Прошло несколько недель, и профессор Мэйхью все-таки сумел разобраться и выяснить предназначение и природу надписей на гранях Черного Камня из Зимбабве.
Оказалось, что это молитвы и обрядовые заклинания для призыва — или, как гласила жутковатая надпись на Камне, «выкликания» — Рыболовов из Ниоткуда, прислужников темного демонического бога Голгорота. Как ни странно, но мои сны оказались пророческими: с того самого момента, как мой взгляд впервые упал на адский камень, мне являлись в кошмарах ритуалы, с помощью которых жрецы в омерзительных масках призывали с ночных небес жутких птицеобразных тварей (Профессор сумел расшифровать в одной из надписей их подлинное имя — «Шантаки»). Осознав это, я почти смирился с тем, что, оказывается, вещие сны это не вымысел.
Что же до черного божества, которому служили Шантаки, Голгорота — во всяком случае, его птицеподобной ипостаси, — то он, как считалось, обитал под «черным конусом» Антарктоса, горы в Антарктиде, непосредственно на Южном полюсе или близко к нему. Конечно, я перевожу все эти понятия в более понятную нам форму: в надписи полюс назван «антарктическим», а имя «Антарктос» горе дал сам Профессор.
Когда мы дошли до этого места в переводе, он вдруг заколебался, а потом впал в задумчивость. Я спросил, все ли в порядке, хорошо ли он себя чувствует. Тогда он с усилием собрался с мыслями и бледно улыбнулся:
— Ничего страшного — так, вдруг что-то не по себе стало. Нет, Слоун, я просто припомнил четверостишие, которое где-то прочитал, — не помню, где, — но название, Антарктос, намертво запечатлелось в моей памяти…
И тихим, дрожащим голосом он продекламировал эти необычные строки:
Что-то в его приглушенном, хриплом голосе — или в самих строках, исполненных самого мрачного настроения, кто знает? — заставило меня содрогнуться. И снова на память пришли сны на Равнине Мегалитов, те самые кошмары, в которых мне являлись распростертые на жертвенных камнях нагие тела и налетающие на них полуптичьи силуэты отвратительных существ, рвущие и терзающие беспомощную плоть на алтарях.
Той ночью я опять спал… плохо.
Два дня спустя — о, господа полицейские, не извольте беспокоиться, я уже почти завершил рассказ — Профессор, похоже, завершил большую часть своего исследования. Точнее, он расшифровал последнее из призывающих Шантаков заклинаний, высеченных на гладких блестящих поверхностях Черного Камня.
— Слоун, я бы хотел сегодня отправить вас в Кестер, — сказал он мне вечером — а я-то решил, на сегодня все труды закончены. — Мне нужен текст вот этой части «Книги Эйбона»…
И он передал мне клочок бумаги, выдранный из его карманного блокнота, с нацарапанными номерами главы и страницы. Я пришел в крайнее изумление:
— Но библиотека наверняка уже закрыта — посмотрите на часы! Разве нельзя отправиться туда завтра утром и…
Но он лишь отрицательно покачал головой:
— О, нет. Текст понадобится мне сегодня, что же до библиотеки, то для публики она, конечно, закрыта, однако в ней остались несколько сотрудников — как раз для того, чтоб ученые с пропусками, подписанными доктором Арнольдом, могли бы беспрепятственно пользоваться ее фондами в неурочное время. Прошу вас, мой юный друг, исполните мою просьбу немедля.
Что ж, я не мог отказать профессору в такой услуге — в конце концов, он меня нанял как раз для выполнения подобных работ. Делать нечего — я вышел из Университетского клуба и на Бэнкс-стрит сел в трамвай, идущий к библиотеке. Над головой висело пасмурное низкое небо, дул пронизывающий, порывистый ветер — холодный и влажный, как дыхание гроба, по тротуару летели сухие листья облетающих деревьев. Подступала осень. Я прошел меж громадных гранитных столбов и постучал в массивные, окованные бронзой двери.
И вправду, мне тут же оказали содействие: через некоторое время «Книга Эйбона» оказалась у меня в руках, и я принялся переписывать из нее избранные места, указанные Профессором. Отрывок целиком был посвящен одной теме, затрагиваемой в шестой главе Третьей части «Эйбона», — пространному мифологическому или космологическому, кому как больше нравится, трактату под названием «Папирус Темной Мудрости». Приведу этот отрывок целиком:
Завершив работу, я вдруг с ужасающей ясностью осознал, что «Книга Эйбона» не содержала ничего — абсолютно ничего! — нового, ибо все эти сведения мы уже тщательно перенесли на бумагу и законспектировали, и единственным объяснением моего присутствия в библиотеке и этого ненужного поручения стало бы желание профессора избавиться от моего присутствия в то время, пока Мэйхью делал — что?.. Что он там делал, пока я сидел в библиотеке?
Охваченный смутным, но недобрым предчувствием, я схватил бумаги с переписанными отрывками из книги, вернул старинный фолиант библиотекарю и выбежал из здания. Над горизонтом клубились темные облака, и сумерки затопляли узкие извилистые улицы. Дул северный, очень холодный и влажный ветер — словно в затылок дышал задыхающийся от погони огромный хищник.
Трамвая я ждать не стал и остановил такси — скорее, скорее! Мне нужно как можно скорее вернуться в наши комнаты в Университетском клубе! Я со всей очевидностью понимал — счет идет на мгновения, и секунда опоздания может стоить патрону жизни, однако спросил бы меня кто, чего я боюсь, внятного ответа бы не последовало. В жизни случаются мгновения, когда знание посещает нас, приходя неведомыми путями, и горе тому, кто не прислушивается к тихому голосу предчувствия, поднимающемуся из глубин души!
Водителю я кинул смятую купюру и, не ожидая сдачи, выпрыгнул из авто. Влетев в здание, я помчался вверх по лестнице, ворвался в комнаты, которые мы с профессором занимали на пару — но никого в них не обнаружил.
Я уже хотел развернуться и отправиться на поиски Мэйхью в располагавшуюся на нижнем этаже библиотеку Клуба, как слуха моего достигли странные, прерывистые то ли напевы, то ли завывания — они доносились с крыши непосредственно над нашими комнатами, и среди непохожих на звуки человеческой речи звуков явственно различил слова:
