Хватит разговоров, решила она. Он смотрел на нее так, что ей снова захотелось оказаться в кольце его рук.
— Надо бежать, — бодро сказала Урсула, — война, знаешь ли.
Ральф был родом из Бексхилла: слегка язвительный, с левыми взглядами, утопист. («Разве не все социалисты — утописты?» — спросила Урсула.) Он ничем не напоминал Крайтона, которого Урсула задним числом сочла слишком властным.
— Принимаешь ухаживания красного? — спросил Морис, встретившись с ней в священных стенах. Ей показалось, он специально искал этой встречи. — Если кто-нибудь узнает, это может тебе повредить.
— Он же официально не состоит в компартии, — сказала она.
— Не важно, — сказал Морис, — по крайней мере, этот не будет в постели разглашать позиции военных кораблей.
Что это значило? Неужели Морис пронюхал насчет Крайтона?
— Пока идет война, твоя личная жизнь не может оставаться твоим личным делом, — неприязненно проговорил Морис. — А кстати, с чего это ты взялась учить немецкий? Ждешь оккупации? Готовишься приветствовать врага?
— Я всегда считала, что ты подозреваешь во мне коммунистку, а не фашистку, — вспылила Урсула.
(«Вот осел, — сказала Памела. — Боится всего, что может бросить на него тень. Нет, я его не защищаю, боже упаси».)
Со дна колодца Урсула видела, что большая часть хлипкой стены между ее жилищем и квартирой миссис Эпплъярд пропала. Глядя вверх сквозь раздробленные половицы и полуобрушенные балки, она увидела платье, безвольно поникшее на вешалке, зацепившейся за вбитый в рейку для картин гвоздь. Эта рейка для картин находилась в гостиной Миллеров, живших на первом этаже: Урсула опознала блеклые обои с пышными розами. Сегодня вечером она видела это платье на Лавинии Несбит — тогда оно имело цвет горохового супа (и свисало с плеч владелицы, как теперь — с вешалки). Взрыв припорошил его серой пылью и переместил на нижний этаж.
В паре метров от головы Урсулы валялся ее большой коричневый чайник, отданный ей за ненадобностью из хозяйства Лисьей Поляны. Она узнала его по толстой обмотке на ручке — мера предосторожности, давным-давно предпринятая миссис Гловер. В пределах видимости все — в том числе и сама Урсула — было сметено с привычных мест. Да, Ральф совсем недавно был на Аргайл-роуд. Они перекусили бутербродами с сыром, запив их бутылкой пива. Потом Урсула взялась решать кроссворд из вчерашнего номера «Телеграф». Она недавно заказала очки для чтения, довольно неприглядного вида. Только принеся их домой, она сообразила, что точно такие же носят обе сестрицы Несбит. Неужели ее ждет та же судьба? — размышляла она, изучая свое очкастое лицо в зеркале над камином. Неужели она тоже останется старой девой? «Извечная мишень для насмешек детворы». Но разве может считаться старой девой та, что помечена алой буквой? Вчера, пока она во время обеденного перерыва торопливо перекусывала в Сент-Джеймсском парке, у нее на рабочем столе откуда ни возьмись появился конверт. Она узнала руку Крайтона (на удивление изящный, наклонный почерк), порвала, не читая, письмо вместе с конвертом и швырнула в мусорную корзину. Позже, когда все секретарши налетели, как голуби, на тележку с чаем, она выгребла из корзины клочки бумаги, чтобы сложить их вместе.
Оставил где-то золотой портсигар. Ты его знаешь: подарен отцом после Ютландии. Случайно, не находила?
Что значит «твой»? Он ей не принадлежал. Он принадлежал Мойре (или, возможно, Адмиралтейству). Урсула бросила клочки бумаги обратно в корзину. Портсигар этот завалялся у нее в сумочке. Она нашла его под кроватью через несколько дней после их разрыва.
— О чем задумалась? — спросил Ральф.
— Так, ерунда.
Ральф вытянулся на диване, положив голову на подлокотник, а ноги в носках — ей на колени. У него был вид спящего, но всякий раз, когда она переадресовывала ему вопрос из кроссворда, он бормотал ответ.
— «Рыцарь, сражающийся с еретиками». Может, «паладин»? — спрашивала она. — Подходит?
Вчера с ней приключился занятный эпизод. Она не любила метро и до начала бомбардировок предпочитала ездить на велосипеде, но в последнее время из-за осколков и обломков это стало невозможным. В вагоне она решала кроссворд из «Телеграф», как будто просто сидела в сквере. Обычно людям бывает в метро совершенно спокойно, но Урсула ощущала себя как в клетке. Всего пару дней назад прямо в вестибюль станции метро угодила бомба, ударная волна пронеслась по туннелю, последствия были ужасны. Газеты, по всей видимости, об этом умолчали, чтобы не подрывать боевой дух народа. Так вот: пассажир, сидевший рядом, вдруг склонился к ней — она отшатнулась — и, кивнув на частично заполненные клетки, сказал:
— У вас неплохо получается. Можно, я оставлю вам свою визитную карточку? Если будет желание, загляните ко мне в офис. Нам требуются умненькие девушки.
Еще бы, подумала Урсула. Незнакомец вышел на остановке «Грин-парк», приподняв на прощанье шляпу. На визитке значился какой-то адрес на Уайтхолле, но Урсула ее выбросила.
Вытряхнув из пачки две сигареты, Ральф зажег обе. Одну протянул Урсуле и сказал:
— А ты умненькая, да?
— Возможно, — ответила она. — Поэтому я работаю в отделе разведки, а ты — в картографии.
— Ха-ха, еще и на язычок остра.
У них сложились легкие отношения, скорее дружеские, чем любовные. Они уважали привычки друг друга и не предъявляли чрезмерных требований. Сближало их и то, что оба служили в военном ведомстве, а потому многое понимали с полуслова.
Коснувшись ее руки, он спросил:
— Ты как?
И она ответила:
— Спасибо, замечательно.
У него были руки архитектора — этой профессией он занимался в мирное время. От сражений он был весьма далек: став геодезистом инженерных войск, корпел над картами, фотографиями и прочими материалами, не ожидая, что его призовут в действующую армию, где придется брести под обстрелом в грязной, маслянистой, кровавой морской воде. (Он все-таки рассказал об этом немного подробнее.)
Хотя бомбардировки были сущим кошмаром, он считал, что из них потом извлекут некоторую пользу. В будущее он смотрел с надеждой (в отличие от Хью и Крайтона). Взять хотя бы эти трущобы, говорил он. Вулидж, Ламбет и Лаймхаус рушатся на глазах, после войны их придется отстраивать заново. Это приведет к созданию чистых, современных домов со всеми удобствами — на месте викторианских лачуг поднимутся башни из стекла и стали, устремленные к чистому небу. «Своего рода Сан-Джиминьяно будущего».
Урсулу не убеждала эта картина модернистских башен; будь ее воля, она бы спланировала для будущего города-сады из небольших уютных домов с прилегающими участками.
— Консерваторша до мозга костей, — подтрунивал Ральф.
Впрочем, он и сам любил старый Лондон («Какой же архитектор к нему равнодушен?»): соборы Кристофера Рена, величественные особняки, прекрасные общественные здания — «камни Лондона», говорил он. Раза два в неделю он дежурил по ночам у собора Святого Павла, где собиралась целая команда, готовая «в случае необходимости» подняться на верхотуру, чтобы тушить зажигательные бомбы. Этот собор — ловушка, говорил он: старая древесина, повсюду свинец, плоские перекрытия, множество лестниц и темных потайных углов. В противопожарную команду он записался по объявлению в журнале Королевского архитектурного института: архитекторов призывали вступать в отряды гражданской обороны, поскольку они «разбиралась в планировке зданий и прочем».
