Взлетевшие брови, пожатие плеч. Смешно, но король занял позицию неуспешного руководителя, нервничающего перед лицом эксперта-"пожарника". Сколько таких на памяти Клирика бегало, потело, мялось. Бывало, и упрекали. Бывало — нависали сверху вниз.
— Я не обещала, что все выйдет быстро и просто. А ты, видимо, ждал идиллии? Вспомни, я говорила, что Кейндрих примчится на помощь, если любит? Она здесь. Радуйся!
Гулидиен только зубами скрипнул.
— Хороша радость.
— Привыкай к семейной жизни. С Кейндрих тихо и спокойно не будет. Может, поищешь кого поспокойней? Позабитей? Кейндрих — единственная наследница отца. Всю сознательную жизнь — единственный ребенок в семье. Последние годы она практически правит королевством. А потому привыкла, что государственные интересы — и есть ее личные. Привыкла, что добивается всего, чего ни пожелает. Пойми — она по-прежнему хочет быть первой! Представь — мчится она на выручку нам, перед глазами — изнемогающее от борьбы диведское войско, и ты, признающий что на ней жениться и при ее главенстве почетно. Это — ее мечта. А что вышло? Вышло, что счастья нет. Из-за рыжей да ушастой. Которая мало того, что распугала саксов, мерзавка — это можно и простить, так еще и совещаться к чужому милому по ночам шастает!
Ушки к плечам свесила и вздохнула.
— Вот так она тебя любит, будущий мой король. А как любишь ты ее? Тоже, верно, хочешь одеяло малость на себя натянуть?
— Нет!
— Тогда — признай ее правоту! Целиком и полностью. Королем Британии тебе после того, конечно, не бывать. Диведа — тоже, кланы взятую кровью добычу не простят, соберут Совет Мудрых и отстранят. Поставят, скажем, Риса. Годится он в короли?
— Годится…
— И славно. Выделит тебе брат манор — и ладно, зато ирландка рада будет! Как поймет, на что ты за ее правду пошел — за уши от тебя не оттянуть будет. Хочешь такого счастья?
Тут явился рыцарь-телохранитель.
— Мой король, пришла Кейндрих, требует впустить ее.
У городской ночи глаз достаточно: ирландке доложили. Даже разбудить не поленились.
— А вот и повод все выяснить, — обрадовалась Немайн, — зови! Скажем, что со мной посовещался, да и решил, что она во всем права. Тебе женин каблук, мне подружка! Хотя и ревнючая…
Собралась, примчалась — в сердце стучит надежда, что все не так, что сейчас ее пригласят посовещаться, спросят, как она саксов дальше бить собирается… А тут возле порожка легаты переминаются. И даже родственники королевские.
— Сдается мне, что «сад» — все те же лес, луг, болото да торфяник. Только обходительные.
— Ну почему так сразу? Неметона, она же садам покровительствует. Привыкла, наверное, что ждут ее там. Да и успокоение… На улице-то и кузня надымит, и бочка поганая мимо проедет…
— Так что, и правда идти смотреть на голые ветки?
— Приказ есть приказ… От нас не убудет. А в Ирландии есть обычай по весне в садах, кто любовным томлением болен, страсть свою утешать. И грехом это не полагается. Один день в году.
— Это весной. И в Ирландии.
— Сида ведь тоже ирландка… Доброй ночи прекрасной дочери Риваллона! Что здесь ищет принцесса, ужасная в битве?
— Короля вашего ищу. Посовещаться надо.
— Не совещательное у него настроение… И у Хранительницы тоже.
Тут дверь распахнулась.
— Вы что здесь делаете? Вам куда приказано? Все в сад, — объявил Гулидиен, — А чем я могу служить тебе, Кейндрих?
Та быстренько повторила, что нужно согласовать планы и попыталась внутрь зайти. Но путь преградила рука Гулидиена.
— Ты пока не часть моей армии. А потому о наших планах знать права не имеешь. Вдруг на общем совете выдашь за свои? Скажешь, вот что я, умница-разумница, напридумала, подчиняйтесь мне. Мы, конечно, еще что-нибудь изобретем. Только зачем лишний раз голову ломать? А хочешь присоединиться — согласись, что армией командую я. Ничего зазорного: Немайн вон богиня войны, и то признала. Не хочешь? Тогда извини.
И ушел. К рыжей сиде. Неправда, что в Ирландии нет змей — а как же сиды? Она там короля с глазу на глаз охмуряет, а тот и уши развесил. Как же, признала главным… Еще бы не признать! Страшилищу-то, от которой все мужчины тысячу лет бегают!
Вот тут Кейндрих дверью хлопнула. Изо всей силы. Чтоб грохот дурака до сердца достал, и оно заставило — выбежать, догнать… Ничего.
Король и Хранительница мрачно молчали через стол, давили взглядами. Наконец, король снял с пояса флягу, отхлебнул. Протянул сиде. Та, скорей, губы смочила. Сидр, и довольно крепкий. Зато, обернувшись к дверям, потребовала:
— Соленых огурчиков!
Не нашлись — на теплом побережье еще растут, а в Кер-Ниде не вызревают. Пришлось хрустеть репой. Посмотрев на дергающиеся в такт поглощения закуски уши, на прищуренные от скромного удовольствия глазищи, король против воли испытал приступ умиления.
— Не смог, — повинился, — хотел, поверь — а не смог.
— Тогда начинай исповедаться, — сообщила сида, — Сам не понимаешь, к чему стремишься — так я разберусь. Учти — меня твои грехи не волнуют, на то духовник имеется. Мне сейчас нужно душу твою на кусочки разложить, да посмотреть, что к чему. Я в сердечных делах не дока, но — попробую ничего не сломать…
Говорили — до утра. Сида-то свое отоспать успела. С рассветом собрали легатов — все дела разрешились за минуты. Гулидиен превратился в прежнего себя, деловитого и неунывающего. Оставалось заключить — что бы с ним сида ни утворила — во второй уж раз — для армии к лучшему. Правда, от дерзких планов становилось не по себе.
— Воюя медленно и размеренно, — объяснял король, — мы дождемся поражения. Хвикке попросту больше. Пока они не подняли всех, от сопливых мальчишек до стариков, из которых песок сыплется, и не выставили на каждого из нас по десять воинов, нужно лишить их возможности собраться вместе. Я понимаю — мой план — игра в зернь. Но я не собираюсь играть с врагом честно ни партии! У меня свинец в костях.
Рыжий «свинец» застенчиво улыбался. Потом убежал. Кому идти первой — у той хлопот больше всех.
Кейндрих до утра так и не заснула. Пыталась себя успокоить. Гулидиен — не единственный благородный жених в Камбрии! Но — свет клином сошелся. И, как ни ругай ушастую разлучницу, на душе легче не становится. А поутру выплыли и королевские планы. Отправить рыжую и младшего брата вперед — за славой, пока сам будет хоронить убитых да ждать сенатского решения. Чтоб перечеркнуть все, что северная армия уже сделала — и что она только может сделать. Когда пойдет вперед.
Старейшины ей объяснили. Долго старались. Как девочке, как блаженненькой — пока не дошло. Но не во всех же сидовская хитрость от рождения сидит. Сами, впрочем, тоже дурни. Вчера кричали — слава лежит на поле боя. Значит, надо стоять. Были правы, но вперед и на ход не посчитали. Тот, кто первым двинется вперед, станет победителем в глазах Глиусинга. И все мелкие княжества, доселе подчиненные Мейригу, начнут выбирать — кому впредь кланяться, кого о защите просить, случись беда. Между сыном прежнего короля, что саксов пропустил — и победителем. Тем из победителей, что явится первым.
Обогнать сиду надежды не было. Но — хотя б не слишком сильно отстать? Тогда у князей появится выбор между соседом западным и соседом северным. Сама она с поля битвы не уйдет — но отправить небольшой отряд? Почему нет?
Но засобирались и кередигионцы. Сида — тут как тут. Разыскала командира.
— Ты собираешься выступать?
