Новый круг Лавкрафта

способный удержать меня от опрометчивых действий.

В целом его предложение мне даже польстило, а вот последние загадочные намеки изрядно напугали. Мое беспокойство, видно, отразилось на моем лице, и потому Энейбл резко переменил тему разговора, вернувшись к изначальному предмету обсуждения:

— Я тут нашел весьма приличную квартирку — меблированные комнаты на Хейл-стрит, 973, рядом с конечной остановкой трамвая на северной окраине. От кампуса, конечно, далековато, но трамвайная остановка всего в двух кварталах от дома. Я туда уже наведался — по объявлению в «Эдвер-тайзере». Хозяйка, леди Делизио, предоставляет полный пансион. Так что, если желаешь, можно прямо сейчас пойти и все осмотреть.

Надо сказать, предложение Энейбла не на шутку заинтриговало меня — судите сами, как я мог упустить такую замечательную возможность укрепить нашу дружбу! Позабыв про странные намеки, я немедленно дал мое согласие. Мы допили кофе и отправились к трамвайной остановке напротив Мискатоник-холла.

Здание по адресу Хейл-стрит, 973 казалось маленьким, обшитым изрядно обветшавшей доской особняком восемнадцатого века, и хотя выглядел он потрепанным жизнью, сохранил большую толику очарования старины. Меня весьма впечатлило, что дом стоял на самой окраине города — сразу за небольшим задним двором начинались унылые болота.

«Квартира наверху» — две спальни, разделенные общей гостиной — оказалась весьма аскетично и скудно обставленной, но вполне чистой. Из окон открывался вид на акры и акры болотистых земель и заросшие лесом холмы, ныне нарядные из-за распустившихся зеленых листьев, — и на Уступ Дьявола, едва видный серый выступ над горизонтом, на который Энейбл не преминул показать.

Миссис Делизио запросила более чем умеренную арендную плату, и мы тут же подписали договор о съеме сроком на год. Хозяйка, пожилая вдова, осталась очень довольна тем, что заполучила двух приличных юношей в жильцы. Энейбл предупредил, что желает въехать в квартиру уже летом и согласен платить арендную плату в полном объеме сам, пока осенью я не присоединюсь к нему. Он также сказал, что матушка его наверняка воспротивится подобному плану, но помешать уже не сможет. Она и прежде всегда уступала, завидев, что сын уперся намертво — естественно, в пределах разумного. А кроме того, он недавно нанялся в книжную лавку помощником хозяина — проштамповывать и надписывать конверты и заниматься прочей необременительной ерундой, и ожидал, что новые расходы практически полностью покроются из летнего жалованья.

III

Я перевез скудные свои пожитки в нашу новую квартиру на Хейл-стрит и помог с переездом Энейблу, а затем сел на поезд до Бостона, вовсе не ожидая вернуться в Аркхэм ранее сентября. Некоторое время мне пришлось провести в фамильном особняке на узкой, мощенной булыжником Экорн-стрит, а потом я к несказанной своей радости присоединился к остальному семейству в нашем загородном доме в Вест-Чопе, что на острове Марта’с Виньярд, кое уже перебралось туда на летние месяцы. Учебный год в Мискатонике выдался нелегким, и я, признаться, с удовольствием предвкушал целые месяцы праздности: парусные регаты, теннис и солнечные ванны — так я видел свой отдых. Ну а чтобы не предаваться нечегонеделанью совершенно, подыскал необременительную работу для Исторического общества графства Дьюкс — волонтерам вроде меня поручалось проводить экскурсии в «Читальной комнате» достопочтенного Ричада С. Нортона. Клавесинная фабрика моего отца в Кембридже процветала, и батюшка теперь мог провести все лето с нами — о, как мы все обрадовались! — препоручив все хлопоты младшим партнерам.

И, устроив дела таким приятным образом, я погрузился в веселую круговерть летних развлечений: днем мы занимались спортом на свежем воздухе (ну и иногда я выходил на работу в музей), а вечерами отправлялся на балы и танцы (в особенности привлекали меня еженедельные выходы в казино). Время от времени я отсылал Энейблу исполненные добродушного юмора открытки, приглашая его приехать к нам с дружеским визитом. В конце концов, с нарастающим изумлением и даже недовольством подумывал я, какой смысл все лето торчать в тесной квартирке, выходя из нее лишь в университетскую библиотеку для штудирования книжек по эзотерике да в книжную лавку клеить конверты — ну и, конечно, бродить за городом по болотам. Разве так молодой человек должен проводить летние каникулы? Перемена обстановки и немного развлечений пошли бы на пользу моему мрачному другу-затворнику.

Однако на мои послания из аркадской идиллии воспоследовал ответ, в полной мере свидетельствующий, насколько Энейбл к тому времени погрузился в исторические разыскания, и ранее столь его привлекавшие. (Меня безмерно подивила цифра «1728» в начале письма, но затем я догадался, что Энейбл, живший прошлым, по случайности датировал свою корреспонденцию двумястами годами ранее, чем нужно). Вот полный текст его письма:

«26 июня 1728 г.

Дражайший мой Винзор!

Мне весьма приятно слышать, что ты там развлекаешься, беспрерывно танцуя и играя в теннис, и я признателен тебе за приглашение присоединиться к тебе в столь вздорных забавах. Однако откровенно признаюсь: у меня нет времени на пустяки и глупости. Полагаю, ты поймешь меня, ежели сумеешь осмыслить написанное ниже.

Пока ты там жарился на солнце (кстати, я, чтоб ты знал, терпеть не могу загорать), я совершил важнейшее открытие. Надеюсь, ты не забыл, что я тебе рассказывал о своих планах по поводу странных индейских рисунков на Уступе Дьявола? Что я намеревался перерыть всю библиотеку в поисках материала по ним? (Нет, конечно, кое-какие общие сведения у меня уже имелись — но по правде недавняя история этой примечательной скалы оставалась мне неизвестной; время после Гражданской войны не сильно меня интересовало.) Так вот, изучая содержимое полок, я наткнулся на прелюбопытную монографию, озаглавленную „Сатана и дела его в нынешней Новой Англии“, отпечатанную в частной типографии в 1879 году неким Томасом Хазардом Кларком из Аркхэма. Книга эта посвящена странной религиозной секте, собиравшейся у Уступа Дьявола в конце прошлого века. Они в свое время отделились от Шейкеров (к которым Кларк принадлежал и от которых ушел в эту секту), и постепенно это пестрое собрание благочестивых фанатиков всех мастей отошло от христианской ортодоксии. Самые безумные приняли на веру некоторые положения языческих мифов и легенд, коими окружен был тот самый Уступ Дьявола (старинные предания им поведали одни из последних выживших в тех местах индейцев), и принялись проводить у скалы весьма безобразные ритуалы — поначалу тайно (как говорится в книге, „в сих обрядах нет места Иисусу“), Многие члены секты, несколько десятков мужчин всех возрастов, выглядели сущими дегенератами, вырожденными потомками многочисленных близкородственных браков, — глупые, далекие от просвещения люди. Кларк и другие члены общины продолжали придерживаться христианской веры, и обращение в язычество большей части членов их весьма тревожило. Число отпавших от веры множилось, и не в последнюю очередь потому, что обратившиеся распространяли сведения, что, мол, их боги, или, как они их называли, „Древние“ (в рассказах они фигурировали под экзотическими именами „Азатот“, „Ньярлахотеп“, „Йог-Сотот“ и „Ктулху“ — согласно Кларку, все они являлись демонами — прислужниками Сатаны), отвечают на молитвы гораздо быстрее и полнее, чем традиционный Бог христиан, которому нет дела до мелких дел копошащихся под небом людишек. В конце концов, когда сектанты заполучили в свои ряды прежнего главного священника, Джона Г. Хартнетта, „культ Ктулху“ (так они себя назвали) стал проводить свои собрания, ни от кого не таясь, а кроме того, они уже не скрывали, что рисунки на скале нужны, чтобы „призвать с небес“ некую таинственную сущность, кою Кларк уклончиво называет „безумием из космоса“. Несколько раз Кларк прокрадывался к скале, замешавшись в толпу тех самых недалеких вырожденцев, и он свидетельствует, что до него с Уступа доносился немыслимо мерзкий запах, а над скалой разливалось тусклое белесое сияние. Однако собственно обряда он не увидел, испытывая для этого слишком сильные страх и брезгливость. Когда положение стало критическим, Кларк, воспользовавшись своими полномочиями начальствующего над остатками общины, призвал своих последователей искоренить гнусную ересь. К несчастью, с этого места обычно подробное повествование становится крайне неясным, и вместо рассказа о событиях в книге обнаруживаются сплошные намеки и обтекаемые формулировки, из которых, тем не менее, становится ясно, что после „великих испытаний“, в ходе которых им с друзьями пришлось прибегнуть к средствам, используемым в нечистых ритуалах самих „ктулхистов“, а также помощи городских властей Аркхэма, ересь искоренили.