Мессия Дюны

подумал — должно быть, они стиснуты в кулаки. Это соответствовало характеру. Все в ней вообще соответствовало характеру, в том числе и одежда: последние остатки былой роскоши, прибереженные для подобной оказии.

Пауль жестом велел Баннерджи отступить. Тот нерешительно повиновался. Девушка шевельнулась, грациозно шагнула вперед. Но глаза ее глядели в сторону.

Пауль кашлянул.

Только теперь девушка подняла взгляд. Синие глаза ее округлились, выражая точным образом отмеренный трепет. Странное личико с узким подбородком, сдержанный рот. Глаза над высокими скулами казались слишком большими. Но было в ней нечто безрадостное, свидетельствующее о том, что улыбка — редкая гостья на этом лице. В уголках глаз желтела легкая дымка — или от раздражения песком, или из-за привязанности к семуте.

Все как и должно быть.

— Ты попросила, чтобы я принял тебя, — проговорил Пауль. Теперь настал миг высшего испытания девичьего обличья.

Скитале воспроизвел все, что мог, — облик, манеры, пол, голос. Но эту девушку Муад'Диб знал в дни своей жизни в сиетче. Пусть она была только ребенком тогда, но их с Муад'Дибом объединял одинаковый образ жизни. Некоторых тем следовало избегать в разговоре. Скитале не приходилось еще исполнять более сложной роли.

— Я — Лихна, дочь Отхейма, сына Бериаль-Диба.

Девушка выговорила имена тихо, но твердо.

Пауль кивнул. Он уже понял, каким образом этот лицедел сумел обмануть Чани. Если бы не знания Бене Гессерит, если бы не паутина дао, которой его пророческое зрение окутывало его, такое обличье, возможно, ввело бы в заблуждение и его самого.

Тренировка позволила подметить некоторые ошибки. Девушка казалась старше, чем следовало; голосовые связки явно были перенапряжены; посадка головы и плеч буквально на йоту отличались от непринужденной осанки фрименской женщины. Но кое-что было сделано просто отменно: богатое платье кое-где подштопано, выдавая истинное положение дел, черты лица сымитированы безупречно. Значит, лицеделу понравилась эта роль.

— Отдохни в моем доме, дочь Отхейма, — отвечал Пауль обычным фрименским приветствием, — я рад тебе, как воде после дневного перехода.

Только легчайшее удовлетворение этим очевидным доверием отразилось на физиономии лицедела, выдавая его самоуверенность.

— Я принесла весть, — проговорила девушка.

— Вестник человека все равно что сам человек, — отвечал Пауль.

Скитале тихо вздохнул. Все пока шло хорошо, но наступал важный момент: Атрейдеса следовало подтолкнуть в нужную сторону. Свою фрименку- наложницу он должен потерять в таких обстоятельствах, когда винить в этом будет некого. Кроме себя самого, всесильного Муад'Диба. Следует заставить его сперва осознать собственное падение, а потом принять предложение тлейлаксу.

— Я дым, который разгоняет ночную дремоту, — сказал Скитале, воспользовавшись кодовой фразой федайкинов, означавшую: я несу плохие известия.

Пауль с трудом сохранял спокойствие, он казался себе нагим, душа его бродила в темноте, скрытой от всех видений. Этого лицедела укрывал могучий оракул. Только краешки этой — ситуации были ведомы Паулю. Он знал только, чего ему не следует делать. Лицедела нельзя было убивать. Это вело к будущему, которого следовало избегать любой ценой. Может быть, и в этой тьме отыщется тропинка, которая выведет его из кошмара.

— Говори свою весть, — произнес Пауль.

Баннерджи шагнул в сторону так, чтобы видеть лицо девушки. Она, казалось, впервые заметила рукоятку ножа под ладонью офицера безопасности.

— Невинный не верит во зло, — проговорила она, глядя на Баннерджи.

Ах-х, великолепная работа, — думал Пауль. Так сказала бы и настоящая Лихна. Острая жалость на миг пронзила его — к истинной дочери Отхейма, убитой и выброшенной в пески. Не время для подобных эмоций, — нахмурился он.

Баннерджи внимательно глядел на девушку.

— Мне было приказано тайно передать эту весть, — проговорила она.

— Почему? — резким голосом спросил Баннерджи.

— Так пожелал отец.

— Это мой друг, — отвечал Пауль. — Или я не фримен? Мой друг может слышать все, что предназначено для моих ушей.

Скитале в девичьем обличье подобрался. Обычай фрименов… или ловушка?

— Император вправе устанавливать собственные законы, — ответил он. — Вот моя весть: отец мой хочет, чтобы ты пришел к нему вместе с Чани.

— Зачем ему Чани?

— Она твоя женщина и сайядина. По законам наших племен, это водяное дело. Она должна подтвердить, что отец мой говорит по фрименскому обычаю.

Значит, в заговоре участвуют и фримены, — думал Пауль. Это соответствовало тем событиям, что скоро последуют. И у него не было выхода, оставалось только идти этим путем.

— О чем будет говорить твой отец? — спросил Пауль.

— О заговоре против тебя, о заговоре среди фрименов.

— Почему же он сам не принес сюда эту весть? — потребовал ответа Баннерджи.

Она глядела на Пауля.

— Он не может этого сделать. Заговорщики подозревают его. Он не дойдет до дворца.

— А он не мог поделиться подробностями с тобой? — спросил Баннерджи. — Иначе зачем еще рисковать собственной дочерью?

— Детали запечатлены в дистрансе, который откроется для одного Муад'Диба, — проговорила она. — Мне известно лишь это.

— Почему он не послал этот дистранс? — спросил Пауль.

— Это человек, — отвечала она.

— Тогда я приду, — проговорил Пауль, — но только один.

— Чани должна прийти вместе с тобой.

— Чани в положении.

— Разве беременные фрименки отказываются ходить?

— Мои враги травили ее тонким ядом, — отвечал Пауль. — Ее ждут трудные роды. Здоровье не позволяет ей сопровождать меня.

Прежде чем Скитале сумел овладеть собой, странные эмоции отразились на девичьем лице: гнев и разочарование. События невольно напомнили ему: у каждой жертвы должен быть путь к спасению. Заговор не провалился, нет. Атрейдес увяз в сетях, ведь он уже стал самим собой. И скорее погибнет, чем превратится в собственную противоположность. Так было с Квисатц Хаде-рахом тлейлаксу. Так будет и с ним. А потом… гхола.

— Разреши мне самой попросить Чани об этом, — попросила Девушка.

— Я решил, — отвечал Пауль. — Вместо нее будешь сопровождать меня ты.

— Но я не сайядина обрядов!

— Разве ты не подруга Чани?

Попался! — подумал Скитале. — Неужели он заподозрил? Нет… Просто он осторожен, как подобает фримену. И к тому же контрацептив — это факт. Хорошо, существуют и другие пути.

— Отец не велел мне возвращаться, — продолжил Скитале, — Он сказал, чтобы я просила убежища у тебя. Он сказал, что ты не будешь рисковать мною.

Пауль кивнул. Абсолютно достоверно. Он не мог отказать ей в убежище. Ей, фрименке, покорной слову отца.

— Я возьму с собой жену Стилгара, Хару, — ответил Пауль. — Расскажи нам, как идти к твоему отцу.

— А ты уверен, что можешь доверять жене Стилгара?

— Я знаю это.

— А я — нет.

Пауль поджал губы, потом спросил:

— Твоя мать жива?

— Моя истинная мать ушла к Шаи-Хулуду. Но приемная жива и заботится об отце. Зачем она?

— Она из сиетча Табр?

— Да.

— Я помню ее, — проговорил Пауль. — Она заменит Чани. Он дал знак Баннерджи.

— Пусть помощники отведут Лихну, дочь Отхейма, в подходящее для нее помещение.

Баннерджи кивнул. Помощники. Слово это означало, что вестницу следует поместить под усиленный надзор. Он взял ее за руку. Девушка воспротивилась.

— Как ты пойдешь к моему отцу? — спросила она.

— Как идти, расскажешь Баннерджи, — отвечал Пауль. — Он мой друг.

— Нет! Отец не велел! Не могу!

— Баннерджи?.. — обратился Пауль к офицеру.

Тот помедлил. Пауль видел, что Баннерджи роется в своей энциклопедической памяти, благодаря которой он стал доверенным лицом Императора.

— Я знаю проводника, который может отвести вас к Отхейму, — ответил наконец Баннерджи.

— Я пойду один, — отрезал Пауль.

— Сир, если вы…

— Этого ведь хочет Отхейм, — проговорил Пауль, едва скрывая иронию.

— Сир, это слишком опасно, — возражал Баннерджи.

— Даже Императорам приходится порой рисковать, — отвечал Пауль. — Я принял решение. Повинуйся.