потом выбивание дорожек и смена постельного белья.
– Ирек пройдется пылесосом, а Малинка займется стиркой, – распределял он обязанности.
– А я? – игриво спрашивала мама.
– А ты отдыхай. Ты должна беречь себя. На три часа я записал тебя к парикмахеру. Только возвращайся сразу же, потому что в пять полдник. Пылающее мороженое.
– У Сташека явно с чердаком не в порядке, – сказал мне однажды Ирек. – Он почти не спит.
– Откуда ты знаешь?
– Да как-то я несколько раз вставал отлить. Было уже здорово после полуночи, а он сидит перед телевизором, в руке пульт, и скачет с программы на программу. За десять минут он переключился сто двадцать раз.
– Ты что, считал?
– Ты же знаешь, я все считаю.
– Но это еще не симптом болезни. Я имею в виду, разумеется, Сташека.
– Само переключение нет, но вместе с другими фактами… Ты ведь долго не приезжала и не знаешь, что тут происходит.
– Пожалуйста, конкретные данные, – использовала я любимую формулу Иолы.
– Началось это в сентябре, когда я вернулся с каникул. Сташек жил с нами почти пять месяцев и пока что вел себя нормально, если не считать идиотств с уборкой в шесть утра и ежедневной ванны для мамы. Но пришел сентябрь и с ним урожай груш. Как-то нас навестила сестра Сташека и между делом брякнула, что у нее некому собрать груши. Она уже наконсервировала их в разных видах на десять лет вперед. Скупщики платят гроши, так что нет смысла уродоваться. И если кто-то не сжалится и не оборвет их, они сгниют. Сташек бросил только: «Завтра я оборву». Меня это слегка удивило, потому что к семи тридцати ему надо было на работу. А поскольку он работал теперь по две смены, то пришел бы поздно вечером. В сентябре же, как тебе известно, в девятнадцать тридцать уже темно. Разумеется, зависит, идет речь о начале или о конце месяца. А было это третьего сентября.
– Слушай, переходи к фактам, – попросила я. Ирек иногда любит растекаться мыслью.
– Так это и есть факты. На следующий день я встаю в седьмом часу, а Сташек в переднике заканчивает чистить очередную порцию груш. «Когда ты успел их собрать?» – спрашиваю я. «Между четырьмя и шестью», – отвечает. «А когда же ты туда поехал?» – «Поездом в три пятнадцать, а вернулся пассажирским в шесть ноль две».
– Но в сентябре в это время темно. Как он рвал?
– Взял с собой докторский фонарик. Он спер его в больнице, как, кстати, и некоторые другие вещи, но об этом чуть позже. Возвращаемся к грушам… В тот же самый день он сделал сто восемь банок компотов и всяких других заготовок. Через неделю он повторил свой подвиг. В тот день на работу он не шел и потому обернулся до полудня. Результат: сто двадцать четыре банки грушевых заготовок. Дня через три следующий набег. И опять сто двадцать четыре банки. В сумме триста пятьдесят шесть штук. Результаты этой его деятельности мы ощущаем до сих пор. К каждому обеду порция солнца в банке, как говорит Сташек.
– Даже не вспоминай! – взвыла я.
– Ладно, слушай дальше. Недавно он поссорился с мамой.
– Серьезно поссорился?
– Ну-у… Мама не выдержала бездеятельности. Раскричалась, что сойдет с ума, потому что ей нечего делать. Что умирает от скуки, что это не жизнь. Сташек ничего не сказал. Забрал какие-то свои вещички и вышел. Было это в понедельник утром. Он взял сорокавосьмичасовое дежурство в больнице. Ночь он мог нормально спать: кровать ему выделили.
– И он спал?
– Да ты что! Мать Петрека, она там медсестра, рассказывала, что Сташек сменил всем больным на этаже белье, снял занавески, повесил свежие, потом вымыл пол в холле и во всех ванных. Спустился в амбулаторию и помогал накладывать гипс. А когда работы совсем не стало, он упросил медсестер научить его делать уколы. И не спал ни единого часа. Домой он вернулся под утро с кустом роз, и ты думаешь, лег спать?
– Догадываюсь, что нет.
– Он начал сетовать, что в доме пыли, как в крестьянской хате за печью. Прошелся мокрой тряпкой и стал печь пирог – на примирение. Спать он отправился только в полночь. Говорю тебе, Малина, ему кто-то подкрутил регулятор на повышенные обороты.
– Ну, мама ничего не имеет против.
– Хуже всего, что он постоянно проводит расследования и страшно командует. Из больницы он стащил хирургические халаты и заставляет нас ходить в них дома. Впрочем, сама увидишь. О, приперся. Слышишь ключ?
– Малинка? – Сташек заглянул в кухню. – Хорошо, что приехала. Обувь помыла? Давай ее, чего она стоит. Ты как шла со станции? – поинтересовался он, перекрикивая шум воды. – Такая красная глина…
– А я что говорил? – толкнул меня локтем Ирек. – Начинается следствие.
– Да я заглянула еще на Старувку и шла через лесок.
– Тогда все ясно. А чего ты туда ходила? Все уже куплено.
– Подарок подруге искала, – соврала я.
– Которой? Может, я выхожу тебе чего-нибудь подешевле? А то еще переплатишь.
– Это не я плачу, вся группа, – продолжала я врать.
– Тем более. Я подыскал бы что-нибудь элегантное. Вы же знаете, дешевки я не терплю.
– А халаты из больницы? – бросился в атаку Ирек.
– О! – вспомнил Сташек. – У меня для тебя, Малинка, есть домашний халатик. Его сам ординатор надевал, когда принимал роды.
– А ты откуда знаешь?
– А он его пометил маркером. Смотри, материал какой прочный. А какой зеленый цвет. Сейчас он в моде.
– Сейчас в моде фиолетовый, – сказала я.
– Зеленый тоже. Я вчера ночью видел по каналу, где моду показывают. Ну-ка померь. Идеально. Ординатор невысокий, твоего роста, я сразу решил: будет как будто на тебя пошит.
– Сташек, где я буду ходить в этом халате? К тому же краденом.
– Мы все ходим. Вечером каждый надевает…
– …и выглядим, как бригада из «Скорой помощи», – докончил Ирек.
И тут вдруг разрыв.
– Почему ты выгнала его? – снова спросила я.
– Потому что шила в мешке не утаишь. Оно и вылезло.
– У него что, была другая баба?
– Хуже, – сказал брат. – На прошлой неделе Сташек потерял сознание. Его увезли на «скорой». Полное истощение организма. Выяснилось, что он принимает какие-то больничные таблетки. И это они его так накручивали.
– А я думала, что любовь! – снова зарыдала мама. – Ну почему у меня ничего не получается? Нет со мной рядом мужчины!
– Извиняюсь! – возмутился Ирек.
– И еще тебе, Малинка, не везет. Ты одинока, а у твоих подруг уже давно мужья, дети…
Большое ей спасибо за напоминание.
– А может, я не хочу замуж, – резко прервала я ее.
– Ты так говоришь, потому что у тебя никого нет. Как будто ты такая гордая.
Ну зачем же так пинать по больному месту?
– Лучше быть такой гордой, чем убиваться из-за наркомана.
Я тоже умею пнуть и тоже по больному!
– Унижай мать, унижай! Вот благодарность за то, что я в муках вас родила. За то, что в одиночку растила, всю себя посвятила вам. Отказывала мужчинам.
– Мама, не надо преувеличивать, – вмешался Ирек. – А дядя Лешек, а Сташек и остальные?
