любой вопрос, умеет четко построить логическую цепочку от проблемы до ее решения. Он всегда знал, что делать и как делать, и упорно требовал того же от нее, но ей холодный анализ никак не давался — она всегда следовала своим эмоциям, со вздохами слушая папины рассуждения о здравомыслии и ответственности. Всякий раз, приходя к нему за советом, она не знала, в каком состоянии от него уйдет — он был ее судьей, но судьей жестким и нетерпимым. Он не мог оценить ее страхов и сомнений, он не принимал их в расчет, требуя от нее последовательности в действиях, и если последовательности не находил, никакой поддержки она найти уже не могла. Его не трогали ее слезы, не трогали ее попытки что- то объяснить, он ставил оценку беспощадно, и чаще всего она была для нее нелицеприятной. Со временем Лера перестала прибегать к его советам, привычно не ожидая от них ничего, кроме внутренней бури и очередного самоуничижения, заканчивающихся полной апатией. Теперь основной ее задачей было держать язык за зубами и отделываться от любых вопросов либо пустыми отговорками, либо общими словами без лишних деталей.
С мамой она была более близка, но также не спешила ей что-либо рассказывать, опасаясь того, что рано или поздно, но что-то дойдет до отца. И хотя иногда ей очень хотелось поделиться тем, что происходило с ней сейчас, рассказать о Леше и своих чувствах, она всякий раз удерживалась, заранее предвидя реакцию.
Ох уж этот папин снобизм!
А он да, он сразу родился сорокалетним семейным занудой с должностью и окладом согласно штатному расписанию!!
Папа, но мы любим друг друга!
Да-да! Хотя она и сама совсем недавно узнала, где находится этот далекий, неведомый ей город — Пермь.
Да-да, Леше всего двадцать три года, но разве это о чем-то может говорить до тех пор, пока не пообщаешься с человеком?
Да, женат, женат… Но, блин, люди же разводятся, в конце концов, если семья не сложилась!
Она тряхнула головой. Нет, конечно, никаких долгоиграющих планов она пока не строит. Или все-таки строит?
Разумеется, она мечтает, ну а кто бы на ее месте не мечтал? Да, Леша со стороны выглядит небезупречно, слов нет. Но почему бы ее родителям хотя бы на минутку не оторваться от своих стереотипов и не посмотреть на все по-другому?
Со вздохом забравшись на стул, она смахнула тряпкой легкий слой пыли и пробежала глазами по корешкам книг. Чуть выцветшие тома, аккуратно вставленные в картонные «кармашки». Голсуорси, Конан Дойль, Стендаль. Еще выше Лермонтов, Драйзер и Дюма. И там, чуть дальше, ее любимые «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл. Белый корешок Анн и Серж Голон — похождения выдуманной красавицы Анжелики в невыдуманной Франции семнадцатого века. Как она зачитывалась ими когда-то! Как мечтала, что однажды тоже встретит ЕГО — самого прекрасного и неотразимого принца (можно и без белого коня, ничего страшного), как вспыхнет между ними немеркнущее чувство взаимной любви, и как они вместе и только вместе…
Она провела пальцами по корешкам книг, покачала головой и спрыгнула на пол. Кто же мог подумать, что в ее жизни так все запутается? Где они ходят, все эти принцы, с конями или без, по каким улицам? Или, может быть, их окольцовывают сразу, едва им исполняется восемнадцать? Или, если верить словам Полины, это только их участь, выбирать не тех, кто нужен, и через раз самозабвенно вступать то в говно, то в партию? В отношениях с реальными людьми подчас бывает так трудно разобраться, так нужно еще в пятьдесят раз все усложнить и начать влюбляться по Интернету!
Какая же неправильная, сложная штука — эта Всемирная паутина. Все в ней кажется намного проще, чем в жизни — без малейших усилий ты можешь общаться с другими людьми, не боясь, что кто-то будет оценивать твои достоинства и недостатки. Не нужно сокрушаться по поводу того, как ты выглядишь и что на тебе надето. Потому что в сети у тебя недостатков как бы и нет — никто не угадает, какая ты на самом деле сидишь там, по другую сторону экрана. Сколько масок ты можешь сбросить и снова надеть, сколько разных жизней прожить! Рисуя здесь, в виртуальном пространстве, сказку о самом себе, ты не ждешь никакого подвоха от судьбы. И лишь когда твои иллюзии разбиваются вдребезги о реальную жизнь, ты понимаешь, как опасно в них надолго задерживаться, жить ими — ведь те, с кем ты общаешься, хотят лишь развлечься, отдохнуть от своей реальности. Может быть, ее беда как раз в том, что, общаясь с Лешей, она принимала собственные иллюзии за реальную жизнь?
Она поставила пылесос в один из шкафов в коридоре и плотно закрыла дверцы. Ох, как же долго тянутся эти выходные. А ведь впереди еще и майские праздники, когда они в течение почти десяти дней не смогут общаться. Да, конечно, она поедет в Питер, и там у нее явно будет чем заняться, но что это изменит, если мысленно она будет там, в далекой Перми? И нет никакой возможности ни позвонить, ни дать понять, как она скучает без него…
С кухни потянулись приятные запахи — мама жарила блинчики с мясом. Пока она ковырялась с книжками и в самой себе, время явно повернуло к вечеру — это были ее любимые часы дома, когда они все вместе собирались за ужином на кухне. Папа наверняка принесет какой-нибудь интересный фильм, и она с удобством устроится под пледом на большом диване. Воскресенье заканчивается. Как хорошо, что оно заканчивается!
— Мама, когда папа обещал прийти?
— Минут через тридцать. У него для тебя какой-то сюрприз!
Она рассмеялась:
— А он не сказал, как этот сюрприз называется? Это комедия или боевик?
— Я тебе не скажу, иначе никакого сюрприза не получится, и он рассердится!
— Ладно-ладно! Я тогда у себя в комнате побуду, пока он не придет.
— Ты чем-то расстроена? — Мама обеспокоенно посмотрела на нее. — Ты какая-то странная стала в последнее время. Все в порядке?
Да уж. Странная. Ох, мамочка, если бы ты только знала…
— Все хорошо. Просто на работе затюкали, не переживай.
Она почувствовала на себе внимательный взгляд. Обманывать у нее никогда не получалось, и мама всегда чувствовала подвох в ее словах. Ничего, она расскажет ей все сама чуть попозже. Немножко попозже. Когда в ее жизни настанет хоть какая-то определенность. Когда Леша приедет, и они, наконец, смогут нормально вдоволь наговориться…
Закрыв за собой дверь в комнату, она включила тихо CD-диск на магнитофоне, забралась с ногами на широкий пустой подоконник и, коснувшись лбом прохладного оконного стекла, посмотрела на улицу.
Celine Dion.
Она обожала слушать музыку. Ее пристрастия были весьма разнообразны: на полке вперемешку стояли диски с классикой, музыкой из фильмов, поп— и рок-сборники. Были диски, которые она бы никому не показала и никогда бы нигде не призналась, что тайком слушает такие песни — но слушала, особенно когда наваливались тоска или раздражение. Всегда есть музыка, о которой можно рассказать, а есть то, что трогает душу, но чем ты не готов поделиться даже с очень близким человеком. Но она черпала в этой музыке силы, как в чем-то очень понятном и сокровенном, когда, казалось, незамысловатые слова лечат и успокаивают лучше, чем любые витиеватые рифмы.
С высоты четырнадцати этажей, сидя на этом подоконнике, она любила часами смотреть вниз на спешащих по своим делам людей, на поток машин, куда-то несущихся по бульвару, на загорающиеся огни в окнах. Там, за этими окнами, тоже кипела жизнь, кто-то любил, надеялся и ждал. Ждал так же, как сейчас ждала она.
Где ты сейчас? О чем думаешь?
Как поразительно быстро изменился весь мир вокруг с тех пор, как мы с тобой познакомились. Словно кто-то выплеснул на него ведрами яркие краски, и хочется бежать вперед и смеяться, как маленький
