полуночи — вдруг ему взбредет в голову повторить попытку побега? — а потом пошел спать.
Не знаю, в котором часу я проснулся (будильника в темноте разглядеть не получалось). Но вскоре стало понятно, что разбудил меня ветер, гремевший крышками мусорных баков во дворе под моим окном. Однако ветер выл и свистел слишком громко — так, словно бы гулял по самой квартире. Я выплелся в гостиную, посмотреть, что случилось. Судя по завываниям и шуму, доносившимся из комнаты Энейбла, там было настежь открыто окно.
Ветер надрывался и скулил, но был ли то ветер?.. Странное, неестественное поскуливание перекрывал высокий, но сильный голос, который явно не мог принадлежать моему соседу по квартире:
— Говард Энейбл, тебе известно, что столь любимая тобою Новая Англия — не более чем сумма красивых видов городских крыш на закате, и ты наслаждался этим видом с высоты твоих снов. Об этом ты мечтал и не находил искомого, и страдал все эти долгие годы… Старый Аркхэм, островной Иннсмут, полнящийся слухами Кингспорт, Бостон и его населенный гулями Норт-энд, Провиденс, славящийся съездами ювелиров, — все они лишь бледные отражения подлинных видов и мест, которые лишь проглядывают через них: ты же желаешь увидеть базальтовые башни Дилат-Лина, ароматные джунгли Кледа, Плато Ленг, Йит, огромный многоколонный Й’ха-нтлеи. Столь любимый тобой особняк прапрапрадеда в стиле греческого возрождения, с террасой на крыше и ионическими колоннами — не более чем воспоминание о некоем ониксовом, безоконном маяке на ночном Югготе. А когда тебе нестерпимо хочется облачиться в панталоны и надеть парик, на самом же деле ты желаешь носить нечеловеческие облачения, невероятные золотые тиары и запястья Глубинных… Но скоро, Говард Энейбл, совсем скоро ты сможешь войти под Своды Зина и пировать с гастами и Гугами!..
О Боже! Какой-то безумец залез к Энейблу в комнату, проник через открытое окно со стороны заднего двора! А может, это вернулся Харпер или кто-то еще из сектантов? Я включил лампу у придиванного столика. Выглянув в окно гостиной, я увидел, что миссис Делизио зажгла свет в комнате, выходящей на задний двор.
— Я есмь Врата, — продолжил завывать голос. — Врата ньше открытые, готовые принять тебя. Осмелишься ли войти? Приди, о приди же, не медли, приди!..
И тут я понял, что не в силах более слушать всю эту чудовищную чушь. Постучавшись, а затем навалившись, обнаружил, что дверь приперли каким-то тяжелым предметом мебели — судя по всему, кроватью. На мои удары — я изо всех сил налегал на нее плечом — двери не поддавались. Ветер выл и свистел на тысячу демонических голосов — и до моих ушей не долетал более юношеский голос, который теперь — как я понимаю, был мне знаком, ибо его обладателя я уже видел — только грохот падающей мебели и сворачиваемых с полок книг.
Отчаяние и страх за товарища придали мне сил, и я ворвался в комнату, со скрежетом отодвинув то, что стояло за дверью. В ноздри ударил чудовищный смрад, и я отшатнулся, едва сдерживая рвотные позывы, однако успел заметить, как к окну метнулось что-то здоровенное, белое, текучее и липкое. Оно сигануло на подоконник и со звоном разбитых стекол вылетело через раму наружу. Я чудом не попал под град острых осколков и рванул в комнату Энейбла — там уже ничем не пахло, как ни странно… Выглянув из разбитого окна, я ожидал увидеть бездыханные трупы своего друга и его похитителя на земле внизу. Однако там лишь стояла миссис Делизио в ночной сорочке и шали, без сомнения, привлеченная звуками бьющегося стекла и треском деревянной рамы. Однако непосредственно под окном помимо мусорных баков и вылетевших из окна осколков не было ничего, абсолютно ничего! И тогда я посмотрел вверх — посмотрел в сторону Уступа Дьявола — посмотрел вверх на зимнее небо, в котором словно бы открылись врата в иной мир, врата, полные невыразимого белого сияния, что переливалось в совершеннейшем безмолвии.
Естественно, я не смог долее оставаться в доме, где мне пришлось пережить подобный ужас. Оставшуюся часть ночи и следующую я провел в университетском общежитии в обществе помянутых уже мною сокурсников — Хейлблума, Салливана и Клейна. В Аркхэме я остался лишь на то время, что потребовалось, дабы успокоить бедную миссис Делизио (по счастью, она не успела застать последнее жуткое видение в ночном небе), переговорить с миссис Энейбл и с полицией: им я выдал весьма правдоподобную версию, что моего друга похитили сектанты и увели в холмы, а может, и куда подальше. Удержать властей от вмешательства в это дело уже не представлялось возможным. Как уже было сказано, я уехал в Бостон на все остававшееся до конца семестра время, договорившись, что сдам экзамены после каникул. А большую часть каникул я провел, сочиняя это послание.
Да, вот что еще нужно сказать. В апреле я вернулся в Аркхэм и увиделся с миссис Делизио — мне нужно было уладить с ней кое-какие дела. Она любезно согласилась расторгнуть договор о съеме квартиры ранее указанного там срока, и мне хотелось бы выплатить ей необходимую сумму, которая бы возместила ей потери. (За разбитое окно заплатила страховая компания.) После того, как мы весьма любезно и церемонно завершили наши переговоры, она передала мне запечатанный конверт: по ее словам, письмо обнаружили среди личных вещей Энейбла. На нем значилось мое имя, а внутри лежала нацарапанная наспех записка:
Такую последнюю записку — совершенно невероятную и непонятную по содержанию — оставил мне и миру Говард Ветворт Энейбл. Таково завещание, что оставил после себя некогда пытливый и благородный ум, похищенный и выдворенный из места своего законного пребывания подлой и злобной космической сущностью, которую, как наглядно демонстрирует мой правдивый рассказ, можно с полным правом называть «безумием из космоса».
Роджер Джонсон
ЭЛАЙЯ БОРДЕН
Уж о чем, о чем, а уж о ведовстве в графстве Эссекс вы услышите неоднократно. А если и не услышите, то наверняка почувствуете, ибо про колдовство здесь знают и помнят все, даже если и не говорят открыто, и память эта ощущается, как если бы где-то под ногами мрачно и зловеще били в барабан. Сам я, конечно, знал про знаменитые ведовские процессы шестнадцатого и семнадцатого веков, равно как и слышал о Мэттью Хопкинсе, самоназначенном «Главном Дознавателе и Ведьмолове». Однако я и думать не думал, что за этими детскими страшилками и впрямь таится нечто жуткое, темное и очень, очень страшное.
Ближе к концу 1902 года меня пригласили в дом мистера Джилса Чейтера, челмсфордского стряпчего, поводом для чего послужило дело, не имеющее отношения к нашей истории. А имеет как раз то, что я это приглашение принял, ибо именно в конторе мистера Чейтера мне и повстречался в первый раз Элайя Ворден. Дело мое вскорости завершилось наилучшим образом, и мистер Чейтер как раз наливал мне в бокал прекрасной мадеры (а надо вам сказать, что я питаю к этому вину особенную слабость), как в контору вошел клерк и, несколько тушуясь, сообщил, что к мистеру Чейтеру пришел некий джентльмен, именем мистер Ворден.
