«Я уже сыт по горло и богами, и их жрецами! Неужели думаете, что собственный мир не понятен мне? — Хейт, что следует из имеющихся данных? — Греховные обряды мои проникли в сердце потребностей человека. Люди и едят теперь по милости Муад'Диба! Любят ради меня, рождаются во имя мое… улицу переходят, благодаря за это Пророка. Даже балку в захудалом домишке на каком-нибудь Шри-Ганге не станут менять, не испросив благословения у жрецов Муад'Диба».
— Ты многим рискуешь, являясь ко мне в это время, — произнес Эдрик, бросив яростный взгляд на лицедела через стенки контейнера.
— Насколько же слабосильно и узко твое разумение! — ответил Скитале. — И кто же, по-твоему, явился с визитом в твой дом?
Эдрик нерешительно вглядывался в объемистое тело, тяжелые веки, припухшее лицо. Было рано, и метаболизм Эдрика после ночного отдыха еще не перестроился на полное потребление меланжи.
— Надеюсь, по улице ты шел не с этой физиономией? — спросил Эдрик.
— Среди моих обличий сегодня были и совершенно не запоминающиеся.
Эдрик качнул головой, взбаламутив оранжевый газ во всем контейнере, и произнес:
— Зачем ты здесь?
— Наш дар должен быстрее перейти к решительным действиям, — объявил Скитале.
— Это невозможно.
— Следует отыскать способ, — настаивал Скитале.
— Почему?
— Мне не нравится течение дел: Император пытается разделить нас. Он уже обратился с предложением к Бене Гессерит.
— Ах, это…
— Это! И вы обязаны заставить гхолу немедленно…
— Сделали его вы, тлейлаксу. Какие рекомендации нужны вам от меня? — Эдрик умолк, пододвинулся к прозрачной стенке контейнера. — Или же вы солгали, и дар этот предназначен для иного?
— Чем солгали?
— Ты ведь утверждал, что гхола — оружие, которое нужно просто направить в цель… И когда гхола обретет хозяина, нам не придется уже вмешиваться.
— Ну, действия всякого гхолы можно ускорить, — отвечал Скитале. — Для этого достаточно просто поинтересоваться прежней личностью его.
— И к чему это приведет?
— Он станет действовать в соответствии с нашими целями.
— Но Император все-таки ментат, а потому мудр и логичен, — возразил Эдрик, — он может просто догадаться о наших мотивах… или его сестра. Если она обратит все свое внимание на…
— Что же, ты не в силах укрыть нас от его сестры? — спросил Скитале.
— Речь не о пророках, — отвечал Эдрик. — Я опасаюсь логики, нюха шпионов и ищеек империи, ее мощи и власти над Пряностью, ее…
— Перед мощью Императора не обязательно испытывать трепет — если помнить, что она конечна, — отвечал Скитале.
Навигатор начал возбужденно извиваться, размахивая конечностями, словно некий диковинный тритон. Скитале подавил отвращение. Гильдиец был облачен в свой обычный темный комбинезон, на поясе вздувались емкости для всяких мелочей. И все же при движении он казался нагим. Виной тому эти плавательные движения, рассудил Скитале, и вновь поразился странной связи, собравшей таких различных заговорщиков. Они попросту несовместимы друг с другом. В этом кроется слабость их замысла.
Возбуждение Эдрика утихло. Он видел Скитале сквозь оранжевую дымку перед глазами. Каким ходом запасся лицедел, чтобы успеть вовремя спасти собственную шкуру? Поступки тлейлаксу были непредсказуемы. Недобрый знак.
Нечто в голосе и действиях навигатора свидетельствовало, что гильдиец боится сестры Императора куда больше, чем самого Муад'Диба. Мысль эта встревожила Скитале. Неужели заговорщики не знают об Алие чего-то важного? Сумеет ли один гхола погубить и брата, и сестру?
— Знаешь ли ты, что говорят об Алие? — принялся прощупывать почву Скитале.
— Что ты хочешь сказать? — человек-рыба вновь казался обеспокоенным.
— Что у философии и культуры еще не было такой покровительницы, — ответил Скитале. — Радость и красота в едином…
— Ни радость, ни красота не вечны, — возразил Эдрик. — Мы погубим обоих Атрейдесов. Культура! Да они насаждают ту культуру, которая помогает им править! Красота! Их красота порабощает. Они создают вокруг себя грамотное невежество, ведь это легче всего. Атрейдесы ничего не оставляют на волю случая. Ковать оковы — вот дело, привычное для их рук, Атрейдесы только сковывают и порабощают. Но всякий раб однажды да восстанет!
— Сестра может выйти замуж и родить, — проговорил Скитале.
— Что нам до сестры? — спросил Эдрик.
— Пару ей может подобрать Император, — пояснил Скитале.
— Пусть выбирает. Для этого уже слишком поздно.
— Будущего не выдумать, — предостерег его Скитале. — Ты не творец его, но и Атрейдес тоже. — Он кивнул. — Не следует рассчитывать на многое.
— Мы не из тех, кто легкомысленно болтает о творении, — запротестовал Эдрик. — Довольно того, что мы не принадлежим к сброду, пытающемуся сделать Муад'Диба мессией. Что за чушь? Зачем ты задаешь такие вопросы?
Это не я, — отвечал Скитале, — вся эта планета задает такие вопросы.
— Планеты не разговаривают.
— Согласен — все, кроме этой.
— Неужели? Она говорит о творении. Песок, выпадающий по ночам, твердит эти слова.
— Это песок-то?
— Когда ты пробуждаешься утром, глазам твоим каждый раз предстает новый мир — девственная гладь, на которой еще никто не оставлял следа.
Следы на песке.
— Ты говоришь как фримен, — произнес Эдрик.
— Да, мысль эта принадлежит Вольному Народу, и она достаточно поучительна, — согласился Скитале. — Они говорят, что Джихад Муад'Диба оставляет свои следы во Вселенной, подобно фримену, ступающему по пескам. И следы эти подобны жизни человека.
— Так ли?
— Но всегда приходит ночь, — ответил Скитале, — а с ней ветер.
— Да, — согласился Эдрик. — Джихад не вечен. Муад'Диб использовал свой джихад и…
— Нет, возразил Скитале. — Это не он использовал джихад — это джихад воспользовался им. По-моему, Муад'Диб прекратил бы его, если б только мог.
— Если б только мог? Для этого-то нужно всего…
— Ох, перестань! — бросил Скитале. — Как остановить эпидемию ментатизма? Она передается от личности к личности через парсеки. Она заразна, невероятно заразна. К тому же поражает человека в самое уязвимое место, и так переполненное останками прежде перенесенных подобных хворей. Кому по плечу остановить эту чуму? Даже у Муад'Диба не было противоядия. Корни этой болезни уходят в хаос. Кто может приказывать хаосу?
— Значит, и ты заразился? — спросил Эдрик. Он медленно повернулся в оранжевом газе, удивляясь страху в словах Скитале. Или же лицедел успел предать их? Он не мог заглянуть в будущее, проверить, так ли это. Грядущее бурлило мутным ручьем, клокотало на камнях-пророках.
— Мы все уже заражены ею, — отвечал Скитале, напоминая себе, что интеллект Эдрика, увы, ограничен. Как бы намекнуть, чтобы гильдиец понял?
— Но ведь когда мы уничтожим его, — проговорил Эдрик, — зараза…
— Следовало бы оставить тебя в невежестве, — усмехнулся Скитале, — но долг не позволяет. К тому же это опасно для всех нас.
Эдрик дернулся, взмахнул перепончатой ногой, остановился, всколыхнув облака оранжевого газа.
— Странные речи, — неуверенно сказал он.
Более спокойным тоном Скитале проговорил:
— Да, власть Муад'Диба уже готова взорваться, развалиться на части, которые будут разлетаться столетиями! Разве ты не видишь этого?
— Гильдии приходилось иметь дело с религиями, — запротестовал Эдрик. — И если новая…
— Это же не просто религия! — попытался растолковать Скитале, подумывая, что сказала бы Преподобная Мать, если бы оказалась свидетельницей суровой трепки, которую ему пришлось задать собрату-заговорщику. — Эта государственная религия — нечто совершенно иное. Муад'Диб повсюду насажал своих квизара тафвид, и они подменили собой былые правительства. Эта власть не имеет постоянных представительных органов, не имеет посольств. И то и другое подменяют епископы, которым и принадлежит власть. Люди завистливы.
— Но пока их ничто не соединяет, с ними легко справиться поодиночке, — отозвался Эдрик с самодовольной усмешкой, — стоит отрубить голову, и тело упадет на…
— У этого тела две головы, — заметил Скитале.
— Сестра… которая может выйти замуж.
