— Одну минуту, — окликнула ее Алия. — Мастер Айдахо уже уехал в сиетч Табр?
— Да, госпожа. Он уехал еще до рассвета, как вы и велели. Вы хотите, чтобы я послала…
— Нет, Зия, этим я займусь сама. Кроме того, никто не должен знать, что Джавид у меня. Приведешь его сама. Это очень серьезное дело.
Амазонка положила ладонь на рукоятку кинжала.
— Госпожа, если существует угроза…
— Да, угроза существует, и сердцем ее является сам Джавид.
— О, моя Госпожа, может быть, не следует приводить…
— Зия, не думаешь ли ты, что я не способна самостоятельно справиться с этим человеком?
На губах амазонки заиграла улыбка волчицы.
— Простите меня, госпожа. Я сейчас приведу Джавида в ваши личные покои, но… Госпожа, с вашего разрешения, я поставлю стражу у дверей.
— У дверей будешь только ты.
— Слушаю и повинуюсь, госпожа. Я иду.
Алия мысленно кивнула себе, глядя, как Зияренка задом пятится к дверям. Охрана Алие не любила Джавида. Это еще один балл ему в минус. Однако он очень ценен, очень. У него ключ к Якуруту, а это то самое место…
— Наверно, вы были правы, барон, — прошептала женщина.
— Ты сама увидишь! — хрюкнул знакомый голос. — Ах, какое удовольствие будет служить тебе, дитя мое, а ведь это только начало…
~ ~ ~
Истории народов пронизаны иллюзиями, которые активно поддерживают господствующие религии: злые люди никогда не процветают; только храбрые заслуживают награды; честность — лучшая политика; действия весомее слов; добродетель всегда побеждает; доброе деяние заключает награду в себе самом; плохого человека можно исправить; религиозные талисманы защищают от одержимости демонами; только мужчины понимают значение древних таинств; богатые обречены на несчастье…
— Меня зовут Мюриз, — отрекомендовался сухощавый фримен.
Он сидел на ноздреватом камне в пещере, освещаемой трепещущим светом фитильной лампы, выхватывавшим из темноты влажные стены и черные провалы дыр, служившими входом в пещеру. От одного из таких лазов доносились равномерные удары капающей с потолка воды. Эта капель, которую можно было принять за ипостась нынешнего фрименского рая, не вызывала ни малейшего восторга у шестерых связанных мужчин, смотревших на Мюриза. В помещении висел неистребимый запах плесени и смерти.
В отверстии входа появился подросток приблизительно четырнадцати стандартных лет от роду, вошел в помещение и встал по левую руку от Мюриза. На ноже сверкнул желтый блик лампы, когда мальчик указал кончиком лезвия на каждого из шести связанных.
Указав рукой на подростка, Мюриз сказал:
— Это мой сын, Ассан Тарик, он готов пройти испытание мужества.
Мюриз откашлялся и осмотрел шестерых пленников. Они сидели на камнях большим полукругом вокруг хозяина, надежно связанные канатами, прочно схватывавшими лодыжки. Руки были связаны за спиной. На концах веревок были петли, накинутые на шеи узников. Защитные костюмы были разрезаны на горле.
Мужчины не отвели взглядов, когда Мюриз посмотрел на них. На двоих пленниках были свободные одежды городских жителей Арракина; кожа их была светлее, чем у их товарищей по несчастью, чьи грубые черты и широкая кость изобличали в них истинных сынов Пустыни.
Мюриз и сам был похож на них, но его глаза были посажены настолько глубоко, что в них даже не отражался тусклый свет фитильной лампы. Сын был неоформившейся копией отца — на его по-детски плоском лице отражалось кипение обуревавших его чувств.
— У нас, Отверженных, существует особый ритуал посвящения в мужчины, — сказал Мюриз. — Настанет день, когда мой сын примет должность судьи в Шулохе. Мы должны убедиться в том, что он способен исполнять свой долг. Наши судьи не имеют права забывать Якуруту и день нашего отчаяния. Крализек, Тайфуноборец, вечно жив в наших сердцах.
Все это было произнесено ровным, ритуальным тоном.
— Ты поступаешь несправедливо, угрожая нам и связав, как пленников. Мы мирно направлялись на умму, — сказал один из городских жителей.
Мюриз согласно кивнул.
— Вы шли туда в поисках личного религиозного пробуждения? Вот и хорошо. Вы переживете такое пробуждение.
— Если мы… — начал было пленник, но его перебил другой фримен — уроженец Пустыни.
— Молчи, глупец! Это же похитители воды. Мы думали, что уничтожили эту нечисть.
— Это старая история, — промолвил в ответ городской.
— Якуруту — это больше чем просто история. — Мюриз кивнул в сторону сына. — Я только что представил вам Ассана Тарика. Я — арифа — единственный здесь судья, и мой сын тоже научится распознавать демонов. Старые способы всегда лучше новых.
— Именно поэтому мы попали в глубину Пустыни, — запротестовал городской житель. — Мы избрали древний способ и путешествовали с…
— С наемными проводниками, — перебил его Мюриз, указывая рукой на темнокожих пленников. Он снизу вверх взглянул на сына. — Вы хотели купить путь на небо? Ассан, ты готов?
— Я много думал о той ночи, когда пришли те люди и начали убивать наш народ, — сказал Ассан. В голосе его звучало неимоверное напряжение. — Они должны отдать нам воду,
— Твой отец дает тебе шестерых из них, — произнес Мюриз. — Их вода отныне принадлежит нам. Их тени — твои; твои хранители — отныне и навсегда. Их тени предупредят тебя о появлении демонов. Они станут твоими рабами, когда ты перейдешь в Алам аль-Митхаль, Что скажешь, сын мой?
— Благодарю тебя, отец, — сказал Ассан и выступил вперед. — Я принимаю звание мужчины среди Отверженных. Эта вода — наша вода.
Произнеся формулу, юноша пересек пещеру и приблизился к пленникам. Начав с крайнего левого, он хватал узника за волосы и вонзал кинжал под подбородок, доставая до мозга, проливая при этом очень мало крови. Только один из пленников — городской житель — жалобно кричал при этом. Остальные встретили смерть мужественно, произнеся перед ударом ритуальную фразу: «Смотри, как мало ценю я свою воду, когда ее забирает животное!»
Когда все было кончено, Мюриз хлопнул в ладоши. Вошедшие слуги унесли тела в покои мертвых, где они смогут питаться своей водой.
Мюриз встал и посмотрел на сына, который, тяжело дыша, смотрел, как слуги выносят трупы казненных.
— Теперь ты мужчина, — сказал Мюриз. — Вода наших врагов будет питать рабов. Да, вот что еще, сын мой…
Ассан Тарик с готовностью обернулся и бросил взгляд на отца. На лице юноши появилась натянутая улыбка.
— Проповедник не должен знать об этом, — сказал Мюриз.
— Понимаю, отец.
— Ты хорошо это сделал. Те, кто становится на пути Шулоха, не должны жить.
— Все по твоему слову, отец.
— Тебе можно доверить важные дела, — промолвил Мюриз, — и я горжусь тобой.
~ ~ ~
Самый сложно устроенный человек может стать примитивным. В реальности это означает, что может измениться образ жизни этого человека. Старые ценности теряют свою силу, снижаясь до уровня окружающих растений и животных. Новое существование требует рабочих знаний о том, как функционирует все это сложное переплетенное множество — то, что именуется словом природа. Оно же требует уважения внутренней силы этой природной системы. Человек, приобретший такие рабочие знания с уважением, и называется примитивным. Конечно, верно и обратное — примитивный человек может стать сложным, но это сопровождается катастрофической психологической ломкой.
— Как мы можем быть столь уверены? — спросила Ганима. — Ведь это очень опасно.
— Но мы же все проверили, — возразил Лето.
— На этот раз все может быть по-другому. Что, если…
— Перед нами открыт только этот путь, — сказал Лето. — Согласись, что мы не можем пойти путем приема зелья.
Ганима в ответ только вздохнула. Ей не нравилась эта словесная пикировка, но она понимала, какая нужда давит на брата. Знала она и страшный источник собственного неприятия. Достаточно было одного взгляда на Алию, чтобы понять всю опасность внутреннего мира.
— Ну что? — спросил Лето. Ганима снова вздохнула.
Скрестив ноги, брат и сестра сидели в одном из своих потайных мест возле узкой расселины в скале, с которой отец и мать часто любовались заходом
