пил, нимало не задумываясь о прочих обитателях каюты. Уинтроу еще не кончил рассказа, когда, утолив голод, самодержец снова устроился на койке и отвернулся к стене.
Когда же Уинтроу наконец умолк, Альтия с ожиданием поглядела на Малту. Но та лишь предложила:
– Давайте рассказывать по порядку. Ты уехала из Удачного позже, чем Уинтроу, но раньше меня!
Альтия прокашлялась. История, поведанная Уинтроу, тронула ее гораздо больше, чем она сочла нужным показывать. Теперь ей ясны были причины многих решений, за которые она недавно всячески клеймила его. Нужно было ей с самого начала выслушать парня. А то теперь впору хоть извиняться! Ладно. Для этого еще будет время. Пока надо только учесть: если иметь в виду все то, через что он прошел вместе с Кеннитом, ничего удивительного, что в итоге он взял его сторону. Не то чтобы это было простительно. Но все же понятно.
Тут до Альтии дошло, что она сидит и молча таращится на Уинтроу, так что тот даже покраснел. Она отвернулась и попробовала привести свои мысли в порядок. Сколько всего было у нее за плечами такого, чем ей отнюдь не хотелось бы делиться с этими желторотыми… Она что, обязана была выкладывать Малте все подробности своих отношений с Брэшеном? Нет уж. Она станет рассказывать им о событиях, но не о своих чувствах.
Чувства принадлежали лишь ей. Никто больше не имел на них права.
– Малта, наверное, припомнит тот день, когда мы ушли из Удачного на Совершенном, – начала Альтия. – Корабль неплохо управлялся, и первые несколько дней плавание было очень даже сносным.
– Погоди, – отважился Уинтроу прервать теткин рассказ, – Лучше вернись к тому времени, когда мы с тобой последний раз виделись. С тех пор и до вашего отплытия несколько месяцев ведь прошло!
– Ну хорошо, – неохотно согласилась Альтия. Некоторое время она молча рассматривала кусочек неба, видимый в иллюминаторе, а Уинтроу рассматривал ее лицо.
И явственно видел, как она решает – чем делиться с ним, чем не делиться. Когда же она наконец заговорила, то стала излагать события сухо и бесстрастно, причем тем в большей степени, чем ближе дело придвигалось к дням недавно минувшим. Быть может, только так она вообще была способна о них рассказывать. На Уинтроу же она не глядела вовсе. И казалось, обращалась лишь к Малте, повествуя о затоплении Совершенного со всей командой, в том числе и с капитаном по имени Брэшен Трелл. А потом – все тем же ровным, бесстрастным тоном – о том, как была изнасилована. Уинтроу заметил, каким пониманием и ненавистью вспыхнул взгляд Малты, и поспешно потупился. Он больше не прерывал тетку. И молчал до тех пор, пока она не проговорила:
– Да, я знаю, никто на борту мне не верит. Кеннит слишком впечатлил всех своей показной обходительностью. Даже мой собственный корабль сомневается, правду ли я говорю.
Горло Уинтроу вконец пересохло, но все же он ей ответил:
– Альтия… Я – не сомневаюсь.
Это были едва ли не самые мучительные слова, которые ему когда-либо приходилось произносить.
Тетка так посмотрела на него, что у юноши чуть сердце не разорвалось. Она сказала:
– И ты ни словечка за меня не замолвил!
– А то много было бы от этого добра, – вздохнул Уинтроу, но такие речи ему самому показались трусливыми. И он честно признался: – Я верю тебе потому, что Этта мне сказала, что она тебе поверила. Она поэтому и уехала с корабля. Потому что не могла жить здесь как свидетельница того, что он натворил. Да поможет мне Са! – я-то остался, но я молчал в тряпочку.
– Почему?
Это спросила не Альтия. Это говорила Малта. И он заставил себя посмотреть ей в глаза.
– Потому, что я знаю Кеннита, – сказал он. И эта правда резала его хуже ножа. – Кеннит совершал добрые поступки. Даже великие! Но одна из причин, по которым он оказывался на это способен, – это потому, что он никогда не стеснял себя какими-то правилами. – Он переводил взгляд с лица Малты, отражавшего немалые сомнения, на застывшее лицо Альтии. – Он действительно совершил немало добра, – продолжал Уинтроу совсем тихо. – И я хотел быть частью его дел. Поэтому я и стал его последователем. И я старательно отворачивался от того зла, которое сопутствовало его добру. Я, наверное, выработал в себе неплохую способность закрывать глаза на то, чего не смог бы стерпеть. Пока наконец не случилось зло, направленное на моего кровного родственника. Но и тогда оказалось так легко просто смолчать! – Теперь Уинтроу не говорил, а шептал. – И даже теперь, когда я вслух признаю это, оно как будто марает меня самого. Это трудно. Я мечтал разделить славу, которой он добился бы своими благородными делами. Но если быть причастным к ним, тогда уж и к…
– Да уж, – сухо заметила сидевшая в углу Йек. – Играться среди дерьма да нисколечко не замараться – так не бывает! – И она положила широкую ладонь Альтии на колено, просто сказав: – Прости меня.
Уинтроу готов был сгореть со стыда.
– И меня прости, Альтия, – сказал он. – Мне так жаль… И того, что он так с тобой поступил, и что тебе пришлось еще и мое молчание вытерпеть.
– Придется замочить гада, – подытожила Йек, когда ни Альтия, ни Малта так ничего и не сказали. – Другого выхода нет!
…Был леденящий миг, когда Уинтроу показалось – Йек говорила о нем! Но вот Альтия покачала головой, в ее глазах стояли так и не пролившиеся слезы.
– Я думала об этом, – сказала она. – Правду сказать, поначалу я об этом только и думала. Да и сейчас я бы при первом же удобном случае его грохнула, если бы только могла это сделать, не навредив кораблю. Дело в том, что, прежде чем мне пойти на такой шаг, Проказница должна увидеть его в истинном свете. Уинтроу, ты готов мне в этом помочь? Открыть Проказнице глаза на то, каков он на самом деле?
Уинтроу вскинул подбородок и ответил:
– Я должен. Не ради тебя, не ради корабля – ради меня самого. Я должен наконец поступить, как велит мне совесть.
– Но как же папа? – спросила Малта, и ее тихий голос был полон неподдельного страдания. – Подумай об этом, Альтия, умоляю! Если не ради нас, его детей, так хоть ради твоей сестры Кефрии. Думай о Кайле что хочешь, но пусть он к нам вернется! Прошу тебя, удержись от мести Кенниту хотя бы доколе…
И вот тут корабль вдруг завибрировал низким, негромким звуком. Альтия услышала его ушами и одновременно – всем телом. Все ее кости отозвались на этот звук, а кожа покрылась мурашками, она была готова что-то понять, но вот что? Она сразу все позабыла, всем существом устремившись к своему кораблю.
– Это Проказница, – пояснил Уинтроу неизвестно зачем.
Малта смотрела куда-то сквозь стену.
– Она зовет змей! – сказала она.
Альтия и Уинтроу уставились на Малту. Глаза у той были огромными и очень темными.
Последовала тишина, которую нарушил лишь продолжительный всплеск храпа, донесшийся с койки сатрапа. Малта вздрогнула, точно проснувшись, и негромко, с горечью рассмеялась.
– Похоже, я наконец-то могу говорить свободно, не опасаясь, что меня немедленно перебьют и поправят, если не в государственной измене обвинят, – сказала она. И, к вящему изумлению Альтии, смахнула неожиданные слезы, а с ними и половину краски с лица. Потом судорожно вздохнула и сдернула с рук перчатки, показывая докрасна обожженные кисти. Сорвала с головы замысловатый тюрбан и швырнула его на пол. На голове обнаружился бугристый, выпуклый, ярко-алый шрам, начинавшийся посередине лба и тянувшийся куда-то в волосы. – Ну? Насмотрелись? – хрипло и безнадежно осведомилась она. – Хорошо, тогда буду рассказывать. – Тут ее голос сорвался. – Столько всего…. Да и не так важно, что случилось лично со мной. Наш Удачный весь разрушен. Когда я последний раз видела город, там все горело, а на улицах шла резня. Альтия во все глаза смотрела на племянницу. Та рассказывала беспощадно, тихо и быстро. Альтия услышала о смерти Давада Рестара и ощутила, как покатились но щекам слезы. Она сама удивилась силе своего чувства, но последующий рассказ вовсе выбил ее из колеи. Слухи о смутах в Удачном внезапно приобрели остроту глубоко личного переживания. У Альтии просто сердце зашлось, когда выяснилось, что Малта не имела никакого понятия о дальнейшей судьбе своей бабушки и маленького Сельдена. Были ли они там еще живы? Малта рассказывала об Удачном и Трехоге как-то отстранение, ни дать ни взять старуха,
