трогать руками, что нельзя. Само собой, входную дверь никому не отпирать. Если зазвонит телефон, отвечать: «Секретарь Вадима Петровича. Кто говорит и что ему передать?» В самом крайнем случае, если, допустим, они до утра не вернутся и никаких инструкций не передадут, таким вот образом выйти через эту дверь, и никакую другую, после чего явиться к Уварову и доложить. Иных действий не предпринимать, о случившемся забыть.
Ляхову-первому, честно признаться, последние полгода жить было просто скучно. После операции «Снег и туман»,[4] когда за одну великолепную, сумбурную и азартную ночь в Москве было изъято около трёх сотен важных людей, от генералов всевозможных служб до воров разной степени авторитетности, ничего интересного в его биографии не случалось.
Цель операции, проведённой «Братством», ему была понятна. Параллельная Россия спасена от хорошо просчитанной и подготовленной агрессии плюс инвазии. А толку? Ему лично.
Подразумевалось, что заодно и эта РФ будет почищена. Ну да, факт имел место. Эффектный. Только он не хотел считать себя политиком. Он оставался по образованию и самоощущению врачом. Военно- полевым хирургом. Почистить, как в Крымскую войну, огнестрельную рану от обрывков грязной портянки и раздробленных мышц, костей — можем, причём без анестезии, за отсутствием оной. И очень старательно. А дальше? Ладно, те доктора насчёт стафилококков и стрептококков понятия не имели, кроме смутных подозрений, а он-то, капитан медслужбы, — имеет.
Оттого не возлагал на акцию «Братства» далеко идущих надежд. В чём немедленно и убедился.
Завершив операцию, старшие братья почти немедленно переключились на какие-то новые дела, да и понятно: приняв на себя функцию «защиты Реальности», неизвестно как понимаемой в широком смысле, много ли сил и внимания останется ля того, чтобы одинаково с каким-то Ляховым воспринимать окружающую его действительность? Хорошо, вообще не забыли, как хам-полковник через минуту забывает сержанта, только что тащившего его из-под бомбёжки или миномётного огня. Хорошо, стряхнёт землю с фуражки кивнёт адъютанту: «Напиши этого на ЗБЗ».[5] А нередко вообще простое «спасибо» не скажет.
В результате в распоряжении Ляхова-первого оказалась вся Россия ГИП в виде подконтрольной территории, огромные возможности, материальные и технические, и никакой разумной цели. До особого распоряжения.
Конечно, возможностями «Братства» в полном объёме он не располагал. Ему, кроме квартиры, со всем, что в ней находится, было оставлено только право распоряжаться очень большими, но всё же не запредельными суммами. Ну, и все наработанные Шульгиным и Новиковым связи.
Александр Иванович так и сказал, при очередном прощании:
— Ты у нас остаёшься на хозяйстве. Смотрящим. До тех пор, пока нам снова что-нибудь не потребуется в этой реальности (или ты сам не потребуешься в другом месте), живи, как хочется. Хоть как Корейко, хоть как граф Монте-Кристо… — Улыбнулся одной из своих знаменитых улыбок, одновременно и застенчивой, и циничной. — Как любому из нас, единственным подсказчиком в вопросе «тварь я дрожащая или — право имею?» остаётся твоя совесть. Или, если попроще — экзистенциальное Я. Вдруг что-то экстраординарное случится — знаешь, куда сбежать. Хочешь — к аналогу своему, хочешь — в Новую Зеландию. Или со мной связывайся, если найдёшь.
На том они и расстались. Вадим Ляхов-первый начал индивидуальное существование.
Какое-то время вёл, как принято было писать в девятнадцатом веке, рассеянный образ жизни. Добирал то, что упустил до встречи с Шульгиным. А что тут странного? Армейский капитан, внезапно превратившийся в Креза, холостой, лишённый какого угодно контроля и не имеющий ни перед кем никаких обязательств.
От нечего делать разыскал свою давнюю любовь. Был уверен, что она его давно забыла, а оказалось, что нет. Пусть и вышла семь лет назад замуж, обзавелась двумя детьми, а вышло всё очень хорошо. На его взгляд. Она оказалась свободна (надо же так случиться!) на целых две недели. Муж с детьми уехал на Канары, а её не отпустили дела.
Ничего почти не придумывая, Вадим сказал ей, что служит в миротворческих частях ООН, далеко отсюда, а сейчас почти невзначай залетел в Москву. Случай подвернулся. Сентиментальность заела, вот и разыскал её через ЦАБ ГУВД.[6] Способ, не каждому доступный, уважающие себя люди (или те, кому есть чего опасаться) давным-давно изъяли свои данные из всех телефонных книг и адресных справочников. Зато эта возможность мгновенно повысила в глазах бывшей подруги его социальный статус.
И был Вадим приятно удивлён, когда в первый же вечер, после ностальгических воспоминаний в ресторане «Седьмое небо», она согласилась пойти ним. Прямо в прихожей, как только он помог ей снять плащ, чужая, казалось бы, женщина сама подставила ему губы, а потом за руку повлекла к ближайшему дивану.
Ей, в общем-то, нечего было так уж стесняться.
И она была его первой девушкой, и он — первым у неё мужчиной, а если потом предпочла другого, этот факт ничего не отменял. Была у них любовь, суматошная и сразу какая-то бесперспективная, но ведь была же!
Пять интересных вечеров и восхитительных ночей они провели вместе, Фёст начал уже задумываться — что же дальше? Не был он, истосковавшись по женской ласке, против продолжения устраивавшей его связи. Пусть даже в таком, неправильном качестве. И тут она сама сказала, всё — хватит. Очень, мол, приятно было вспомнить молодость, но через неделю семья возвращается, и ей нужно восстановить душевное равновесие. Вадим её понял. Чего тут не понять? Пришлось искать другое занятие.
Окружающая действительность раньше, до встречи с Шульгиным, со своим аналогом и паралельным миром, не вызывала у него слишком негативных эмоций. Данность есть данность. Как в химии — процесс протекает, если может протекать — таким именно образом. В любом случае из реакции соли и кислоты «це два аш пять о аш»[7] никаким образом не получится, как бы этого ни хотелось!
Но вот теперь обычная жизнь его раздражала чрезвычайно. Особенно в сравнении с миром Секонда. Тоже не сахар, если внимательно разобраться, и всё же — земля и небо!
А у него ведь остались все концы операции «Снег и туман», и выходы на верхние эшелоны организации «Чёрная метка». Безусловно, придуманной для одной-единственной цели, но в то же время — сумевшей зажить собственной жизнью. Вошедшие в неё сотни старших офицеров и генералов почувствовали вкус «настоящей службы». На благо Отечества, а не хрен знает кого. Только раньше выхода не было, а теперь он вдруг появился!
О таком многие мечтали всю жизнь, прямо с лейтенантских погон, а то и раньше. Когда можно и нужно делать только то, что считаешь единственно правильным, не прогибаться перед начальниками, трусливыми, продажными или просто до предела некомпетентными. А самое главное — ощущать принадлежность к касте или клану, где все спаяны общими убеждениями и единым, так сказать, менталитетом, сколь ни истрёпано в последнее время это слово.
Один пошловатенький публицист даже произвёл от него новую конструкцию: «литет мента».
А те генералы, полковники и — далее, по нисходящей хотели просто служить! Лучше — за хороший оклад денежного содержания, но можно и без, лишь бы не так, как пел Городницкий:
Фёст, пользуясь базой данных левашовского компьютера и лихаревского Шара, начал реанимировать задремавшую после лихих чисток прошлого года организацию. Теперь уже под себя. Очень правильно, что Новиков с Шульгиным выстраивали её не вертикально, а как сетевую структуру. Вадим начал приглашать к себе самых разных людей, не ставя никаких конкретных задач, просто знакомясь, представляясь то
