахватали, но теперь на ней вряд ли что вырастет, они всю ее перепортили. Мне кажется, до них постепенно доходит то, о чем мы с самого начала им говорили. Земли кругом Удачного невозможно возделывать так, как они привыкли в Джамелии или в Калсиде. Год-другой она успешно плодоносит, но стоит зацепить плугом слой глины – и все, начинает разрастаться болото, и ничего поделать уже нельзя. А какой хлеб вырастет на болоте?
Роника согласно кивнула.
– Кое до кого из них уже дошло, что к чему, – сказала она. – Я сама слышала: многие имеют в виду вернуться в Джамелию, как только морское путешествие станет чуть менее опасным. Наверное, это самый безболезненный выход для них. Они ведь никогда не прилагали искренних усилий, чтобы стать частью Удачного. Их дома, титулы и наследные владения, их жены и законные дети – все это там, в Джамелии. Сюда их привлекала только возможность быстро разбогатеть. Как только оказалось, что поживиться здесь особенно нечем, они задумались о возвращении домой. И все их нынешнее упорство имеет под собой одну цель: хоть что-нибудь выгодно продать перед отъездом!
– А мы останемся разгребать оставленный ими бардак, – хмуро продолжила Кефрия. – Честно говоря, даже жаль мне любовниц и бастардов «новых», которых те, скорее всего, бросят в Удачном. Они вынуждены будут остаться здесь или податься на север. Люди поговаривают, что иные из татуированных хотели бы нанять корабль и перебраться в Шесть Герцогств. Страна эта не очень-то приветливая, почти варварская. Но им кажется, что там-то они вправду сумеют начать новую жизнь, не подписывая никаких соглашений. Что поделаешь, не все рвутся в Чащобы, под начало к Янни Хупрус. Кое-кому представляется, что это вроде как слишком.
– Посмотрим на дело с другой стороны, – заметила мать. – Когда уедут все, кто пожелает уехать, оставшиеся духовно сблизятся между собой, как сблизились когда-то изначальные поселенцы. – Роника подошла к лишенному занавесок окошку и посмотрела наружу, в сгущающиеся сумерки. – Жду не дождусь, чтобы все утряслось! Когда здесь наконец-то останутся только те, кто пожелал душой и телом влиться в Удачный, – пожалуй, у города вправду начнут заживать раны. Правда, времени на это понадобится… Путешествовать-то нынче слишком опасно, хоть на север, хоть и на юг. – И, склонив голову, она покосилась на дочь: – А ты очень хорошо осведомлена и о новостях Удачного, и о разных слухах и сплетнях!
Кефрия восприняла эти слова как замаскированный упрек. Было же время, когда средоточием ее немногочисленных интересов являлись только дети и дом.
– Как соберется Совет, так сразу бесконечные пересуды, – почти оправдываясь, объяснила она. – Ну и потом, я больше по улицам хожу, чем когда-либо раньше. Опять же, домашняя работа перестала столько времени занимать. Ну и с Экки волей-неволей поболтаешь, пока мы обед вместе готовим. Почему-то на кухне она меня меньше дичится. – Кефрия помолчала в раздумье, потом озадаченно спросила: – Тебе, кстати, известно, что она безумно влюблена в Грэйга Тениру? И, по-моему, думает, что он ей платит взаимностью. Не знаю даже, что тут и сказать!
Улыбка Роники стала почти покровительственной.
– Если Грэйг питает ответную склонность, что ж, совет им да любовь! Он парень, каких поискать, и хорошо бы славная девушка составила его счастье, так почему бы не Экки? Она, может, чуточку прямолинейна, но сердечности и искренности ей не занимать. И к тому же прекрасно знает море, корабли и тех, кто на них плавает. Экки Келтер! Чем, спрашивается, не партия для Грэйга Тениры?
– У меня, если честно, другая партия для него была на уме. – Кефрия поправила кочергой дрова в очаге. – Я все надеялась, что Альтия наконец вернется домой, осядет на берегу, возьмется за ум – и выйдет за него замуж.
Роника сразу стала очень серьезной.
– Что касается Альтии, – сказала она, – я смею только надеяться, что она когда-нибудь возвратится, а о прочем боюсь даже загадывать. – Она тоже подошла к огню и присела на каменный край очага. – Я только молюсь… за них за всех. Возвращайтесь, дети мои, все равно, с удачей или с неудачей. Просто возвращайтесь – и все!
После этих слов в комнате надолго воцарилась тишина. Потом Кефрия очень тихо проговорила:
– Мама… это и к Кайлу относится? Даже к нему? Ты надеешься, что он вернется?
Роника чуть повернула голову и задумчиво посмотрела Кефрии в глаза. И наконец сказала совершенно другим тоном:
– Если ты с надеждой этого ждешь, тогда и я буду надеяться. Ради тебя.
Кефрия на некоторое время прикрыла глаза. И проговорила, не поднимая ресниц, словно прячась за опущенными веками:
– Но на самом деле ты считаешь, что мне следует, как у нас принято, объявить себя «вдовой взятого океаном», выдержать траур. И затем продолжить свою женскую жизнь?
– Ты имеешь право сделать так. Если захочешь, – ответила Роника, и ее тон не побуждал и не осуждал. – В любом случае, Кайл отсутствует уже достаточно долго, так что никто о тебе худого слова не скажет.
Кефрия изо всех сил боролась с подступившим отчаянием, готовым поглотить ее душу. Она знала: поддаться этому отчаянию значило сойти с ума.
– Я сама не знаю, на что надеяться, мама. Я просто хотела бы узнать нечто определенное об их судьбе. Они живы или погибли? Хоть кто-нибудь? Кажется, я испытала бы облегчение, если бы меня доподлинно заверили, что Кайл мертв! Тогда я оплакала бы все хорошее, что у нас было, и простила все скверное. Но если он вернется, тогда… я даже не знаю. Слишком много таких разных чувств… – Кефрия помолчала. – Я вышла-то за него в основном потому, что он был таким властным, и мне это нравилось. Я думала: вот за кем я буду как за каменной стеной! Я же видела, сколько ты трудилась, когда отец уходил в море. И я не хотела, чтобы на меня свалился однажды такой труд. – Она покосилась на мать и тряхнула головой. – Прости, мама, если это задело тебя.
