Та, что ждет

— Да, слышу, — глухо ответила она. — Я никуда не поеду. Я обещаю.

Эпилог

Пермь, январь 2003 года

— Лех, сигареты есть?

Он кивнул, едва держась на ногах: тошнота подступила к горлу, и, хотя он сидел на стуле, пол все еще плыл у него под ногами, словно палуба корабля во время шторма.

Вытащив из кармана сильно помятую пачку, он извлек из нее сигарету и, не оборачиваясь, передал за соседний стол:

— На.

— Не хочешь пойти перекурить?

— Не, не хочу пока.

— Чо, еще плохо после вчерашнего?

Он едва заметно кивнул, стараясь не слишком резко двигать головой.

— Ты чего-то разошелся в последнее время. — Сашка Уфимцев, его друг и коллега, сидевший за соседним столом, смотрел на него, явно не скрывая тревоги. — Третий месяц уже пьешь, не останавливаясь. Может, пора завязывать с этим?

— Отстань, Саш, а? — Он старался не быть грубым, но еле ворочающийся язык еще плохо ему подчинялся. — Мне дома нотаций достаточно.

— Лех, да какие на хер нотации? На тебя смотреть уже страшно!

Да, страшно. Страшно.

— Сань, отстань, а? Закроем тему, о’кей?

Он щелкнул мышкой — монитор загорелся, и рука автоматически среди закладок нашла страничку с застывшим желтым прямоугольником.

Хистори аськи.

Только хистори.

Очаровашка

может быть, останешься?!.. (смотрит на него влажными глазами)…

flame

не могу… хочу с тобой побыть… хоть часик… не гони меня, пожалуйста…..

Очаровашка

да какое гони!!..(всплеснула руками)… за руки за ноги бы привязала к себе, чтобы уйти не смог никуда… не отпустила бы никуда… если бы могла…))

flame

(улыбнулся) хотел бы я увидеть этот жест…:)

Очаровашка

(смотрит на него, улыбаясь).. если бы можно было каждый день так слышать твой голос по утрам…))

Крошечный тайный уголок прошлого, который она оставила ему после себя.

Единственное доказательство того, что когда-то она была в его жизни.

Самый яркий золотой сон.

Ты — мой сон.

— приезжай поскорее…)) а то мне некому полочки дома вбивать…))

В каждом моем сне я лечу к тебе.

— и никто мне не желает «спокойной ночи»……

Подгребаю тебя под себя. Прижимаю, чувствуя твое тепло.

— и не об кого греться ночью….

Касаюсь пальцами самых нежных, потаенных мест.

— и некому меня обнимать перед сном, чтобы крепче спалось….

Твой тихий стон.

— и не только обнимать…

Почувствовать тебя. Всю. По-настоящему.

— я так скучаю по тебе…

Жемчужинка…

— Лех, у тебя нет сотки? Нужно за сигаретами сгонять.

Он на автомате, стараясь не делать лишних движений, протянул руку к карману старой, потрепанной куртки, вынул кошелек и, раскрыв его, вынул оттуда сторублевую купюру.

— Ага, сенькс.

Очаровашка

скажи мне… я ведь сегодня без письма осталась….(лукаво, как ребенок)…

flame

(осторожно приближается к ее губам и шепотом, губы в губы) я приеду… приеду как только смогу… и ты услышишь эти слова не так… ты услышишь их в реальности, на ушко… ощущая все чувства и эмоции… прикосновения… поцелуи…

Взгляд, словно нехотя, задержался на краю торчавшего из кошелька края бумаги.

Острый стальной коготь резко полоснул по внутренностям, и он на секунду задержал дыхание.

Словно нехотя, кошелек распахнулся.

Хотя прошло уже шесть месяцев с тех пор, как все между ними рухнуло, он так и не смог выбросить их. Просроченные, они продолжали лежать у него, сложенные вместе — словно она их когда-то касалась. Он не позволил себе даже ничтожного послабления — просто выбросить их. Его ненависть к самому себе была сильнее, чем инстинкт самозащиты.

— Жемчужинка…

— Что?…

В мягком, нежном голосе явственно слышались смеющиеся нотки:

— Что, мой хороший?…

Совершенно неописуемые, дикие ощущения.

Ее голос. Ее пальчики.

Везде. В нем.

— Прекрати так издеваться надо мной…

Она смеется. Легко, звонко.

Как колокольчик.

— Прекрати…

Идти. Идти к ней.

На ее зов.

К ее голосу.

Он прижимал телефонную трубку к уху все крепче и крепче, мечтая лишь об одном — нырнуть в нее, прикоснуться, почувствовать…

Как же все реально.

Так. Реально.

— Даже не проси. Я просто обожаю над тобой издеваться…

Он сам отказался от нее.

Сам.

Не было сил снова вспоминать. Думать. Уговаривать себя.