— Которая
— Скитале, мне не нравится этот тон.
— А мне не нравится твое невежество.
— Ну и что, если она выйдет замуж. Как это скажется на наших планах?
— Это скажется на целой Вселенной.
— Но ведь они вовсе не уникальны. И я сам, например, обладаю известными силами.
— Ты младенец рядом с ними. Ползешь на четвереньках там, где они бегут.
— И все же они не уникальны!
— Не забывай, гильдиер, что мы, тлейлаксу, некогда сами породили Квисатц Хадераха. Существо, способное лицезреть весь спектакль, разворачивающийся во времени. Это неотъемлемое свойство его, нельзя надеяться на собственную безопасность, угрожая ему. Муад'Дибу, конечно, известно, что удар будет нанесен по его Чани. Значит, мы должны действовать быстрее, чем он. Свяжись с гхолой, заставь его действовать. Я сказал, как это сделать.
— А если я не смогу?
Тогда перуны Муад'Диба поразят нас.
~ ~ ~
О червь пожирающий,
Устоишь ли против стремления необоримого?
Плоть и дыхание влекут бессчетнозубого
В землю начал, дабы
Сокрушить чудищ, в пламени пляшущих.
Нет обличья у многоликого,
Что укрыло бы пламень желания,
Жар божественный, яд устремления.
Пауль хорошенько пропотел в тренировочном зале, фехтуя с гхолой крисом и коротким мечом. Он теперь стоял у окна, глядел на площадь перед храмом и пытался представить себе, что делается с Чани в лазарете. Утром ей стало плохо, шла шестая неделя беременности. Врачей лучше тех, что уже суетились вокруг нее, попросту не существовало. Они известят его, если что-нибудь произойдет.
В полуденном небе над площадью нависали темные пылевые тучи. Такую погоду фримены звали «грязной».
Когда же наконец придет весть от врачей? Секунды осторожно крались мимо него, не решаясь обеспокоить своим присутствием.
Ожидание… ожидание… И Бене Гессерит еще ничего не ответили с Валлаха. Естественно, не без умысла.
Все это он уже видел… когда-то. Но теперь он отгораживал свое сознание от пророчества, желая быть просто рыбой, скользящей в водах времени не по собственной воле, а повинуясь могучим течениям и не сопротивляясь судьбе.
Гхола звенел оружием, разглядывал его. Пауль вздохнул, протянул руку к поясу и выключил щит. Как и всегда, по коже волной пробежали мурашки.
Он услышал, как отворилась дверь… раздались шаги Чани.
Пауль повернулся.
Лицо Чани дышало убийством. Все прочее: золотое одеяние, подбиравший его широкий фрименский пояс, ожерелье из водяных колец, рука на бедре, возле ножа, внимательный взгляд, мгновенно обежавший комнату, — только подчеркивало грозу на лице. Когда она оказалась рядом, Пауль раскрыл объятия и привлек ее к себе.
— Кто-то, — выдохнула она, уткнувшись носом в его грудь, — все это время потчевал меня контрацептивом… пока я не перешла на новую диету. Будут сложности с родами.
— Но есть же какие-то средства? — спросил он.
— Опасные. Я знаю, кто давал мне этот яд! И возьму ее кровь!
— Сихайя, — шепнул он, еще крепче прижимая ее к себе, чтобы унять внезапную дрожь. — Ты же понесла. Разве этого не довольно?
— Сейчас моя жизнь просто сгорает, — отвечала она, — будущие роды определяют теперь всю мою жизнь. Врачи сказали мне, что все жизненные процессы ужасно ускорились. Я должна есть, есть и есть… Пряность тоже — во всех видах — есть и пить. Я убью ее за это!
Пауль притронулся губами к ее щеке.
— Нет, моя Сихайя, ты никого не убьешь, — и подумал:
Горе грызло кости его, и жизнь утекала… в черную пустоту. Чани отодвинулась от него.
— Ее нельзя простить!
— Кто говорил о прощении?
— А тогда почему мне нельзя просто убить ее?
Вопрос откровенный, чисто фрименский, и Пауль едва сумел подавить истерическое желание расхохотаться, с трудом выдавив взамен:
— Это ничего не исправит.
— Ты
И то, что он видел, мгновенно предстало перед его умственным взором. У Пауля заныло под ложечкой.
— Видел… видел… — пробормотал он. Все вокруг до мельчайших подробностей укладывалось в будущее, которое буквально парализовало его. Слишком часто он видел все это; какие-то цепи приковали его к этому будущему, которое сладострастным суккубом[5] наваливалось на него. Горло стиснула внезапная сухость. Значит, ведьмин зов проклятого пророческого дара наворожил ему наконец сегодняшний день, не ведающий пощады?
— Говори, что ты
— Не могу.
— А почему я не должна убивать ее?
— Потому что я прошу тебя об этом.
Он смотрел, как она реагировала на его слова.
Отстранив его, Чани смотрела на гхолу, ожидавшего возле многоугольника, выложенного на полу тренировочного зала.
— Ты фехтовал с ним? — спросила она.
— Да, мне это нравится.
Она глянула на многоугольник, перевела взгляд на металлические глаза гхолы.
— А мне — нет.
— Враги не прибегнут к насилию, он не нападет на меня, — проговорил Пауль.
— Ты видел это?
—
— И откуда ты знаешь?
— Ну, это не только гхола, но еще и Дункан Айдахо.
— Его сделали Бене Тлейлаксу.
— Они сделали больше, чем предполагали.
Она качнула головой. Кончик шарфа-нежони лег на воротник ее платья.
— Он — гхола, и этого тебе не изменить.
— Хейт, — повернулся к гхоле Пауль, — являешься ли ты орудием, созданным для моего уничтожения?
— Если изменятся суть и природа настоящего, будущее тоже изменится, — отвечал гхола.
— Это не ответ, — возразила Чани.
Пауль возвысил голос:
— Хейт, как я умру?
В искусственных глазах блеснули искорки.
— Говорят, милорд, вы умрете от избытка власти и денег.
Чани застыла.
— Как он смеет так разговаривать с тобою?
