Я смотрю на него. Важно не то, что он говорит, а о чем молчит.
Я сделаю все, что потребуется, чтобы продлить жизнь отца.
Он бросает на меня удовлетворенный взгляд и кивает.
Можно вопрос? — спрашиваю я. — Почему вы передумали?
Вчера мне позвонила сестра. Она была очень расстроена происшествием на работе. — Он обхватывает руль рукой. — Оказывается, какой-то мужчина взбесился в палате своего отца — в той самой палате, где она стояла у аппарата искусственной вентиляции легких. — Он смотрит на меня. — Она и есть та медсестра, которую оттолкнул с дороги твой брат.
Я ожидаю увидеть внушительный, облицованный деревянными панелями зал суда с высокой скамьей, на которой председательствует седовласый судья. И крайне удивлена, увидев, что присяжные — это группа обычных людей в джинсах и свитерах, которые сидят вокруг стола в комнате без окон.
Я тут же пытаюсь натянуть свитер на свое слишком модное розовое платье.
На столе лежит диктофон, от чего я начинаю еще больше нервничать, но потом, как и учил Дэнни Бойл, сосредоточиваю все внимание на прокуроре.
Это Кара Уоррен, — представляет он меня группе собравшихся. — Кто-нибудь знаком со свидетельницей?
Люди у стола отрицательно качают головами. Блондинка со стрижкой паж (ее челка ниспадает наискось к подбородку) напоминает мою учительницу. Она встает и протягивает мне Библию.
Поднимите правую руку... — велит она и тут же понимает, что у меня правая рука в гипсе. Раздается неловкий смешок. — Поднимите левую руку и повторяйте за мной...
Эта часть совсем как показывают по телевизору: я клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет мне Господь.
Кара, — просит Дэнни, — назови, пожалуйста, свою фамилию и адрес.
Кара Уоррен. Нью-Гэмпшир, Бересфорд, Статлер-хилл, сорок шесть, — отвечаю я.
С кем ты живешь?
С папой. Жила.
Окружной прокурор указывает на мою руку.
Мы видим, что у тебя рука забинтована. Что произошло?
Мы с папой попали в серьезную аварию неделю назад, — объясняю я присяжным. — Я сломала лопатку. Мой отец до сих пор без сознания.
Лежит в коме?
В вегетативном состоянии, как называют это врачи.
У тебя есть другие родственники?
Мама. Она вышла замуж второй раз. И брат, которого я не видела шесть лет. Он живет в Таиланде, но когда папа пострадал, мама позвонила брату, и он вернулся домой.
Какие у тебя отношения с братом? — спрашивает Дэнни.
Какие могут быть отношения! — равнодушно отвечаю я. — Он уехал и не захотел ни с кем из нас общаться.
Как давно ваш отец в больнице?
Восемь дней.
И какие прогнозы делают врачи?
Еще рано о чем-то говорить, — отвечаю я. Разве я не права?
Вы с братом обсуждали ситуацию с отцом?
Неожиданно в желудке поселяется пустота.
Да, — отвечаю я, и, помимо моего желания, на глаза наворачиваются слезы. — Мой брат просто хочет, чтобы все поскорее закончилось. Он считает, что конец один. Но я... я хочу, чтобы отец жил долго и доказал брату, как он ошибается!
Отец общался с твоим братом за эти шесть лет, что он жил в Таиланде?
Нет, — отвечаю я.
Он когда-нибудь вспоминал твоего брата?
Нет. Они крупно поссорились. Поэтому брат и уехал.
А ты, Кара, поддерживала связь с братом? — продолжает задавать вопросы Дэнни.
Нет.
Я смотрю на одну из присяжных. Она качает головой. Интересно, она так реагирует на отъезд Эдварда или на мое нежелание общаться с ним?
Вчера ты рассказала мне кое о чем очень печальном, — говорит прокурор.
Да.
Можешь поведать присяжным, что же произошло?
Мы репетировали это в машине. Если честно, шестнадцать раз.
Мой брат принял решение отключить отца от аппарата искусственной вентиляции легких, не спросив моего мнения. Я случайно узнала об этом и побежала вниз, в палату отца. — Я отчетливо слышу, как будто все происходит прямо сейчас, как пищит аппарат, когда брат выдергивает штепсель из розетки. — Там находились врачи, медсестры, больничный юрист и какие-то не знакомые мне люди — все сгрудились вокруг кровати отца. Брат тоже был там. Я стала кричать, чтобы они остановились, чтобы не убивали отца, — и все замерли. Все, за исключением моего брата. Он нагнулся, делая вид, что переводит дыхание, и выдернул штепсель от аппарата из розетки в стене.
Я замолкаю и обвожу взглядом стол. Лица присяжных напоминают воздушные шарики, такие же гладкие и непроницаемые. Я тут же вспоминаю, о чем говорил Дэнни в машине — о трех признаках убийства: преднамеренность, намерение убить и злой умысел. Ясно, что брат планировал это заранее, — в противном случае он не стал бы созывать врачей и медсестер. Также понятно, что он хотел убить отца. Камень преткновения — злой умысел.
Вспоминаю о том, что поклялась говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. С другой стороны, я же правую руку не поднимала. Рассуждая логически, и не могла поднять. Следовательно, моя клятва сродни невинной лжи маме, когда скрещиваешь пальцы за спиной: что ты почистил зубы, погулял с собакой, не засунул пустой пакет из-под молока назад в холодильник...
Это на самом деле не является ложью, если цель оправдывает средства? Если благодаря этому у моего отца появится шанс поправиться? К тому времени, как выяснится, что я приукра сила правду, отцу будет подарено несколько часов, несколько дней жизни.
Он выдернул штепсель из стены, — повторяю я, — и за кричал: «Сдохни, ублюдок!»
При этих словах одна из присяжных прикрывает рот рукой, как будто это она кричала.
Кто-то схватил брата, — продолжаю я. — А медсестра снова воткнула штепсель в розетку. Врачи до сих пор не могут определить, какой вред был причинен здоровью отца, пока он находился без кислорода.
Правильно будет сказать, что между твоим отцом и братом были натянутые отношения?
Абсолютно правильно, — подтверждаю я.
Кара, а тебе известна причина?
Я качаю головой.
Знаю, что они крупно поссорились, когда мне было всего одиннадцать. Настолько крупно, что Эдвард собрал вещи и уехал. И больше с отцом не общался.
Когда твой брат назвал отца ублюдком, он был зол, не так ли?
Я киваю:
Да.
У тебя нет сомнения, что он намеревался убить отца, верно? — спрашивает Дэнни.
Я смотрю ему прямо в глаза.
Ни капли! Я ни капли не сомневаюсь, что если представится возможность, то он повторит попытку.
