выходило. Пустоселов достал из внутреннего кармана сюртука фляжку, отвинтил пробку и молча протянул учителю. Тот с радостью сделал несколько больших глотков и, занюхав по-мужицки рукавом, изрек:
– Завесова убили…
– Как? – испуганно проронил купец. – Кто? – Видимо осознав глупость последнего вопроса, он крикнул: – Клим Пантелеевич, не могли бы вы подойти к нам?
– Что случилось? – присяжный поверенный изумленно оглядел Пустоселова. – Вам нездоровится?
– Завесова порешили!
– Где?
Негоциант указал в сторону подземелья. Ардашев немедля бросился внутрь. Оказавшись под сумрачным сводом, он не обнаружил ничего подозрительного. Непринужденное бормотание мальчиков- шелкопрядов сливалось в ровный гул, заполнявший собой самые потаенные уголки каменного сада. Все так же свистели и постукивали веретена да наматывались нитки, образуя пузатые шелковые клубки, но за дальней колонной мелькнула чья-то подошва. Приблизившись, присяжный поверенный увидел географа, лежащего на боку с неестественно подвернутой под туловище рукой. На темени проглядывались темно- багровые пятна, а рядом – лужа крови. Его глаза были открыты, а на лице застыла сардоническая улыбка.
– Боже милосердный! – послышалось сзади.
Адвокат обернулся. Перед ним стоял Пустоселов и трясся, как гуммиластик:
– Господи Иисусе!
– Афанасий Пантелеймонович, а вы огня не раздобудете? Свеча меня бы очень устроила.
– Да-да, – негоциант растерянно кивнул и удалился.
Ардашев огляделся. Глаза понемногу стали привыкать к сумраку. В углу он заметил окровавленный камень. «Значит, его прежде оглушили и только потом зарезали. Так-с… Преступник вряд ли забрал с собою улику. Скорее всего, он бросил нож где-то поблизости», – мысли вихрем проносились в голове присяжного поверенного, но самого орудия нигде не было видно. Пол был чист, словно кто-то заранее подмел в этом месте. По какому-то необъяснимому наитию он поднял голову – из каменной расщелины торчала рукоять. Обхватив ее носовым платком, Клим Пантелеевич аккуратно потянул на себя. Послышались шаги. Впереди с наспех изготовленным факелом показался купец, а за ним – целая вереница испуганного люда. Адвокат вышел им навстречу.
– Господа, я прошу остановиться. Мы должны сохранить следы преступления до прихода полицейского инспектора. – Увидев Ардашева с ножом, процессия опешила. Присяжный поверенный пояснил: – Несчастного, судя по всему, убили этим траншерным ножом. – Раскрыв платок, он обнажил орудие преступления. На лезвии выделялось клеймо: буква «О», а внутри – «К». – Как видите, этот кухонный инструмент взят с «Королевы Ольги», а значит, злоумышленник находится среди нас.
Факел чадил смрадным пламенем, роняя на пол шипящие капли расплавленной материи. Пораженные услышанным, экскурсанты застыли на месте.
Следствие длилось уже несколько часов. Маленький носатый офицер с завитыми кверху усами уже третий раз вызывал Ардашева из камеры задержанных и допрашивал в присутствии переводчика – недавнего экскурсовода. По соседству с ним за расшатанным столиком сидел тщедушный старик-письмоводитель с измазанными в чернилах пальцами. Клим Пантелеевич добросовестно ждал, когда ему переведут фразу, и, немного подумав, выдавал ответ, делая вид, что он не понимает по- турецки. Надо сказать, вежливостью реплики чужеземного дознавателя не отличались, и толмачу приходилось то и дело сглаживать оскорбительность его вопросов.
По мнению местного пинкертона, подозреваемых в убийстве было трое: Лепорелов, Ардашев и Бранков. Если в отношении обнаружившего труп учителя и можно было строить какие-либо предположения, то понять, на каком основании подозревали присяжного поверенного и кинооператора, было очень сложно.
– Потрудитесь объяснить, господин Ардашев, отчего ваш носовой платок в крови? – поигрывая отмытым орудием убийства, следователь с плутовским прищуром уставился на русского туриста.
– Послушайте, господа, я ведь вам уже не единожды объяснял, что воспользовался носовым платком исключительно для того, чтобы не нарушить предположительно имеющиеся на нем отпечатки пальцев.
– Господин Гекхан не понимает, о каких таких печатях на руках идет речь, и потому он предлагает вам не изворачиваться, а чистосердечно раскаяться в содеянном. Тем более что окровавленный платок принадлежит именно вам – об этом свидетельствуют вышитые инициалы. Так что не стоит, господин Ардашев, как говорят русские, «тянуть кота за хвост». – Сельчук, довольный собственным переводом, откинулся на спинку стула.
– Тогда позвольте провести небольшой опыт. С вашего разрешения я воспользуюсь вот этим листом бумаги. Соблаговолите подать карандаш и канцелярский перочинный нож. Минуту терпения – и вам все станет ясно. – Присяжный поверенный стал крошить грифель, пока не образовалась маленькая кучка черного порошка. Затем он обратился к следователю и переводчику: – Пожалуйста, возьмите по листу бумаги и прикоснитесь к нему вот этими частями пальцев. Я сделаю то же самое.
Полицейский удивленно вскинул брови, недоверчиво посмотрел на экскурсовода, но, видя, что тот старательно выполняет просьбу странного русского, сам последовал его примеру.
– А теперь передайте их мне. Что ж, замечательно. – Клим Пантелеевич пронумеровал листы, высыпал на один из них грифельный порошок и стал перекатывать горку по местам прикосновений, с тем чтобы черная пыль скользила по всей поверхности. Следы пальцев проступили быстро. То же самое он проделал и с оставшимися двумя. – Итак, на первом листе отпечатки господина следователя, на втором – ваши, – он посмотрел на переводчика, – а на третьем – мои. Извольте убедиться – все они абсолютно разные. Через выходные отверстия потовых желез на кончиках пальцев выделяется жир, который оставляет отпечаток столь же четкий, как сажа или краска. Как доказали научные исследования, шанс, что у двух людей окажутся одинаковые папиллярные узоры, – ничтожен и равен одному к шестидесяти четырем миллиардам. Другими словами, они индивидуальны, неповторимы и не меняются в течение всей человеческой жизни. Полиция многих европейских стран использует сие новшество для выявления закоренелых преступников, чьи отпечатки отбираются при аресте. Вот поэтому, увидев на рукоятке фрагменты пальцев, я осторожно взялся платком за нож, дабы не повредить проступившие папиллярные линии, возможно, оставленные душегубом. Хотя вполне вероятно, что злоумышленник был в перчатках. Но тем не менее, господин Гекхан, – Ардашев внимательно посмотрел офицеру в глаза, – прибыв на место, вам следовало не отмывать улику от крови, а снять с орудия убийства следы рук и отобрать отпечатки пальцев у всех членов экскурсионной группы. Найдя совпадение, арестовать убийцу не составило бы никакого труда. Но вы этого не сделали и теперь, дабы оправдать свою оплошность, пытаетесь отыскать виновного, руководствуясь исключительно собственными фантазиями.
Дослушав перевод, турок начал возмущенно тараторить, и Сельчук едва поспевал за ним:
– Господин Гекхан говорит, что ни ему, ни его начальнику, ни даже главному полицмейстеру Истанбула до сих пор ничего не было известно об этом удивительном открытии. Однако он хотел бы знать, каким образом можно разглядеть эти пальцевые узоры на темной поверхности.
– Вы, несомненно, правы. Для их снятия применяются разные препараты: серебряный порошок, окись цинка, меди, свинца, алюминиевая пыль, а также всевозможные смеси с использованием разных красителей.
– Откуда вам это известно? Вы полицейский?
– Нет, но по роду своих занятий мне приходится часто сталкиваться с дактилоскопией. Я работаю адвокатом в окружном суде и берусь за защиту только тех клиентов, в чьей невиновности я абсолютно уверен. Но я не ограничиваюсь лишь их оправданием и самостоятельно отыскиваю истинного злодея.
– Вот как? Значит, мы с вами в некотором роде коллеги, – полицейский впервые за все время допроса искренне улыбнулся.
Ардашев молча пожал плечами.
– А как бы вы посоветовали поступить нам в этом конкретном случае? – уставший переводчик взял на себя инициативу и задал собственный вопрос.
– Раскрыть это преступление в течение нескольких часов невозможно, а стало быть, не имеет смысла
