отстранились.
– Это просто сон, – снова прошелестел голос. Он подтянул одеяло и укрыл ее. – Тебе ничто не грозит. Ты спишь.
– Сп-пасибо… – пробормотала она, ничего уже не понимая.
Но вот он снова нагнулся и поцеловал ее в губы, властно и жестко, и она ощутила вес его тела. Когда он отстранился, она почувствовала, что плачет. О ком были ее слезы? О Брэшене? Нет, она ничего уже не могла понять, ни на чем задержаться мыслью даже на миг.
– Пож-жалуйста… – из последних сил взмолилась она. Но его уже не было подле нее.
Стало совсем темно. Он что, лампу задул? Он в самом деле ушел или… Альтия стала ждать, но тишины и темноты ничто не нарушало. Сон. Ей все приснилось. Зато теперь она бодрствовала. И она была в безопасности на своем корабле. Легкая качка свидетельствовала о том, что Проказница уверенно режет волну. Альтия узнала этот дивный, словно бы танцующий ход корабля, напоминавший покачивание колыбели. Альтии ни разу не довелось танцевать с Брэшеном. А теперь его больше не было.
Альтия всхлипнула и заплакала, но слезы не принесли облегчения. У нее только больше закружилась голова. Она окончательно разучилась соображать. Все кругом было необъяснимым образом неправильно, и разбираться, что тут к чему, выглядело безнадежным занятием. Она была нужна Брэшену, с нею он становился сильнее. А в итоге она его подвела. И он умер. Умер и ушел навсегда. И папа тоже умер и ушел навсегда. Она вновь стояла на коленях на палубе рядом с телом отца и, как тогда, видела безвозвратную гибель привычного мира.
– Почему? – спросила она в пустоту. – Почему так? И вот тут внезапно навалившаяся тяжесть выдавила воздух из легких, а рот зажала жесткая ладонь.
– Ну-ка тихо, – прошипел в ухо голос, принадлежавший, казалось, самой темноте. – Лежи тихо, и никто ничего не узнает. Никто и никогда – если у тебя хватит ума!
Вот и вернулся старый кошмар, и Альтию едва не стошнило. Она пустила в ход всю силу, отталкивая насильника, и ей вроде бы даже удалось это, но когда она попробовала отползти, сзади раздался негромкий смешок. Человек схватил ее, стоявшую на четвереньках, и сорвал одеяло. Под одеялом на ней ничего не было. И когда это она успела раздеться? Она не помнила. Ее руки и ноги были какими-то тряпочными, безвольными и бессильными. Как она ни рвалась, тело не слушалось. Она попробовала закричать, но все та же рука накрыла ее рот вместе с носом да еще и запрокинула ей голову. Было больно, она не могла дышать. И вообще ничего уже больше не понимала: где она, что с ней происходит. Она могла думать только о том, как бы вздохнуть. Она ухватилась за запястье душившей руки и бессильно попробовала оторвать ее от лица. Перед глазами во мраке мелькали искры, она чувствовала, как его колени грубо раздвигают ей ляжки. Ее шея должна была вот-вот затрещать, но недостаток воздуха заслонял даже боль. Его рука передвинулась, освобождая ей ноздри. Альтия судорожно задышала, между тем как он вторгся в ее тело, вторгся грубо и глубоко. Альтия беззвучно закричала и принялась извиваться. Но высвободиться не могла. Вот так и Дейвон когда-то держал ее. Прижимая до того крепко, что она дышать не могла. Малоприятное воспоминание о том первом женском опыте выплыло на поверхность, и два кошмара слились воедино, и она боролась с обоими сразу, и боялась закричать, чтобы кто-нибудь не увидел, что с ней творится. Иначе она будет опозорена, о ее позоре узнает отец; и ведь она была сама во всем виновата. Она всегда была сама во всем виновата. Она снова стояла перед Кефрией, и заливалась слезами, и умоляла сестрицу понять: «Я была так напугана, я думала, что люблю и желаю его, а потом поняла, что ошиблась, но не знала, как отделаться от него…» – «Ты сама во всем виновата! – шипела Кефрия. Она пришла в такой ужас от грехопадения младшей сестры, что даже не попыталась пожалеть ее, тем более понять. – Ты сама его соблазнила, тебе некого винить, кроме себя!» Вот так все случившееся оказалось не несчастьем Альтии, а ее злонамеренным преступлением. И теперь тот давний кошмар возвратился и воскрес, и мужская плоть ненасытно пронзала ее снова и снова, и ей нечем было дышать, и панический страх при одной мысли, что кто-то может узнать… Нет, нет, никто не должен узнать! Альтия стиснула зубы и даже не дрогнула, когда свободной рукой он принялся грубо мять ее грудь. Это был кошмар. Сон. Ей следовало проснуться. Она все пыталась ползти, но он крепко впился в нее, и спасения не было. Она только въехала головой в переборку, сильно ударившись. Она снова заплакала. «Брэшен, – повторяла она про себя, – Брэшен!..» Она ведь успела пообещать себе, что других мужчин в ее жизни больше не будет. «Брэшен…» Ладонь насильника по-прежнему зажимала ей рот, а его плоть была ненасытна и не ведала устали. Она содрогалась от боли, она не могла толком дышать.
Она потеряла сознание еще прежде, чем все кончилось. Почувствовав наползающую черноту, она с радостью бросилась в этот омут. Может, это смерть явилась за ней? Вот хорошо-то бы…
Кеннит тщательно запер за собой дверь. Руки у него дрожали, дыхание никак не могло выровняться. О да, это было нечто непередаваемое! Он и понятия не имел, что удовольствие способно быть настолько свирепым… Нет, лучше сейчас совсем об этом не размышлять! Не то, пожалуй, ничего другого не останется, как только вернуться туда и все повторить!
Он заставил себя подумать о том, куда бы пойти прямо сейчас. К себе в капитанскую каюту – нельзя; там сидит эта шлюха, а может, и Уинтроу с ней. Эти двое вполне способны что-нибудь заметить в его поведении и начать строить предположения. Нет, лучше некоторое время побыть одному. И хорошенько поразмыслить о том, что он сотворил… насладиться воспоминаниями. Сжиться с ними, привыкнуть. Кеннит до сих пор толком поверить не мог, что сумел до такой степени раскрепоститься. На бак он тоже пока не мог пойти. Рано еще. Там Молния, и она тоже может догадаться о содеянном им. Если еще не догадалась. Она ведь очень плотно связана как с ним, так и с Альтией; чего доброго, некоторым образом участвовала в их неописуемой встрече.
Эта мысль направила его раздумья в новое русло. Интересно, она и вправду участвовала? Может, еще и подталкивала его? Может, именно поэтому он никак остановиться не мог? Может, это благодаря ей наслаждение оказалось настолько могущественным?
Гадая, куда пойти, Кеннит между тем выбрался на ют. Рулевой с любопытством покосился на него, потом снова занялся своим делом. Стояла дивная, безоблачная зимняя ночь, небо было сплошь усыпано звездами. Корабль легко летел с волны на волну. Змеи мчались по сторонам – живой, извивающийся, многоцветный ковер, залитый звездным светом. Кеннит облокотился на поручни и стал смотреть, как разбегается за кормой кильватерный след.
– Ты перешел черту, – холодно заметил едва слышный голосок, раздавшийся у запястья. – И что тебя дернуло поступить так с ней, Кеннит? Ты что, не мог придумать другого способа окончательно избавиться от воспоминаний, кроме как всучить их кому-то другому?
Вопросы, заданные шепотом, некоторое время висели в ночном воздухе. Кеннит ответил не сразу. Он, собственно, и не знал, как на это ответить. Он знал только, что изведал чувство освобождения. Даже более полное, чем когда отправил Совершенного на дно морское. Да. Теперь он был свободен.
– Я сделал это просто потому, что мог и хотел, – тоже холодно ответил он талисману. – Теперь я могу все делать, что захочу.
– Это потому, что ты теперь король Пиратских островов, так, что ли? Игрот, помнится, тоже время от времени так себя называл. И тоже творил все, что взбредало на ум.
Грубая ладонь, зажимавшая ему рот… Боль… Унижение… Кеннит, свирепея, прогнал воспоминание прочь. Этой памяти уже полагалось бы отправиться в небытие. Разве Совершенный не должен был забрать ее у него?
– Не путай одно с другим! – сказал он и услышал в своем голосе оправдательные нотки. Это было отвратительно. – Я ни в чем ему не уподобился. Я нравлюсь ей. И потом, она – женщина!
– А коли так, значит, все можно?
– Да, можно. То, что случилось, было естественно. В отличие от того, что пережил когда-то я сам!
– Кэп? – подал голос штурвальный. Кеннит раздраженно обернулся.
– Что там еще?
– Прости, кэп. Мне показалось, ты мне что-то сказал. Матрос выглядел испуганным.
– Ничего я не говорил, – буркнул Кеннит. – Веди корабль и больше мне не мешай.
А сам спросил себя, сколь много сумел расслышать этот болван. Впрочем, не важно. В случае чего Кеннит всегда мог устроить ему внезапное исчезновение. Допустим, так или иначе подманить к борту, стукнуть по голове – и вся недолга. Кенниту некого было бояться. И он никогда больше никого не станет
