Уроды бывают во всех мирах. Лишь недавно сталкер узнал от маркитанта по имени Кощей, что ворм жил ради такого рода развлечений – сам придумывал сценарии, сам играл в своих спектаклях главную роль… и умер на придуманных им же подмостках, напоследок чуть не заставив сталкера застрелиться от чувства вины и безвозвратной потери. Возможно, двести лет назад этот ворм был бы великим актером или писателем, автором гениальных романов. Здесь же все закончилось банально.

Сталкер предал земле тело ворма и пошел искать своих друзей, изо всех сил стараясь не думать о том, кого же он похоронил на самом деле [8]. И задумался настолько, что не заметил, как забрел в хищное болото, умеющее затуманивать мозги своих жертв не хуже размышлений о безвозвратно ушедшем времени…

Зона не любит задумчивых и рассеянных. Болото сделало сталкера беспомощным, чем и воспользовались вормы, захватив воина в плен и решив сделать из него идола. Они распяли его на деревянной крестовине, но он сумел освободиться и остаться в живых ценой невероятных испытаний. Потом был долгий путь, на котором сталкер вновь встретил своих старых друзей и, прорубаясь сквозь полчища мутантов, сумел дойти до сердца таинственной Измайловской аномалии. Это было Зеркало Миров, гигантский кристалл, производящий универсальное топливо и, согласно старой легенде, умеющий исполнять самые сокровенные желания.

Сталкер не верил в легенды. Но, так или иначе, именно возле Зеркала Миров он узнал о девушке с глазами цвета чистого неба, которая живет в Кремле и поет грустные песни, играя при этом на древнем, давно позабытом инструменте.

Тогда он просто повернулся и пошел не разбирая дороги к далекой крепости с красными стенами, проходя между Полями смерти, продираясь через заросли хищных деревьев, отстреливаясь от мутантов… Он дошел до своей цели и наконец смог обнять девушку, которая отыскала способ пробить границу миров ради того, чтобы найти своего сталкера[9].

Встреча была бурной, но всякая сильная буря имеет свойство быстро сходить на нет. Последующие дни он говорил очень мало, впрочем, и она тоже. Хотя оба понимали – говорить нужно. Чтобы гитара заиграла, ее необходимо настроить. И если гитару долго не трогали, необходимо перенастроить заново тонкий, живой инструмент. Те слова, что говорят друг другу влюбленные, и есть настройка инструмента гораздо более сложного, чем любая гитара. Они же, привыкшие к четким, сухим командам, возможно, не умели говорить нужные слова. А может быть, просто в долгих походах под кислотными дождями зараженных земель заржавели грубые механизмы, способные приподнять броневые пластины, которые наглухо прикрыли их души и сердца – в том числе и друг для друга…

Сейчас они шли рядом, два сталкера, мужчина и женщина, закаленные в боях, неоднократно битые ножами, пулями и ударами судьбы. Он «держал» свой сектор, она – свой. Оба занимались привычной работой… и обоим было немного неуютно, так как каждый из них привык делать ее в одиночку.

– Куца мы идем, Снайпер? – наконец спросила она.

Мужчина, которого девушка назвала Снайпером, отозвался немедленно, словно ждал этого вопроса.

– Нужно выбраться из Москвы. Я думаю, за ее границей должно быть меньше мутантов и больше людей. Возможно, там мы сможем найти хорошее место, чтобы построить дом.

– А тебе нужен дом?

На этот раз он не ответил.

– У нас уже был дом, Снайпер, – продолжила она. – У нас даже был свой остров. Ты помнишь? Остров, о котором мечтают все влюбленные. Один на двоих.

Он молчал. Он все помнил. А еще ему вдруг вспомнились слова песни, услышанной очень давно возле сталкерского костра. Удивительно… Он никогда не мог запомнить стихов – ни чужих, ни своих, случайно сложившихся сами собой на сталкерских тропах. А эти почему-то запомнились…

Я решил написать о любви красивую песню,Я устал сочинять стихи о черном и красном,И я долго смотрел на стену из любимого кресла,Подбирая к образам рифмы, – но все напрасно.Слишком много написано слов на избитую тему —Я, увы, не Есенин, не Блок и даже не Пушкин,И поэтому я и сижу, уставясь на стену,—Все, что можно, написано ими, и вряд ли я лучше.

Парень тогда пел задушевно, без надрыва, словно рассказывал историю из своей жизни. А может, так оно и было. Возле сталкерских костров обычно поют тексты собственного сочинения, сотворенные здесь же, на зараженных землях. Оттуда, с Большой земли, приносят не песни, а оружие, патроны и боль, которая лишь изредка прорывается на привалах, когда сталкер берет в руки видавшую виды гитару.

Я бы мог написать о дожде, что скребется в окна,Я бы мог написать о цветах, брошенных в урну,Я бы мог рифмовать «тебя» и «меня», но толькоОт подобных рифм, увы, мне тошно и дурно.Эти рифмы скачут в экранах и лезут в уши,В микрофоны шепчут и плачут, о чем – непонятно,И от слова «любовь» порой становится душноВсе о ней говорят, а чувствует кто-то – вряд ли…Заниматься любовью приятно – это бесспорно,Но как часта любовь без любви при занятиях ею…А, быть может, любовь умерла, как стала «свободной»?Так душа обретает волю, покинув тело.

На губах того сталкера играла кривая улыбка, в которой веселья не было вовсе, только застарелое горе. Зачем он растревожил его? Зачем выковырял из глубины воспоминаний, для чего написал этот текст, а после спел, вывернув душу наизнанку? Кто ж его знает? Может, и искал он на зараженных землях Украины именно этот вечер, именно этот костер и компанию усталых сталкеров, которые выслушают его не перебивая…

Но я все-таки помню тот дождь и часы вокзала,Не хочу, но помню ту осень в грязи и лужах,И мне хочется думать, что ты тогда опоздала,А не просто забыла о том, что помнить не нужно.И я думаю часто, что, может, прождав напрасно,Уходили Есенин и Блок, растоптав букеты,Уходили домой писать о любви несчастной —О счастливой любви почти не пишут поэты.Вообще ни о чем не пишут счастливые люди —Слишком малое время отпущено для обоих…Жизнь – секунда, ее прожить – а там будь что будет,И им некогда петь и смотреть на дырки в обоях… Я хотел написать о любви красивую песню…Я устал сочинять стихи о черном и красном…И я долго смотрел на стену из любимого кресла,Подбирая к образам рифмы, – но все напрасно… [10]

Тот парень ушел еще до рассвета, оставив гитару возле костра. А потом Снайпер узнал, что его убили какие-то бандиты ради старого автомата и почти новых сапог. Быть может, помимо ночного костра, певец и поэт искал еще и легкую смерть. Скорее всего, так и было. Он прожил время, отпущенное для двоих, и ему просто больше незачем было жить…

– Задумался?

Снайпер невольно вздрогнул.

– Есть немного. Знаешь, давай для начала выберемся отсюда, а потом решим, что будем делать дальше.

Она пожала плечами и ничего не ответила. А потом они оба услышали выстрелы.

На этот раз им не понадобились слова. Мужчина и женщина со своими извечными разборками и надуманными проблемами разом перестали существовать. А вот два сталкера в мгновение ока поняли друг друга без слов. Диалог двух путников, менее искушенных в военном деле, мог выглядеть так:

«– У нас патронов практически не осталось, с консервами тоже не густо. В Кремле после штурма мутантов ни того ни другого не купить даже за шамирит. И не факт, что купим еще где-то. А там – перестрелка. Значит, у тех, кто ее затеял, есть чем стрелять. И припасы, скорее всего, найдутся – с голодухи не повоюешь. Сходим, посмотрим?

– Ты уверен, что риск того стоит?

– Думаю, это не риск, а большая удача.

– Ну, если ты так считаешь, то стоит попробовать».

Но эти двое были теми, кем были. И пока гипотетические путники почесывали в затылке, решая, стоит овчинка выделки или ну ее на фиг, два реальных сталкера уже бежали по развалинам Москвы, держа направление на звук перестрелки, но при этом не забывая контролировать свои сектора и параллельно

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

7

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату