они были сильными людьми. Выживание людей как вида стало привычным.
— Мне не нравится смысл этих слов, — сказал Фарад'н.
— Если честно, то он не нравится и мне, — признался Лето, — но такова вселенная, которую мне предстоит создать.
— Зачем?
— Это урок, который я усвоил на Дюне. Мы поддерживали смерть, как призрак, который постоянно витал среди живущих. Люди, живущие в таких условиях, постепенно превращаются в животных, озабоченных только своим брюхом. Но когда приходит время противоположности, тогда те же люди поднимаются, становясь одухотворенными и прекрасными.
— Это не ответ на мой вопрос, — запротестовал Фарад'н.
— Ты не доверяешь мне, кузен.
— Как не доверяет тебе твоя собственная бабка.
— У нее есть для этого все основания, — сказал Лето. — Но она уступит, потому что должна это сделать. Бене Гессерит — это образец прагматизма во всем и до конца. Я разделяю их взгляд на кашу вселенную. Ты несешь на себе отметины этой вселенной. Ты имеешь навыки правителя и умеешь классифицировать все, что тебя окружает в понятиях ценности или угрозы.
— Да, и я согласился стать твоим Писцом.
— Это доставило тебе удовольствие и польстило заложенному в тебе таланту историка. Ты определенно имеешь гениальную способность читать настоящее между строк прошлого. В некоторых случаях ты сумел превзойти в этом меня.
— Мне не нравятся твои скрытые намеки, — произнес Фарад'н.
— Хорошо. Тебе пришлось перейти от бесконечных амбиций в более приниженное состояние. Но разве бабка не предупреждала тебя о бесконечном? Оно привлекает нас, как огонь привлекает мотыльков, и мы бываем ослеплены этим огнем, забывая, что сами конечны.
— Афоризмы Бене Гессерит! — запротестовал Фарад'н.
— Но это очень точный афоризм, — возразил Лето. — Сестры Бене Гессерит думали, что смогут предсказать ход эволюции. Но они забыли, что сами меняются в течение эволюции и вместе с нею. Они полагали, что смогут спокойно стоять и наблюдать, как выполняется их селекционная программа. Я не страдаю такой рефлексивной слепотой. Внимательно и осторожно приглядись ко мне, Фарад'н, ибо я больше не человек.
— В этом уверила меня твоя сестра, — Фарад'н в нерешительности помолчал, потом спросил: — Это и есть Мерзость?
— По определению Сестер, возможно, что это и так. Гарум жесток и автократичен. Я взял у него часть этой жестокости. Внимательно смотри на меня. Я жесток, как бывает жесток хозяин фермы. Фримены когда-то держали в своих домах укрощенных орлов, но я держу в доме укрощенного Фарад'на.
Лицо принца потемнело.
— Берегись моих когтей, кузен. Я хорошо понимаю, что мои сардаукары со временем падут перед твоими фрименами. Но мы умеем причинять болезненные раны, и всегда найдутся шакалы, готовые растерзать слабого.
— Я хорошо использую тебя, кузен, обещаю, — сказал Лето, подавшись вперед. — Разве я не говорил тебе, что не являюсь больше человеком? Так поверь, кузен, это так. Мои чресла не смогут произвести на свет детей, поскольку у меня больше нет чресл. И это понуждает меня ко второй лжи.
Фарад'н застыл в ожидании. Теперь он понял, куда клонит Лето.
— Я пойду против всех фрименских понятий, — продолжал Лето. — Но они примут и это, потому что ничего не смогут со мной сделать. У них просто не будет другого выхода. Я оставлю тебя здесь под предлогом обручения, но никакого обручения между тобой и моей сестрой не будет. Моя сестра выйдет замуж за меня!
— Но ты…
— Выйдет замуж, я сказал. Ганима должна продолжить род Атрейдесов. Это часть селекционной программы Бене Гессерит, которая стала теперь и моей программой.
— Я отказываюсь, — заявил Фарад'н.
— Ты отказываешься основать династию Атрейдесов?
— О какой династии ты говоришь, если будешь сам занимать трон четыре тысячи лет?
— Я буду отливать твоих потомков в своем воображении. Это будет самая напряженная, самая вовлекающая учебная программа в истории человечества. Мы станем экосистемой в миниатюре. Видишь ли, какую бы систему животные ни брали за основу своего выживания, в ней обязательно должны присутствовать паттерны перекрывающихся общностей, взаимозависимости и сотрудничества в рамках работающей системы. А наша система произведет на свет самых знающих в истории правителей.
— Ты оборачиваешь свои фантастические слова в отвратительную…
— Но кто переживет Крализек? — спросил Лето. — Я обещаю тебе — Крализек грядет.
— Ты безумец! Ты разрушишь Империю.
— Конечно, разрушу… я же не человек. Но зато я создам для всех людей новое сознание. Я говорю тебе, что под песками Пустынь Дюны сокрыто величайшее сокровище всех времен. Я не лгу. Когда погибнет последний червь и истощатся запасы Пряности, эти сокровища явят себя изумленному миру. Когда власть монополии на Пряность рассеется, и припрятанные акции потеряют цену, в нашем царстве появятся новые силы. Люди научатся жить согласно своим инстинктам.
Ганима спустилась к Фарад'ну и взяла его руку.
— Как моя мать не была женой, так и ты не будешь мужем, но если есть любовь, то этого вполне достаточно.
— Каждый день, каждый миг несут с собой перемены, — сказала Ганима. — Надо учиться понимать каждый такой миг.
Фарад'н чувствовал тепло маленькой ручки Ганимы, понимая смысл аргументов Лето, но ни разу не услышав при этом Голоса. Лето апеллировал к его душе, а не к разуму.
— Это ты предлагаешь мне за сардаукаров? — спросил Фарад'н.
— Я предлагаю больше, гораздо больше, кузен. Я предлагаю тебе основать Империю. Я предлагаю тебе мир.
— Что получится из этого мира?
— Его противоположность, — в голосе Лето послышалась спокойная насмешка.
Фарад'н покачал головой.
— Я нахожу, что это очень высокая цена за сардаукаров. Должен ли я при этом оставаться Писцом и тайным отцом династии?
— Должен.
— Ты же будешь принуждать меня к твоему пониманию мира?
— Да.
— Я буду сопротивляться этому всю свою жизнь.
— Но именно этого я и жду от тебя, кузен. Для этого я и выбрал тебя. Ты будешь делать это официально, и по такому случаю я дам тебе новое имя. С этого момента ты будешь называться Ломающим Обычай, что на нашем языке звучит, как Харк аль-Ада. Не будь глупцом, кузен. Моя бабка хорошо учила тебя. Отдай мне своих сардаукаров.
— Отдай, — эхом повторила Ганима слова брата. — Он их все равно так или иначе получит.
В ее голосе Фарад'ну послышался страх за него. Это любовь? Лето не искал разумных доводов, он ждал движения души.
— Возьми их, — сказал Фарад'н.
— Да будет так, — произнес Лето. Он поднялся с трона каким-то очень осторожным движением, словно подавляя неимоверную силу. Лето спустился к Ганиме, нежно развернул ее, а потом сам повернулся к ней спиной. — Запомни это, кузен Харк аль-Ада. Таков наш обычай, который пребудет вовеки. Мы будем стоять так во время церемонии бракосочетания. Спина к спине, каждый смотрит в противоположную сторону, чтобы защитить другого. Этим мы защищаем то, что было у нас всегда.
Он обернулся к Фарад'ну и понизил голос.
— Помни об этом, кузен, когда окажешься лицом к лицу с Ганимой. Помни об этом, когда будешь шептать ей слова любви и ласкать ее. Помни об этом, когда твое терпение будут испытывать мои привычки и мой мир. Твоя спина останется в это время открытой.
Отвернувшись от них, Лето спустился по ступенькам и вышел из зала. Следом за ним, как спутники за светилом, устремились члены свиты.
Ганима снова взяла руку Фарад'на в свою и проводила взглядом брата.
— Один из нас должен был принять на себя все муки, — сказала она, — и он всегда был сильнее.
Примечания
1
«Защита миссионеров» (
2
