— Нет. Ты ни черта не подумал. И я надеюсь, это была разовая оплошность, потому что в противном случае мне придется искать другого агента.
Он некоторое время смотрел на меня, не понимая, серьезно ли я говорю или все же иронизирую.
— Отвернись, — велел я. — Не хочу больше болтать, к черту тебя.
Желваки на его лице заходили ходуном, однако он смолчал. Даже кивнул, прежде чем отвернуться.
Вздохнув, я откинулся на спинку и закрыл глаза.
К черту, к черту все. Надо выспаться. Сразу по прилету надо мчать на студию — транслировать «Американского идола», а это довольно ответственная передачка!
Удивительно, и как они продержались без меня целый день?..
— Ты что, сдурел?! — воскликнул Ворнер, режиссер «Замкнутого пространства».
— Держись, держись, Марти… — шептала Жанна.
Она дышала часто, тяжело: наверное, ей было совсем непросто тащить пьяного меня на своих хрупких плечах.
— Вон мой кабинет, — едва ворочая языком, сказал я.
— Где? Этот?
— Да! Давай быстрей, две минуты до эфира…
— Марти! Ты меня слышишь? — разорялся Ворнер.
— Ну, слышу, слышу…
— Какого хрена ты творишь? Ты собрался в таком виде выходить в эфир?
— Ну… да. Я ведь не ведущий — меня-то не видно на экране!
— Зато видно твои мысли. Ты жутко пьян, как ты сможешь транслировать?
— Смогу. Я… я читал сценарий.
— Пусть пробует, Ворнер, — вмешался один из помощников. — До эфира две минуты. Если что, пустим повтор.
— Ладно, черт с ним, — махнул рукой режиссер. — Пусть. Но будьте наготове, потому что повтор нам точно понадобится, и очень скоро!
— Эй, Ворнер, старик, все будет хорошо! — заверил я.
Жанна втащила меня в кабинет, с трудом усадила в кресло и, отступив к стене, смахнула со лба пот.
— Фух!.. — она съехала вниз, замерла на корточках, закрыв глаза. — Ну, ты и боров стал…
— Полегче в выражениях, шлюха! — озорно воскликнул я. — Иначе останешься без сладкого!
Она с ненавистью посмотрела на меня.
— Чтобы в следующий раз была поумней, — наставительно изрек я.
— Иди в жопу, Марти, — процедила она. — Следующего раза не будет.
— О нет, обязательно будет! — заверил я. — Твои сутенеры мне не откажут.
— Я скажу, ты меня бьешь. Или что ты извращенец.
— Думаю, если я заплачу им вдвое больше, они закроют на это глаза.
— Какой же ты стал мразью, Марти, — покачала головой Жанна.
— Заткнись, — разозлился я. — Заткнись, или я проломлю твою тупую башку!
— Я хочу уйти, — сказала она, поднявшись. — Дай мои деньги, и я пойду.
— Черта с два… А впрочем, вали. — Я дрожащей рукой вытащил из кармана шорт свой бумажник, отсчитал восемь стодолларовых купюр и, скомкав, швырнул их проститутке: — Держи! Там даже больше — на тот случай, если я тебя чем-то обидел!
— Мразь, — сухо сказала Жанна.
— Собирай свои деньги и проваливай, пока я действительно тебя не треснул.
Она хотела казаться высокомерной, но не могла: деньги были разбросаны по полу, поэтому ей пришлось опуститься на четвереньки, чтобы их собрать. Наконец она встала и, оправив задравшийся подол платья, вышла прочь. При этом шлюха не забыла презрительно фыркнуть, прежде чем со всего маху захлопнуть дверь.
— Чао-какао! — донеслось из коридора.
Я включил ноутбук и надел на голову обруч, однако мысли мои безобразно путались, и всему виной была именно проклятая Жанна. Вот же неблагодарная тварь! Будто бы она каждый день трахается со звездой такого масштаба!
— Тридцать секунд до эфира! — объявил ассистент.
Я попытался освободить свои мысли, успокоиться, но градус упрямо подогревал мой гнев.
Вот же тварь!..
— Десять!
Нет, все. Нужно собраться. Нужно работать…
Тварь!..
— Три!
Тварь!..
Тварь!..
— Одна!
Ненави…
— Поехали!
Я зажмурился и начал трансляцию.
— Ты хоть понимаешь, что ты сделал? — спросил Гаскузи.
Он сидел в своем огромном кресле, больше похожем на трон властелина тьмы, и исподлобья смотрел на меня, этот хмурый и недружелюбный итальяшка.
— Что я сделал? — переспросил я. — Да ничего такого. Пара сисек на экране — это так ужасно?
— Пара сисек — это эротика, Марти, и это еще куда ни шло. Но когда позади обладательницы этих сисек появляется голый негр, это уже порнуха. А порнуха по телевидению — это очень плохо, Марти. И даже наказуемо.
— Но негр ведь так и не добрался до ее задницы, верно? — словно школьник, хихикнул я.
— Ты мне что, шутки шутить вздумал? — мигом вскипел Гаскузи. — Ты кем себя возомнил, а? Звездой невиданных масштабов? Ты — просто инструмент, способ избежать длительного съемочного процесса, способ сэкономить какие-то деньги. Мы жили без тебя раньше и проживем сейчас, если захотим. Пусть это обойдется мне дороже, но я хотя бы смогу контролировать процесс! А что происходит сейчас? Стоит тебе подумать, и на экране уже порнуха творится! Мне же остается стоять и смотреть. Оно мне надо?
— Простите, мистер Гаскузи. — Я наконец-то понял, что сейчас не лучшее время для приколов и смеха. — У меня просто было стрессовое состояние…
— Ах, у тебя было стрессовое состояние? Стрессовое… Знаешь, Марти, а ведь у камер и осветительных ламп не бывает стрессов. И у компьютеров, на которых монтируют сюжеты, — тоже. Так, может, к черту тебя, и вернем старые примочки? Операторов и режиссеров тьма, поэтому, если дать кому-то шанс, он будет работать не покладая рук, чтобы его не заменили другим. Понимаешь, куда я клоню?
— Мистер Гаскузи, прошу вас. Я ведь ничего больше не умею, только транслировать.
— Ну а мне-то что? Я нанимал тебя, чтобы ты экономил мои деньги, и щедро платил тебе за это. Но вместо благодарности ты меня под суд подводишь. Разве не подло?
— Я обещаю, это больше не повторится, — заверил я.
Некоторое время лощеный итальянец молчал, после чего нехотя сказал:
— Ладно, черт с тобой. Даю тебе последний шанс.
— Спасибо, сэр! — просиял я.
— Штраф за административное нарушение вычту у тебя из зарплаты, — предупредил он.
— Хорошо, сэр.
— Все. Свободен.
