Мы не могли плакать, и потому пили, пили всерьез, без тостов и заупокойных, из широких стаканов.
Организм стойко сопротивлялся, стаканы пустели, а рассудок оставался незамутненным, хмель сразил неожиданно, будто все, что плескалось в желудке, разом ударило в голову.
Я протянула руку. Он был слишком близко, близко и… своевременно. Провела кончиками пальцев по его гладкой, шелковой щеке, не знававшей бритвы. Едва ощутимо прикоснулась к коже век, к губам…
Он не шевелился, только вглядывался сквозь мои глаза в душу. Внимательно, испытующе. И молчал.
Молчи, хороший мой, молчи, словам под силу разбить волшебство… Потому — молчи, заклинаю!
Приближаюсь. Что пьянит меня: хмель или его дыхание?.. Очередной вопрос без ответа. Пусть. Не это — важно.
Наши губы — совсем рядом, но не касаются. Пульс в висках. Сбившееся дыхание: его, мое?.. Нежность. Губы порхают в опасной близости, как экзотические бабочки, маня… Страшась переступать черту.
Сладкая пытка.
Бушует кровь, разогретая алкоголем, требуя большего… Сдерживаюсь. Не время. Не так.
Очень осторожно соприкоснулись губы. Наконец! И тут же отпрянули. Неотрывно смотрю в его глаза. По ним волнами прокатывается волнение. Целую. Веки смыкаются сами собой.
Восторг.
Он отвечает, притягивает меня к себе. Прижимаюсь к нему, изумляясь охватившей меня нерешительности.
Трезвею. Так же моментально и неожиданно, как перед этим опьянела. Потому — чуть отстраняюсь.
Вслушиваюсь в себя. Тело, словно натянутая струна, и безмерная нежность к тому, что рядом. Да!
Тянусь к нему, уже совершенно осознанно.
— Ирина…
Запечатываю его рот поцелуем, провожу языком по его губам. Никаких слов! Не в нашей сладко- горькой сказке. Сильные руки сжимают мои плечи, поцелуи настойчивей, жарче…
Расходятся крепления комбинезонов, и вместе с ними — наши страхи. Нет ничего, кроме нашей ласки и жажды близости, весь остальной мир перестает существовать!
Стон: мой, его?.. Пламя, вырывающееся изнутри, обжигающее при каждом поцелуе, при каждом движении…
Я распахиваю глаза. И вижу, как снежные мухи вдребезги разбиваются о стены нашей капсулы, а ветер яростно колотится и швыряет все новые пригоршни морозных осколков.
Это снаружи, а здесь, внутри, лишь тепло наших сплетенных тел. Пространства и реальности смешиваются, вскипает и испаряется лед одиночества и переживаний за погибших товарищей, за оставленных в другом мире друзей…
Где-то в просторах Вселенной рождается новая звезда.
Мне нечего стыдиться. То, что началось как минутный порыв, навеянный алкогольными парами, переросло в глубокую привязанность. Эта ипостась любви была теплой, доброй и не оставляла привкуса крови на прокушенных губах.
— Какими ветрами тебя вообще занесло на «Странник», Койт? Пока все, что я слышала о твоих… м- м… земляках, свидетельствует о невозможности встретить на звездолете уроженца Глацинии.
— Вот такой я неправильный, — улыбнулся он. — Я закончил на Корвинте — это университетский мир, скопище великих умов и разнообразных лентяев со всех концов Империи, может, ты слышала, Академию Космических Технологий, по направлению «Управление БКККР»…
— А теперь не ругаясь и более понятным языком, — взмолилась я, закатывая глаза.
— Я не ругаюсь. Управление боевыми кораблями, координируемыми кибернетическим разумом.
— Тьфу ты… Погоди, переварю… Коорди… Блин! Ладно, дальше…
— Стажировался на «Страннике», после выпуска вернулся. Набраться опыта, привыкнуть…
— С этим ясно. Но как ты дошел до жизни такой, для чего? Ради сомнительного удовольствия шляться по Галактикам? Вы же не покидаете родной мир…
— Ты будешь смеяться, Ирина.
— Не буду, если пообещаешь звать меня Ирой.
Что меня дернуло? Ни с кем, даже с Брендоном и Арной, у меня не возникало таких позывов, а тут… Стремление сблизиться? Вряд ли…
— Торжественно клянусь! Видишь ли, у нас на Глацинии не видно звезд. Совсем. Высокая влажность, мощный слой облачной массы и прочее… Это предыстория, чтобы ты поняла эмоции, побудившие меня на своеобразный поступок.
— Койт, ты переобщался с Аной! Попытка запудрить мне мозги засчитана, но ты же умеешь нормально изъясняться, без мудреностей и псевдовысокого стиля!
— Исправлюсь, — захохотал он (в исполнении Койта звучало это слегка угрожающе). — Так вот, случилось мне как-то ночью возвращаться домой… со свидания, крайне неудачного, мы… решили расстаться. Самочувствие, сама понимаешь, никудышное, иду, ругаюсь. И тут, как нарочно, что-то шмякается мне на голову, поднимаю руку, пощупать — что за напасть, а там… извини, дерьмо птичье. В общем, голову я поднял, чтобы сказать пернатой все, что думаю о ней, ее сородичах и всему летающе- гадящему, да так и не опустил. Облаков той ночью не было.
— И ты увидел звезды? — не удержавшись, вклинилась я.
— Да. Представляешь, в первый раз за всю жизнь. Яркие, пусть и далекие… Долго я стоял, не мог оторваться, пока не опомнился и не побрел домой, практически на автопилоте. А перед глазами — звезды… Наутро вымыл голову, выбросил подушку и решил, что должен летать, чтобы видеть их.
— Сильно…
— Еще бы. Ирина…
— Ира!
— Прости, Ира. Меня за это чуть отец из дома не выгнал, потом, правда, поостыл. Но отговорить пытался до последнего.
— А ты? Не разочаровался? За рутиной и исполнением обязанностей звезды особо не поразглядываешь…
— Нет. Вот на Корвинте напрягало многое. Иной мир, помесь разнообразных традиций, лоботрясы, мнящие себя умниками… Ксенофобией, конечно, никто не страдал, но косые взгляды я ловил на своей нестандартной персоне частенько. Вообще, отличаться от всех вокруг тяжело. А как здесь очутилась ты? По команде каких только слухов не циркулировало…
— О, ничего интересного. Родилась и жила на Терре, в Питере… Санкт-Петербурге. Извини, тебе ни о чем не говорят эти названия, а у меня ностальгия. А потом ваш наследник престола уронил табуретку в моей кухне…
Те почти беззаботные дни пролетели преступно быстро. Мой внезапно оживший кулон голосом Аны доложил об успокоении природы. Дит жаждал новой крови.
Трое суток я практически не одевалась (с условием, что полотенце на голое тело — тоже одежда), теперь снова пришлось напяливать полный комплект. Койт покопался в запаснике, в результате чего мы разжились облегченными плазмами — меньше зарядов, да и сила поражения заметно уступает стационарным криогским, однако уверенности хоть немного, да прибавилось. Нашлись также допотопные перчатки: на заре становления Империи такие носились повсеместно, в качестве защиты от грабителей. Впрочем, сами грабители также не брезговали их применением: на больших пальцах располагались энергодоты, соединение которых давало устойчивую нить, легко перерезающую металл. И кости. Потом… то
