– Ну, хоть одну… – жалобно попросил Норик.
– Это можно… да вам, небось, домой пора?
– Ой, мамочка! – Оська наконец глянул на часики. Вскочил. Было двадцать минут седьмого.
– Вот и оно, что “мамочка”… – Сильвер тоже поднялся. – Приходите в другой раз. Будут и другие истории…
– А можно завтра? – торопливо сказал Норик.
– Хоть каждый день. У вас вот эти штучки на цепочках теперь как постоянный пропуск…
С карманным фонариком Сильвер проводил мальчишек до решетки. Достал ключ. Кряхтя, повозился с замком.
Оська погладил в кармане своего ольчика. Барабанщика. Может, он, как Даниэль, тоже помог бы пленникам – открыл бы в конце концов замок. Если бы Норик в ту минуту не услыхал Сильвера…
Жаль стало маленького – пострадали у него ноги. Как рука у Даниэля…
– Иван Сергеич! А когда вы сделаете руку Даниэлю?
– Сделать не хитро. Надо только понять: какая она была? Что он нес в ней?
– Может, факел? – спросил Норик. – Освещал беглецам дорогу?
– Я уж думал про это. Но нет. Факел заметили бы часовые…
– Иван Сергеич! – Оська затанцевал от радостной догадки. – Он держал в руке ключ! Тот, которым открыл замок!
– Ишь ты… – Старик выпрямился. Расцвел улыбкой. – А ведь правда… Так и порешим. Спасибо твоей лохматой голове, – он узловатой пятерней взъерошил Оськины волосы (“патлы”, как выражалась Анаконда). Потом растворил решетку.
– Ну, летите, птенцы. Да прилетайте опять, не забывайте Сильвера…
Жары уже не было совсем, ветер стал резким. Желтое солнце висело над морем в дымке, обещавшей скорую непогоду. Низко висело. Как утонет – сразу тьма.
Не было времени, чтобы по немыслимо длинным скальным лестницам карабкаться наверх – за обувью, спрятанной в траве-мартынке у края обрыва. Придется топать домой босиком.
– Тебе влетит? – спросил Оська.
Норик беззаботно отмахнулся.
– Скажу, что промочил кроссовки, когда брызгались у колонки, и оставил сушить на дворе у знакомых ребят… А ты?
– Придумаю что-нибудь.
– А завтра придем и заберем, да?
– Конечно! И сразу опять к Сильверу… Только не по цепи!
– Ох, это уж точно, – засмеялся Норик.
Самый удобный путь домой был теперь на пассажирском катере от Чернореченского причала. Катер за четверть часа добежит до Адмиральской пристани. А там до Оськиного дома – еще десять минут. Норику тоже было недалеко – он жил в Боцманской слободке над рынком.
Катер как раз подвалил к пирсу.
– Норик, бежим!
Босиком-то по тропинке с гравием не очень побежишь, они еле успели. Запрыгнули последними. Сердитая с виду кондукторша тут же надвинулась на них.
– Это что за босая команда к нам пожаловала? Билеты брать будем?
У Оськи денег не было совсем. У Норика хватило бы на автобус, но на катере – в три раза дороже.
Оська разжалобил кондукторшу тут же сочиненным рассказом. Они, мол, сидели на мостках, бултыхали в воде ногами, а кроссовки и сандалии поставили на краешек. И положили в кроссовку бумажные десять гривенников – чтобы не намокли в кармане, если они, дурачась, спихнут друг друга в воду. А тут какая-то шальная моторка, от нее волны во-от такой высоты! Вмиг смахнули обувь с досок. Обе пары – буль-буль на глубину. С деньгами.
– Теперь еще и дома попадет, – притворился печальным Норик.
– Вот и хорошо, что попадет, – с удовольствием сказала кондукторша. Но прогонять не стала.
На Адмиральской пристани они расстались. Уже синели сумерки и густо пахло водорослями.
– До завтра, Норик!
– Да! До завтра!
– Ровно в двенадцать!
– Да! Наверху у цепи!
6
Назавтра Норик не пришел.
…Оська уже с утра чуял неладное, смутно было на душе. Может, от того, что день начинался пасмурный, со штормовым ветром. В окна стучали сорванные с ближнего дерева каштаны. Осень стучала…
Анка, ворча, разыскала в шкафу старый Оськин свитер и вельветовые штаны. Не длинные, до колен, но плотные, в самый раз для нынешней погоды.
– А субмаринку свою давай сюда. Надо стирать да чинить… Вон как извозил-то!
– Не субмаринку, а юнмаринку. Свихнулась на битлах… – Анка “балдела” от песни “Желтая субмарина”.
– Все равно. Где тебя вчера носило?
– Где надо, там и носило… Некоторых чудищ “не спросило”.
– Вот скажу маме…
– О-о, как же ты мне надоела! Наколдую опять чирей, тогда узнаешь!
– Я тебе наколдую! Шваброй по одному месту.
– Сама швабра…
– А ты… Ой, что это? Я палец поцарапала! – Она вынула из кармана юнмаринки крошку- барабанщика. – Таскаешь всякий хлам…
– Положи обратно!
– А как стирать?
– Приспичило тебе стирать! Все равно теперь не носить ее до будущего лета… – И опять стало тревожно.
А про барабанщика он решил: пусть пока живет в привычном кармане, отдыхает, залечивает помятые ноги. Потому что теперь был у Оськи другой ольчик – шарик с крошечной церковкой в янтарной глубине. На якорной цепочке.
Оська погладил шарик под футболкой и полез головой в нелюбимый свитер..
– Ты куда опять нацелился из дома? Мама велела, чтобы читал учебники! Думаешь, если забастовка, то заниматься не надо?
– Куда надо, туда нацелился.
– Я скажу ма…
– Чирей, чирей, народись! С Анакондой подружись!.. Ай! – Домашняя туфля попала ему между лопаток. – И после этого я должен сидеть дома? С риском для жизни?
– Хоть бы скорее твой папа вернулся! Он тебе устроит риск!
– Папа мне никогда ничего не устраивает! У нас дома только женский гнёт.
– Это я тоже скажу маме… Ну куда пошел?! Отвечай сейчас же!
– К Сильверу пошел! К одноногому! Думаешь, вру?
Перепалка слегка улучшила настроение. Но в автобусе у Оськи опять заныло в груди.
Уже от остановки он увидел, что у камней с цепями никого нет. А было на часиках двенадцать ноль- ноль. Оська пошел через пустырь. В сером небе летели сырые сизые клочья. Ветер теперь не шипел, а
