Она стояла неподвижно, и ему вдруг показалось, будто она пребывала где-то далеко-далеко. Ее голос действительно донесся словно из пустоты:
– Полагаю, ты хотел как лучше.
– Этта, надо тебе сказать ему, что у вас будет ребенок. Это может все изменить!
– Все изменить? – Она чуть не рассмеялась. – Да Кеннит уже все изменил, Уинтроу. Да так, что ни убавить, ни прибавить!
И она двинулась прочь. Уинтроу осмелился удержать ее, взяв за руку.
– Этта, прошу тебя. Скажи ему! – И он прикусил язык, чтобы ненароком не наговорить лишнего. Внутренне, однако, он нимало не сомневался: стоит только Кенниту узнать о ее беременности – и пират раздумает ее прогонять, раздумает увиваться за Альтией. Такое известие – да чтобы оставило мужчину равнодушным?!
Но Этта, ни дать ни взять подслушав мысли Уинтроу, лишь медленно покачала головой.
– Уинтроу, Уинтроу… Так ты ничего и не понял. Ты думаешь, отчего я чуть с ума не сошла? Оттого что беременна? Или оттого что она стукнула Кеннита и расквасила ему лоб?
Уинтроу беспомощно пожал плечами и ничего не сказал. Этта же придвинулась вплотную и шепнула ему в самое ухо:
– Я хотела убить ее. Я вообще не знаю что готова была над ней учинить, только бы она замолчала. Потому что она говорила правду. Такую правду, которой я не могла вынести! Твоя тетка ничуть не свихнулась, Уинтроу. Уж не в большей степени, чем любая женщина, которую изнасиловали. И она не бредила, а правду святую кричала.
– Ты-то откуда знаешь? – с трудом произнес Уинтроу. Губы у него отчего-то до такой степени запеклись, что он едва мог говорить.
Этта на миг прикрыла глаза.
– Есть та особая женская ярость, которую может пробудить только насилие, – сказала она. – Я посмотрела на Альтию Вестрит и с первого взгляда поняла, что к чему. Мне слишком часто доводилось видеть женщин в таком состоянии. Я и сама через это прошла.
Уинтроу невольно покосился на запертую дверь. Чувство предательства было слепящим и всеобъемлющим. Если догадка Этты была верна, это означало вселенский ужас. И Уинтроу уцепился за соломинку сомнения.
– Но почему тогда, – спросил он тихо, – ты не ополчилась на него вместе с ней?
Ее глаза заглянули ему в самую душу. «Ну и дурак же ты…» – внятно говорил ее взгляд.
– Я уже объясняла тебе, Уинтроу. Правда, которую я сегодня услышала, и так была безмерно горька. Но еще и жить с нею день за днем? Уволь. Кеннит был прав: лучше мне побыть некоторое время на «Мариетте».
– Некоторое время? – хмуро спросил Уинтроу. – Это до какого же срока?
Она повела плечом. Ее глаза снова заблестели от слез. Она прошептала, глядя в сторону:
– Быть может, она наскучит ему. Тогда он пожелает вернуть меня. – Отвернулась и хрипло добавила: – Пойду вещи сложу.
И на сей раз Уинтроу не попытался ее удержать.
Все смотрели на Кеннита. Вся команда пристально следила за тем, как он пробирается на бак. Кеннит не решался спешить. Кошачья драка между двумя бабами и так уже подпортила его репутацию, и он не собирался окончательно портить дело, бросаясь бегом на зов корабля. Вне зависимости от того, насколько жгучая причина побуждала ее его призывать.
– Кеннит!!! – откинув голову, в очередной раз завопила носовая фигура.
В сумеречных водах кругом судна из воды высунулось сразу множество змеиных голов. Потом твари так же одновременно нырнули, ударив хвостами. Казалось, самому морю передалось неистовое волнение корабля. Кеннит заскрипел зубами, силясь сохранить непроницаемое выражение лица, и заковылял дальше. Кулаки Альтии оставили на его теле несколько синяков, которые уже начинали ощутимо болеть. Короткий трап на бак, как всегда, заставил его потрудиться, и то, что носовое изваяние продолжало истошно выкрикивать его имя, вовсе не прибавляло капитану ловкости и проворства. К тому времени, когда он выбрался на носовую палубу и достиг поручней, его свежую рубашку пропитал пот. Ему пришлось даже отдышаться, чтобы голос прозвучал ровно.
– Хватит блажить, корабль, – сказал он. – Я здесь. Что случилось?
Она извернулась и посмотрела на него, и Кеннит, не выдержав, ахнул. Змеиная прозелень ушла из ее глаз, снова ставших вполне человеческими. И лицо утратило черты рептилии, еще недавно такие заметные. Нет, оно не было лицом прежней Проказницы. Но та, что смотрела на Кеннита, совершенно определенно не была Молнией. Капитан едва удержался, чтобы не шарахнуться прочь.
– И я тоже здесь, – сказала она. – А случилось вот что. Я хочу, чтобы Альтия Вестрит пришла сюда ко мне. И чтобы ее подруга, Йек, пришла вместе с ней. Причем немедленно! Прямо сейчас!
Кеннит принялся лихорадочно соображать.
– Боюсь, Молния, это трудно организовать, – кинул он пробный камешек.
Он намеренно назвал ее именем драконицы и стал ждать ответа. И дождался: корабль одарил его таким презрительным взглядом, какого Кенниту, пожалуй, еще ни от одной женщины не доставалось.
– Ты отлично понимаешь, что никакая я не Молния, – сказала носовая фигура.
Он спросил самым серьезным тоном:
– Значит, ты Проказница?
– Я – это я. В присущем мне единстве и целостности, – был ответ. – Если тебе уж так нужно имя, что ж, можешь звать меня Проказницей, ибо эта часть моей души неотъемлема от целого, словно доски, из которых меня выстроили. Но я позвала тебя не затем, чтобы обсуждать мое имя или выяснять, кто я такая. Я хочу, чтобы сюда привели Альтию и Йек. И немедленно!
– Но на что они тебе? – спросил он, и его голос был так же ровен и тверд, как и у нее.
– Хочу сама на них посмотреть. Хочу убедиться, что с ними в самом деле хорошо обращаются.
– Ни одна из них не видела от меня никаких обид! – Что-что, а изображать оскорбленную добродетель Кеннит умел как никто.
Рот Проказницы превратился в одну прямую линию.
– Мне известно, что ты сделал, – заявила она без обиняков.
Вот когда Кенниту показалось, что палуба готова была разверзнуться у него под ногами. В какую сторону ни шагни – всюду ждала гибель. Неужто Госпожа Удача совсем от него отвернулась? Неужто он сделал-таки ошибку, оказавшуюся непоправимой?
Вслух он сказал:
– Быстро же ты, однако, поверила, что я способен на низость.
Она вновь ожгла его свирепым взглядом:
– И он еще спрашивает!
Но Кеннит, привыкший видеть собеседника насквозь, уже возликовал, сообразив: ее уверенность не была абсолютной. К тому же Проказница – это не Молния. Та мнила себя высшим созданием. А Проказница была в него влюблена, как девчонка. Так почему бы не попытаться заново пробудить в ней былое чувство?
Кеннит погладил поручни, как бы желая утешить.
– Да, я спрашиваю, поскольку знаю: ты зришь не столько глазами, сколько сердцем. Альтия вправду верит, будто с нею произошло нечто ужасное. И ты тотчас приняла сторону якобы обиженной. – Он выдержал паузу, которой позавидовал бы любой артист, и продолжал проникновенно и горько: – Но ведь ты хорошо знаешь меня, кораблик. Ты посещала мой разум. Ты понимаешь меня как никто! – И наконец рискнул: – Неужели ты веришь, будто я мог содеять подобное непотребство? Проказница начала несколько издалека.
– Это худшее непотребство, которое можно содеять над любой самкой, будь она человеческой женщиной или драконицей, – сказала она. – Самая мысль о нем наполняет меня жутью и отвращением. Если ты вправду совершил это, Кеннит, тебе нет и не может быть никакого прощения. Даже смерть не окажется достаточным искуплением.
Сдавленная ярость, которой дышал ее голос, поистине не укладывалась в рамки человеческого чувства:
