— Правда? А я абсолютно уверена, что там была Верадита. — сказала Лили.
— Я проверю.
— Нееееет! Подожди! Я проверю.
— Успокойся, Эванс! — изумленно сказал Джеймс. — Хорошо, проверяй сама. Но не надо так волноваться. Я не собирался делать проблему из какого-то ничтожного буфета.
— Спасибо, — успокоившись, сказала Лили. Она направилась, нервничая, к буфету. Я очень хочу, чтобы там была Верадита. Я хочу, чтобы там была Верадита.
Так она прошла через всю комнату (которая не была такой уж длинной), думая о Верадите. Затем, сделав глубокий вдох, открыла буфет. Внутри было пусто. Она не сдавалась. Сделав еще один глубокий вдох, она закрыла дверь. Потом снова открыла. Внутри было пусто. Лили опять закрыла и открыла дверь буфета. Ничего.
— Что происходит, Эванс? — полюбопытствовал Джеймс. — Играешь в открывашки-закрывашки? О! Это круто… Ты напоминаешь мне мою годовалую кузину Элейн.
— Заткнись, Поттер! — раздраженно закричала Лили.
Она неистово открыла дверцу, и, наконец, там появилась бутылочка с белой этикеткой, на которой было написано зелеными чернилами: «Верадита».
Лили почувствовала облегчение. Она взяла бутылочку и пошла к Джеймсу. Но, поддавшись новой мысли, она вернулась назад, открыла буфет и достала оттуда два кубка, затем потянулась за мешком, в котором лежали ингредиенты для зелья Кента.
Что ты делаешь, Эванс? — спросил Джеймс.
— Э… Ничего… Я только хочу добавить в зелье новые компоненты. Оно старое, и его необходимо освежить.
Джеймс, который ничего не понимал в зельях, успокоился.
Лили положила головку чеснока в один из бокалов и наполнила их Верадитой.
— Вот оно, — сказала Лили Джеймсу, подавая ему бокал без чеснока. — Э… Еще одна вещь. Правило: когда мы выбираем «правду», то надо задавать только вопросы, на которые можно ответить «да» или «нет», хорошо?
— ОК, — спокойно ответил Джеймс.
— Тогда давай выпьем зелье.
Он подозрительно взял свой кубок и проглотил зелье. Лили сделала то же самое, но при этом скорчила рожу. Джеймс нашел это странным, ведь зелье было приятным на вкус.
— Итак, начинаем, — со счастливым видом объявила Лили. — Дай мне бутылочку.
— Нет, я буду её крутить.
— Ладно.
Джеймс взял бутылочку и крутанул ее. Она прокрутилась несколько секунд и остановилась на Лили.
— Правда или желание, Поттер?
— Правда, — ответил Джеймс.
— Ты и правда не девственник?
Джеймс покраснел.
— Я уже говорил тебе, Эванс. Я что, должен повторить ещё раз?
— Да. Ты говорил мне, но ты тогда не пил Верадиту. Я хочу узнать правду.
— Почему?
— Потому что я хочу поставить тебя в неловкое положение, разве не очевидно?
Джеймс действительно не мог соврать. Зелье заставляло его говорить только правду…
— Нет. Я де-действительно девственник.
Лили громко рассмеялась, испытывая большое облегчение. Джеймс даже начал краснеть. Он не мог придумать какую-нибудь отговорку, потому что он не мог лгать.
— Значит, разговоры о том, что в 70-ых не бывает тинейджеров-девственников — пустая болтовня, — с довольным видом добавила Лили.
Он повернул бутылочку еще раз. На этот раз она указала на Джеймса.
— Теперь я спрашиваю. Правда или желание, Эванс?
— Правда. Я еще не сошла с ума, чтобы спрашивать о твоём желании.
— А ты… ты правда девственница?
Лили не надо было заставлять говорить правду.
— Да, правда.
Джеймс фальшиво рассмеялся, тоже испытывая облегчение. Он еще раз провернул бутылочку.
— Правда или желание, Эванс?
— Правда.
— Хорошо, — сказал Джеймс. — Итак, почему ты меня ненавидишь?
— Ч-что, Поттер? — изумленно переспросила Лили. — Мы же договорились не задавать такие вопросы!
— Ну, я нарушаю правила, мы же не договаривались ни о каком наказании за их нарушение. Так почему же ты меня ненавидишь?
— Ты смешон, Поттер.
— Неважно, но тебе придется встать, когда ты будешь отвечать на мой вопрос. Я не настолько плохо разбираюсь в зельях, как ты думаешь.
— Это несправедливо, — тихо сказала Лили.
— Если ты ненавидишь меня так сильно, как постоянно уверяешь, то ответить должно быть несложно, — сказал Джеймс.
— Я не хочу отвечать на твой вопрос часами, Поттер. — ответила Лили. — Но я скажу, почему я тебя ненавижу: ты противный, ужасно скучный, жутко уродливый, и при всем при этом у тебя самое высокое мнение о себе из всех, которых я видела.
Её ответ ранил его, и это было заметно, поэтому Лили добавила, — Я не хотела задеть тебя, но ты сам спросил.
Если раньше у Джеймса и были какие-то сомнения насчет ненависти Лили к нему, то сейчас их не осталось. В конце концов, она же была под действием зелья правды. Он понял, что она не сказала ему всей правды о зелье — оно причиняло боль… но это была не физическая боль. Это было где-то внутри, глубоко внутри. Он сделал глубокий вдох, но не смог сказать ничего вроде «Меня не волнует, что ты мне говоришь», потому что он не мог лгать, и он не был уверен, что хочет лгать. И он не был уверен, нравится ли ему Лили или нет. Он был только уверен в том, что ненавидит ее. И это было странно, поскольку он всегда думал, что ненавидит ее, но он никогда не лгал на этот счет. Но может это потому, что он думал, что это была ненависть, а это было что-то другое. Странно… если это не ненависть, то что же? Единственное, что он понял, это то, что чувство это было сильным и заставляло его сердце биться быстрее. Это чувство заставляло издеваться над ней. Это чувство делало его счастливым, когда она нервничала. Но если это не ненависть, то что же это? Он знал, что это причиняло боль, и очень сильную.
— Можешь прокрутить бутылку, Эванс? — тихо спросил Джеймс.
Лили чувствовала себя виноватой из-за сказанного, но внутренний голос говорил ей:
Но самое худшее было то, что… она не могла точно сказать, что он ей действительно не нравится…
Лили крутанула бутылочку, и она остановилась, указывая на нее.
— Правда или желание, Поттер?
Джеймс сейчас не хотел отвечать ни на какие вопросы. В конце концов, она могла задать такой вопрос, ответ на который он боялся услышать от самого себя. Его голос произнес:
— Желание.
