Полоз тоже встал. Сказал сочувственно:
– Нет там никакого мальчика. Уже нет… И как не вспомнить старую фразу литературного классика: "А был ли мальчик?.."
– Откройте дверь!
– Охотно. Вы сможете убедиться в отсутствии… предмета нашего спора. А также в том, что нет там другого выхода, через который он мог бы исчезнуть.
Полоз шагнул, отдернул портьеру, повернул ручку. Театрально толкнул дверь.
– Прошу!
Я тоже шагнул к двери.
Мальчик в комнате был.
3
Испуганный, съеженный, он прижимался к стене и суетливо кутался в плед, видимо сорванный с кресла. Такими клетчатыми пледами была укрыта здесь мягкая мебель.
Я впервые близко увидел его лицо – горестное, растерянное – и узнал себя сразу. И резануло по сердцу.
Петька метнулся по нам сырыми глазами и сказал сипловато, боязливо, но с остатками мальчишечьего гонора:
– Что вам от меня надо?.. Где моя одежда?
Из-под пледа внизу торчали босые ноги, а вверху – голое плечо.
– Почему он раздет? – резко спросил я Полоза.
Тот был растерян, перепуган без притворства. Парик на нем перекосился.
– Это… да, это бывает… Одежда иногда исчезает раньше, живая материя сперва сопротивляется… Но… его тоже не должно быть… уже…
Я скрутил свою ненависть к Полозу и спросил у Петьки:
– Что с тобой случилось… малыш?
Он почуял ласковую нотку и, кажется, душой потянулся ко мне как к спасителю.
– Я не знаю! Вот он… привел сюда. Сказал: скоро поедем домой. А потом тут что-то… Меня выбросило из кресла. И как ударит по ногам… И одежды нету…
Я глянул под ноги. Пол был из металлических плиток с выпуклым узором. Как в соборе или вестибюле старинного дома. И вообще в комнате было что-то от сумрачной часовни. Восьмиугольное замкнутое помещение с глухими узкими нишами вместо окон. Только мебель – современная, низкая, разлапистая.
Я, не скрывая, переложил "ПП" из брючного кармана в просторный карман куртки. Сказал очень ровно, чтобы не заорать:
– Господин Полоз, не откажите в любезности, сядьте вон в то кресло, подальше от двери…
– Да, но…
– Сядьте, господин Полоз… – Я опустил руку в карман. – Вот так, благодарю вас. Ваше присутствие здесь, надеюсь, остановит Карлушу в желании повторить фокус с рубильником…
– Какой фокус? – прошептал Полоз, нелепо проваливаясь в мякоть кресла.
– Тот, когда на пол дается напряжение. Чтобы материя стала неживой и поскорее исчезла. Не так ли?.. Вы не знали, что у нас с Петушком от рождения иммунитет на удары тока… – И я опять повернулся к Петьке: – Не бойся, Петушок. Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда.
Никакой он был не зомби, не дубликат, не биоробот! Он был настоящий Петька! Изумленно вскинул мокрые ресницы:
– Откуда вы меня знаете?
– Потом объясню… Я про тебя все знаю.
Он опять прижался к стене: испуганно, недоверчиво.
– Правда, – улыбнулся я как можно добродушнее. – Абсолютно все. Даже то, что у тебя на левой лопатке "гусиная лапка"…
И тут я испугался: вдруг родинки нет? Шагнул к Петьке, потянул вниз край пледа на плече. Петька дернулся. Но я успел заметить – на острой лопатке гусиный след. И еще одно успел – самое главное! Коснувшись на миг горячего мальчишкиного плеча, понял окончательно, что Петька настоящий, живой и что никуда он не исчезнет!
А он, шарахнувшись, потребовал – все еще со слезинкой, но дерзко:
– Отдавайте мои штаны и рубаху!
Я посмотрел на Полоза.
– Вы напрасно считаете, что… – начал лепетать он.
– Есть у вас одежда для мальчика?
– Ну… откуда же? В доме нет детей…
– Черт возьми! Хотя бы концертный костюм!
– Но они все в костюмерной… Если хотите, я пошлю Карлушу. Но это будет непросто, потому что…
– Если Карлуша сунется из дома, его пристрелят, – сообщил я. И вынул радиофон: – Юджин! Ты где?
– Только что подъехали. Я, Горский и Виктор. Войти?
– Пока не надо. Никого не выпускайте из дома. В силу некоторых обстоятельств…
– Ясно… – сказал он слегка растерянно.
– Мы скоро сами выйдем, Южик… – Я убрал радиофон, опять сунул "ПП" в брючный карман и скинул куртку. – Петушок, надень пока вот это. – Положил куртку ему на плечо и отвернулся. Спиной загородил Петьку от Полоза. Я ведь помнил, каким стеснительным был в детстве.
Полоз вдруг сказал, дрябло двигая подбородком:
– Зря вы все это. Он… то есть объект ваших забот… протянет не больше десяти минут. И… растворится в пространстве…
Я подошел, остановился перед ним. Между нами был низкий столик. Я уперся в полированное дерево кулаками. Сказал шепотом, сквозь зубы:
– Тогда и ты растворишься. Следом… Клянусь…
Он понял, что я не шучу. Опять посерел…
– Впрочем, не бойся, – усмехнулся я, ощутив толчок ласковой печали. – Никуда Петька не денется.
– Откуда вы его знаете? – прошептал Полоз. – Это невозможно…
Что мне было терять? Да и злость подкатила так, что через край.
– Знаю потому, что ты, сволочь такая, вытащил сюда из прошлого меня самого…
Полоз, наверно, с минуту сидел с отвисшей губой. У меня за спиной суетливо возился с курткой Петька. Мой злой шепот он едва ли слышал. А если и слышал, то не понял.
Полоз опять пролепетал:
– Это невозможно… Это середина прошлого века.
– Вот именно… Тогда мне был двенадцатый год. А потом, через сорок с лишним лет, я ушел в Пространство на "Игле" и вернулся лишь вчера…
Он, видимо, слышал про "Иглу". Как-никак он был связан с темпоральными проблемами, иначе не сумел бы склепать свой хроноскоп. И главное – он сразу поверил.
А поверив, он вдруг приободрился. Наверно, оттого, что разъяснил для себя загадку.
– Кто же мог подумать… господин Питвик. Такое невероятное совпадение. Один шанс из миллиона… из миллиарда. Почти сто лет прошло, да и город совсем другой…
Петька перестал возиться. Я оглянулся. Он, запахнув балахонистую куртку, вопросительно и тревожно смотрел на меня.
– Сейчас поедем отсюда, Петушок… – И я снова глянул на Полоза.
Он сказал совсем уже по-деловому. И примирительно:
– Вы напрасно гневаетесь на меня. Разве я хотел причинить вам зло?.. Это дикая случайность. И я вижу для нее лишь одно объяснение…
– Какое? – спросил я машинально. Вообще-то наплевать мне было сейчас на его объяснения.
