— Критические дни.
— Сочувствую. Я-то на время избавлена от этой напасти. Догадываешься почему?
— У тебя будет ребенок? Ой, какая потрясающая новость!
— Да, действительно. Мама снова станет бабушкой. — (Морис уже положил начало следующему поколению Тоддов.) — Это ее обрадует, как по-твоему?
— Кто знает? Она сейчас довольно непредсказуема.
— Как с сестрой пообщались? — спросил Дерек, вернувшись домой.
— Чудесно. Она ждет ребенка.
— Да?
На следующее утро яйцо пашот, поданное Дереку на завтрак, оказалось «никуда не годным». Даже Урсула вынуждена была признать, что оно являло собой жалкое зрелище: тошнотворная медуза, оставленная умирать на ломтике подсушенного хлеба. Муж криво ухмыльнулся: наконец-то он нашел к чему придраться. Новое выражение лица. Еще хуже прежнего.
— Не думаешь ли ты, что я стану это есть? — спросил он.
У нее в голове пронеслось сразу несколько ответов на этот вопрос, которые она тут же отвергла, чтобы не провоцировать Дерека. Вместо этого она сказала:
— Могу приготовить другое.
— Знаешь что, — произнес он, — я вкалываю день и ночь, занимаясь ненавистным делом, только ради того, чтобы тебя содержать. Тебе не приходится шевелить своими куриными мозгами, правда? Ты целыми днями прохлаждаешься… ах, извини, — ядовито оговорился он, — совсем забыл: ты же у нас играешь в теннис — и не способна даже сварить яйцо.
Урсуле никогда не приходило в голову, что учительская работа ему ненавистна. Он часто жаловался, что с третьим классом нет сладу, и бесконечно сетовал, что директор совершенно его не ценит, но она и подумать не могла, насколько ему отвратительно преподавание. Он едва не плакал, и ей вдруг стало его жалко. Она повторила:
— Сейчас другое подам.
— Не утруждайся.
Она была готова к тому, что яйцо вот-вот полетит в стену, — с тех пор как она стала ходить в теннисный клуб, Дерек частенько швырял еду через всю кухню, но вместо этого он размахнулся и что есть силы залепил ей пощечину, от которой Урсула, ударившись о плиту, осела на пол и осталась стоять на коленях, как в молитве. Ее поразила не столько эта выходка, сколько резкая боль.
Дерек подошел и навис над Урсулой, занеся высоко перед собой тарелку со злосчастным яйцом. На миг ей подумалось, что тарелка сейчас будет разбита о ее голову, но нет: муж всего лишь вывалил яйцо ей на макушку. После этого он вышел из кухни, а через минуту грохнул входной дверью. Яйцо сползло по ее волосам и плюхнулось на пол, где растеклось желтой лужицей. С трудом поднявшись на ноги, Урсула пошла за тряпкой.
В то утро в Дереке открылся какой-то шлюз. Она то и дело нарушала правила, о существовании которых не подозревала: слишком много угля в камине, чрезмерный расход туалетной бумаги, не выключенный по случайности свет. Все квитанции и счета подвергались скрупулезной ревизии, за каждый пенни требовался отчет, карманных денег у нее не стало вовсе.
Он орал на нее за малейшее упущение и не мог остановиться. Постоянно злился. Это она его постоянно злила. Каждый вечер он требовал подробнейшего отчета обо всех ее делах. Сколько книг она обменяла в библиотеке, что сказал ей мясник, заходил ли кто-нибудь к ним домой. Теннис она забросила. Так было проще.
Дерек больше не поднимал на нее руку, но в нем клокотала злоба, как лава некогда спящего вулкана, невольно разбуженного Урсулой. Муж ни на минуту не оставлял ее в покое, и она даже не могла разобраться в своих мыслях. Само ее существование вызывало у него досаду. Неужели вся жизнь грозила превратиться в сплошное наказание? (А почему нет? Разве она этого не заслуживала?)
У нее развилось странное недомогание: будто голову заволокло туманом. Наверное, она расхлебывала кашу, которую сама заварила. Ей вспомнился доктор Келлет и его рассказ об
Она готовилась пойти на День здоровья. В школе «Блэквуд» это было заметное событие: женам учителей полагалось в нем участвовать. Дерек выделил ей деньги на новую шляпку и предупредил:
— Учти: ты должна прилично выглядеть.
Она пошла в местный магазин детской и женской одежды, который назывался «Модный дом» (что было далеко от истины). Здесь она покупала чулки и нижнее белье. Новых платьев у нее не было со дня свадьбы. Урсула не настолько заботилась о собственной внешности, чтобы клянчить у Дерека деньги.
Это был безликий магазин в ряду таких же безликих заведений: парикмахерская, рыбный магазин, зеленная лавка, почтовое отделение. У нее не было ни сил, ни смелости (да и денег тоже), чтобы поехать в приличный лондонский универмаг (что сказал бы Дерек о таком безрассудстве?). Когда она работала в Лондоне, еще до водораздела, обозначенного замужеством, ноги сами частенько несли ее в «Селфриджес» или в «Питер Робинсон» — нынче далекие, как заморские страны.
Витрину загораживал от солнца желто-оранжевый Щит из толстого целлофана, который сразу напомнил ей бутылку приторного лимонада «Люкозад» и внушил неприязнь ко всему, что находилось за стеклом.
Шляпка была не бог весть что, но Урсула подумала, что и такая сгодится. Она придирчиво рассмотрела свое отражение в огромном, от пола до потолка, зеркале-трюмо. В сравнении с зеркалом, висевшим у нее в ванной (в которое ей волей-неволей приходилось смотреться), этот триптих умножил все ее недостатки на три. Уже сама себя не узнаю, подумалось ей. Она пошла не той дорогой, открыла не ту дверь — и не видела выхода.
Вдруг, к своему ужасу, она издала вопль, жалобный вой безграничного отчаяния. Владелица магазина, выскочив из-за прилавка, бросилась к ней:
— Ну-ну, миленькая, не горюйте. Наверное, критические дни?
Она заставила Урсулу сесть и принесла ей чаю с печеньем; Урсула не знала, как ее благодарить за это простое участие.
До школы нужно было ехать одну остановку поездом, а дальше немного пройти пешком. Урсула влилась в поток родителей, устремившийся в ворота Блэквуда. Ей было интересно и немного страшно. Выйдя замуж менее чем полгода назад, она успела забыть, что такое толпа.
В этой школе она оказалась впервые и удивилась при виде казарменных кирпичных стен и пешеходных дорожек с узкими цветочными бордюрами: здесь ничто не напоминало ту старинную школу, где учились представители семейства Тодд. Ее младшие братья Тедди и Джимми поступили, вслед за Морисом, в ту же школу, которую окончил Хью: она занимала великолепное здание из серого известняка, ничуть не уступавшее оксфордским колледжам. («Зато внутри — гадюшник», — говорил тем не менее Тедди.) Территория той школы была необыкновенно привлекательна, и даже Сильви восхищалась обилием цветников. «Какие романтические уголки», — говорила она. В школе, где учительствовал Дерек, романтикой не пахло, а территория почти целиком была занята спортивными площадками. Учащиеся Блэквуда, если верить Дереку, не проявляли склонности к наукам; их загружали бесконечными матчами по крикету и регби. Опять же, в здоровом теле здоровый дух. А у Дерека — здоровый дух?
Расспрашивать его об отце и сестренке было слишком поздно: это грозило извержением вулкана Кракатау. Зачем выдумывать такие истории, недоумевала Урсула. Доктор Келлет, наверное, смог бы это объяснить.
В одном конце легкоатлетического поля стояли грубые деревянные столы с закусками для родителей и