что-то зловеще шептала над ними, брызгала зеленоватой жидкостью. Покойнички выглядели свежими, вот только одежда вся измаралась в глине, словно Кузьминична недавно выкопала их из-под земли.
Немного погодя успокоился Колька. И в самом деле, ничего особенного: покойники как покойники. Что, он мертвецов не видел раньше? Колька уже с каким-то зловещим интересом рассматривал столь необычных гостей, как вдруг один из них внезапно открыл глаза и повернулся к Кольке.
Тут уж ничто не могло удержать Кольку. Рев испуганного мамонта пронесся над огородами, и даже Володька, изумленный подобным концертом, вжал голову в плечи. Колькино сердце стучало, как молоток Стаханова, а мысли уже витали на другом конце деревни, вот только ноги почему-то замерли, как вкопанные, и совершенно не желали двигаться с места. Кузьминична подпрыгнула от неожиданности, обернулась и брызнула в ребят той самой зеленой жидкостью. Одурманивающий аромат заполз в головы пионеров и заполонил их целиком. Мальчишки рухнули на земляной пол сарая, как кегли, сбитые ловкой рукой западного бизнесмена, выкачавшего все соки из дружественного нашему народу пролетария.
Очнувшись, открыл Колька левый глаз. Над ним чисто-чисто выбеленный потолок. Где это он? Скосив глаз, увидел Колька Володьку, лежащего рядом, спокойно сопящего и даже похрапывающего. Рассердился Колька и тут же вспомнил все. Мертвецы! Бежать надо!! Не медля ни секунды, бежать!!!
Он вскочил, что есть силы толкнул Володьку и ринулся к двери. Поздно! В темном проеме, ведущем в сенцы, показался тот — один из вернувшихся к жизни. И если бы не знал Колька, что еще недавно он валялся в сарае Кузьминичны, то не отшатнулся бы и не попятился обратно, ибо это уже был не мертвец.
Выглядел вошедший вполне нормально. Темно-желтая куртка и синие брюки очистились от глины и теперь выглядели, как новенькие. Стильные коричневые ботинки сверкали. Широкое лицо с небольшой бородкой вокруг змеино улыбалось. Возле печки обнаружилась Кузьминична, и Колька понял, что уже не уйти. Отчаянно захотелось выпрыгнуть в окно, но в маленькое окошко за спиной вряд ли пролезла бы даже Колькина голова. Володька спросонья глядел по сторонам, еще не вникнув в суть происходящего.
— Куда же вы, ребятки? — заботливо обратилась Кузьминична к мальчишкам. За стол садитесь. Будем чай пить.
Но у Кольки уже включилась пионерская бдительность.
— Нам пора! — твердо заявил он, не теряясь. — Нас ждут.
— Долго будут ждать, — со значением заявил бывший мертвец. — Вряд ли вы отсюда уйдете.
Глаза Кольки испуганно расширились.
— Пока не дадите обещания никому не рассказывать об увиденном, — закончила за мертвеца Кузьминична.
— А как вы говорите? — изумился, окончательно проснувшись, Володька.
— Неважно как, — перебил его Колька, отягощенный государственными заботами. — Такого обещания мы вам дать не имеем права. А вдруг вы — агенты мирового империализма! — и ему вспомнился плакат, на котором пионер прижимал ухо к двери, чутко вслушиваясь в разговор двух подозрительных черных силуэтов. Теперь-то уж никто не скажет, что летом Колька не проявляет бдительность и активность.
— Как могут мертвые быть агентами мирового империализма? — удивился в свою очередь мертвец.
Окошко за спиной у Кольки распахнулось и, обернувшись, он увидел лицо второго покойника.
— Это кто тут агенты империализма. Да будь я сейчас живым, выдрал бы тебя за милую душу вот этим ремнем, — серьезно заявил тот.
Ремня Колька не увидел, но это ему все равно не понравилось. Такими словами в деревне не бросались, а батяня находился сейчас ой как далеко.
— Да я сам в свое время двух шпионов разоблачил. У меня даже благодарность за это дело имеется, — бушевал мертвец. Затем замолк и отправился в избу, видимо, чтобы познакомиться с Колькой поближе.
Шпионская версия, к огромному сожалению, с треском лопнула, и кончилось происшествие тем, что все сели пить чай. Вернее, пили только ребята с Кузьминичной. А покойники молча поглядывали.
Выглядели они теперь как обычные люди. Ничем не отличались от настоящих мужиков. Их выдавали только глаза. Не блестящие с искорками в зрачках, как у всех нормальных граждан, нет, их глаза были мутными, тусклыми, зрачков не имелось совсем. А взгляд такой неприятный и тяжелый, что выдержать его вряд ли кто бы смог.
Колька то и дело косился на них, вспоминая всяческие ужасные истории и собственные ночные страхи. Нет, наяву все выглядело каким-то уж очень обыденным и неинтересным. Не было гниющих лиц, разлагающихся рук, глаз, полыхающих страшным красным огнем. Никто ни на кого не кидался, не душил, не заглатывал. Даже черных гробов нигде не видать. Вот он, а вот мертвецы, да и только.
Володька тем временем удовлетворял свою пытливую любознательность:
— Бабушка, а откуда взялись мертвяки эти?
— Да почитай в позапрошлом году драка у нас случилась. Местные-то их, двоих, и угрохали. Наших посадили потом, а за убиенными так никто и не приехал. Вот я и выпросила у себя захоронить этих незадачников.
— А зачем их оживлять-то?
— Как же, одна я осталась. Немощная, хворая. Кто мне избу починит? Кто огород вскопает? Кто польет, прополкой займется? Сама-то уж я стара. Выверну их из землицы, оживлю на день, а вечерком обратно в землишку. Иначе нельзя, сама совсем не справлюсь.
— Надо было вам, бабушка, в нашу дружину обратиться. Прислали бы помощников, — рассудительно сказал Володька и уточнил. — А насовсем их оживить можно?
— Можно, конечно, да только кто за такое дело возьмется.
— А че сделать-то надо?
— И не спрашивай! Надо всю ночь, когда луна полная, за мертвяками следить, не отходить. Ежели вытерпишь до утра, то оживут они, как прежде, и будут жить еще сколь бог милует. Бабка моя по таким делам была мастерицей. Она бы взялась.
— И мы возьмемся, бабушка, — прервал размеренный говор Кузьминичны Володька. — Пусть трудно!
— Конечно, возьмемся, — горячо поддержал Колька. — Пионер всегда там, где трудно.
— И не пробуйте, ребятки, — замахала морщинистыми руками Кузьминична. — Не дожить вам до утра.
— Доживем, — твердо сказал Колька, стараясь не глядеть на мертвецов.
— Так ведь луна полная должна быть, — обрадовалась бабка. — А без полной луны не получится ничего.
— Вот и хорошо. Сегодня как раз полнолуние, — Володя был умным мальчиком и посещал астрономический кружок в школе.
Огорчилась Кузьминична, да ничего не поделаешь. Упрямый народ пионеры.
— Попомните еще мои слова, — угрюмо пробормотала она. — Сейчас они смирные, а вот разойдутся после полуночи, и не угомонить их тогда.
А покойники и впрямь казались смирными. Бородатого, как выяснилось, звали Матвеем. Он тоже был деревенским когда-то, но переехал в город, да так там и остался. От деревенской жизни он сохранил крепкую фигуру, которой позавидовал бы любой борец, и бородку, хотя подстригал он ее уже по-городскому. Второго звали Федором. Он изначально родился в городе и не собирался его покидать. Хлипкая и худощавая фигура словно намекала на перенесенные в детстве болезни. Что привело их в деревню, ни тот, ни другой уже не помнили. В памяти осталась лишь роковая встреча с подвыпившими местными, один из которых, повздорив, спьяну выхватил нож и этим решил все дело.
Кукушка на часах аккуратно появлялась через час и уже успела прокуковать и десять, и одиннадцать. Теперь маленькая стрелка приближалась к двенадцати, а длинная уже проскочила цифру восемь. Приближалась полночь.
Володьке как-то не верилось, что эти спокойные, добродушные мужики после неприметного движения минутной стрелки вдруг резко озлобятся. А Кольку уже пробирал испуг. Одно дело — при дневном свете бодро заявить, что тебе просидеть до утра с мертвецами (с уже ожившими мертвецами!!!) — раз плюнуть. И
