Тайна подземного зверя

Шли.

– Ты бей челом воеводе, – советовал Свешникову Гришка Лоскут.

– Известное дело, – объяснял, – сперва рассердится воевода Пушкин, что ты не привел старинного зверя. Как раз на тебя рассердится. Ему что сердиться на Елфимку или на Микуню, правда? Даже с меня что взять? Я все равно сбегу на восход. Может, на новую реку Погычу, а может, куда дальше. Всех догоню, кто ушел вчера в новые земли. А ты, Степан, бей челом, ты человек упорный, открытый, упирай на верныя и дальныя службы. Дескать, доставил в казну большой ясак, целый новый край открыл на Большой собачьей. Напирай на то, что государевой казне сей трудный поход встал совсем не в поруху. Напротив, сей трудный поход в прибыль встал, ты этим походом упрочил казну. Теперь смело просись в десятники. Пусть сажают тебя в какой острожек, где захочешь. Разве не по- человечески?

Щурился, ноздри наружу:

– Мягок ты. И всегда как бы в мечте. А нужно быть твердым государевым человеком. Правда, – усмехнулся, – тот зверь старинный тоже как бы из мечты. Тоже как бы просто дух или воспоминание. Даже страшная баба Чудэ серебряным голосом не подсказала, где найти такого.

Задумывался:

– Я, Степан, всех догоню – и Ваську Бугра, и Ивана Ерастова. Вот только сделаю одно тайное дело в Якуцке.

– Это еще какое?

– А вот тайное.

– Ох, смотри, Гришка. Божие ли задумал дело?

– В высшей степени божие, – кивал Гришка. – Зайду в Якуцке к торговому человеку Лучко Подзорову и возьму с него все причитающееся за брата, за весь тот воровской поход Сеньки Песка. Мне, сам знаешь, никакой запас нынче не помешает. Я, может, до самого сына боярского Вторко Катаева доберусь. Вот сильно чувствую, Степан, что был указанный Вторко в сговоре с ворами.

Щурился:

– Далеко уйду.

Щурился:

– Богат край!

Вместо эпилога

ЧЕЛОБИТНАЯ СЛУЖИЛОГО ЧЕЛОВЕКА КАЗАКА СТЕПАНА СВЕШНИКОВА, ПРОЗВИЩЕМ НОСОРУКИЙ, О ПОВЕРСТАНИИ ЕГО В КАЗАЧЬИ ДЕСЯТНИКИ ЗА ПОХОД И ВСЯКИЕ СЛУЖБЫ, НЕСЕННЫЕ ИМ НА РЕКЕ БОЛЬШОЙ СОБАЧЬЕЙ

Царю, государю и великому князю Алексею Михайловичу всеа Русии челом бьет холоп Степка Свешников, прозванием – Носорукий.

А во прошлом, государь, во 155-ом году призвали нас, холопей твоих, в государеву дальную службу итить зимним путем до реки Большой собачьей для всякого ясашного збору и прииску землиц новых. И нам большая удача встала: збор в приказную избу доставлен обильный, а земля твоя, государь, нашим походом распространилась.

А подымались мы, холопи твои, на твою государеву службу – стали нам большие подъемы. Друг друга ссужали и займовали, пуд муки у торгового человечишки Лучки Подзорова покупали по десяти рублев, не меньше, а фунт пороху по шти соболев, не меньше, а свинцу фунт – по соболю, а собаку – по пяти, нарту – по соболю и по полутора, а лыжи – по два соболя и выше. И в Якуцке стольники и воеводы дали нам, холопам твоим, денежного и хлебного жалованья совсем ничево. И в тех многих подъемных деньгах, которые мы, холопи твои, займовали, поднимаясь на твои государевы службы, воевода Пушкин, считай, совсем ни в чем не помог. Тот долг и по ся на нас.

А будучи, государь, на тех дальних службах, мы, холопи твои, служили тебе без всякого денежного и хлебного жалования и во многих, государь, сиденьях голод терпели, ели коренья, души сквернили скаредною пищей, и многие, государь, холопи твои на тех дальних дорогах и переходах, и на речных разбоях, и з голоду умерли в сендухе.

А всех нас, государь, было десять.

С них служилые людишки якуцкие казаки Косой, да Федька Кафтанов, да Ларька Трофимов, да казак Ганька Питухин – потонули в речном разбое. До Якуцка добрались только пять. Да и то служилый человечишка Микуня Мочулин за очною слепотою отпущен ныне в сибирския города, потому как совсем ослеп и ничево больше не видит.

И за те, государь, смертныя и тяжкия службы, за кровь и увечья, мы, холопи твои, служилые людишки -

Степка Свешников, прозвищем Носорукий,

да Митька Михайлов Ерило,

да сын попов Елфимка Спиридонов,

и тот уже упомянутый убогий Микуня Мочулин -

жалованием твоим государевым никак не пожалованы.

Милосердный государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии, пожалуй нас, верных хлопов твоих, положенным нам денежным и хлебным жалованьем.

А яз, холоп твой, верный служилый человечишка якуцкий казак Степка Свешников, прозванием Носорукий, отдельно челом бью – за все те мои смертныя службы и радения, что яз, холоп твой, служил тебе, государю, не щадя живота своего без твоево государева денежного и хлебного жалованья, вели мне теперь десятничешком быть казачьим, чтоб вконец не погибнуть и голодною смертью не умереть. Мне, государь, тяжкая служба твоя за обычай, рад тебе послужить. Вели мне, холопу твоему, вновь итить на реку Большую собачью для сыску и приводу под твою высокую государеву руку тамошних неясашных юкагирех род рожи писаные, чтобы тебе, государь, учинить прибыль великую, и землю твою всячески распространить.

Царь, государь, смилуйся, пожалуй!

НА ЛИСТЕ ПОМЕТА:

Дать грамоту и велеть ему, верному служилому человеку Степке Свешникову, по прозванию Носорукий, быть с этой поры десятничешком казачьим, поставив на умершего место, что ныне зарезан в Туринском, и в ево окладе. И отпустить его, десятничешку казачьего Степана Свешникова-Носорукого, на три года без перемены в те неясашные земли на Большой собачьей, где челом бьет.

Конец