спросила она, вглядевшись в ее озаренное лицо.
— Помни, что ты один из многих, и ты станешь одним из лучших, — загадочно молвила та, и у Кианг вдруг проснулась совесть. Вылезла из запыленного закутка, потянулась — и понукать! Минуту спустя никто уже не мог отозваться о китаянке как о бездельнице и лежебоке — так резво она побежала за носилками, так организованно распределила обязанности. Одно слово — загляденье! Через час парк был приведен в полный порядок, вычищен и вылизан. Ровно подстриженные кустики, ухоженные деревца — Хранительница тоже сложа руки не сидела. Сатурниона Деви на время поместили в изоляционную камеру — что-то уж очень он разошелся, развопился. А палача разжаловали и велели ему, пока суд да дело, подготовить сцену для торжественного момента, когда будет объявлено о новом директоре Академии. Острая до невозможности, добросовестно заточенная турецкая сабля нашла свой приют в музее общежития, который до сего дня особой популярностью не пользовался. Теперь же туда студенты просто валом валили — на саблю поглазеть да с нею рядом, по возможности, запечатлеться. Роза со своим скромным карандашом была там просто нарасхват.
Грех не упомянуть об Аннет. Случившееся повергло ее в столь сильное смятение и столь разбередило душу, что поначалу она даже готова была свести счеты с жизнью. Как?! Ее враги не пострадали?! Главного управителя запрятали в камеру для буйнопомешанных?! Запершись в своей душной комнатке, она начала с того, что стала биться головой о стену, изрыгая хулу и проклятия. На долю Кристиана проклятий досталось с ушат и еще ведро. Потом, поутихнув, подползла на четвереньках к батарее и осторожно выглянула из окна, откуда, как на ладони, виднелся парк: лужайки с фонтанами, аккуратные дорожки, беседка с четырьмя арками и круглый постамент, куда Деви частенько забирался для произнесения своих пространных и запутанных речей. Деви… Аннет вспомнила, как однажды встретила этого чудаковатого старика в шлафроке и ночном колпаке посреди парка, как он бормотал что-то о сверчках, которые мешают спать, и грозился, что уволит их всех до единого. Неужто он пал жертвой ее обмана, ее клеветы? Неужто план ее дал течь? «Поразмысли-ка, — сказала она себе. — Кимура празднует победу, а Деви вот-вот поставят на учет к психиатру. Венто ликует, а ты… Ты исходишь желчью. Так кто же в выигрыше?»
Она еще раз обвела глазами идиллическую картину и внезапно ахнула, чуть подавшись назад: прямо на нее, на нее одну устремлен был ясный, пронзительный взгляд Аризу Кей. Цепкий и притягательный, как россыпи звезд в теплую летнюю ночь… Поглощенные разговором Кристиан и Джулия, рьяно спорящие о чем-то Франческо и Джейн, хозяйничающая Кианг да палач с метлой — всё померкло перед нею, смазалось, точно сюжет на холсте экспрессиониста. Существовал для нее только этот гипнотический взгляд.
«Отчего же, милая, изводить себя понапрасну? — прозвучал у нее в голове тихий голос. — Не нужна ведь тебе его смерть. Ты скорей неуемной злостью загонишь с-е-б-я в могилу! Зависть гложет? Но зависть — язва. А ведь ты могла всё это время пить из полного кубка жизни!»
К лицу прихлынула кровь, и Аннет разразилась слезами. Мало того, что ее усилия пошли насмарку, так еще и столько счастливых дней непоправимо загублено! Дней, которые могли бы быть счастливыми. Целительные и освежающие слезы — редкое явление для Аннет, которая ожесточилась не без участия темных сил. Но вот колдовство аргентинского шамана пошло на убыль, истончилось, прохудилось, как изношенная одежда, и с судорожным предсмертным хрипом вылетело за пределы обессиленного организма. Шаман, который в этот момент пожевывал куриную ножку у очага своей хижины, ощутил отток энергии, забеспокоился и заварил себе трав.
А Аннет, полежав немного на полу под окном, — после такого стресса отлежаться никогда нелишне — вернулась к действительности, которая вдруг показалась ей радужной и весьма многообещающей. Она открыла левый глаз — и подивилась голубому небу, открыла правый — и испытала восторг оттого, что находится в столь дивно обустроенной, опрятной комнате.
«Ну, всё, — решила она, едва сдерживаясь, чтобы не запеть от радости, — пускай другие, если им хочется, тратят время на зависть и месть. А у меня времени не так уж и много. Оставим его для созидающих чувств».
Чтобы назначить директора, у которого и винтики в голове на месте, и характер предприимчивый, мало ограничиться собственным мнением. Нужно созывать совет, устраивать демократические выборы, заниматься подсчетом голосов. На новую должность претенденты объявились не сразу. Двое, правда, вскользь признались, что не прочь ввести в местную систему образования кое-какие реформы. Признались — и прикусили язык, но было уже поздно — их вписали в бюллетени. А третьего пришлось вытаскивать из Гватемалы и чуть ли не за шиворот. Этот третий страшно не желал известности, а потому на уговоры поддавался с трудом. Но всё-таки поддался и предстал перед избирательной комиссией, нервно теребя свой клетчатый шарф.
— До-не-ро? — по слогам прочитал представитель совета. — А как будет ваше полное имя?
— Полное имя? — обидчиво переспросил географ. — Мне и этого вполне достаточно. И вообще, я на директорский трон не напрашивался!
— Не трон, а всего лишь кресло, — уточнил председатель.
— Трон, кресло… Невелика разница! — раздраженно припечатал Донеро. — Меня в Гватемале друзья ждут, а на следующей неделе — в Индии. А потом — в Китае и Шри-Ланке. Некогда мне тут с вами лясы точить!
— А можно о ваших друзьях поподробнее?
— Да пожалуйста! С превеликим удовольствием!
И ничего не подозревающий Донеро без опаски поведал избирательной комиссии о некоем Пьере- французе, заправляющем компанией высоких технологий, с которым они по субботам играют в гольф на полях Сент-Эмильон. О Ли Чене, с которым в бытность свою желторотыми юнцами они вместе удили рыбу на озере Цинхай и который теперь руководит крупным предприятием по изготовлению электронной техники. О Роберте Уикхеме из Великобритании, в пух и прах разгромившем конкурентов на мировом рынке.
— У нас очень схожие предпочтения, и он нередко увязывается за мною в странствия, — прибавил географ, весьма польщенный вниманием, с каким комиссия выслушала его рассказ. Потом он припомнил еще двух-трех своих знакомых, личностей весьма неординарного склада, и члены комиссии были сражены наповал.
«Человек с такими связями — просто ценность для Академии!» — шептались они.
«Спросите, спросите его, что бы он посулил нашим избирателям!» — нашелся кто-то.
— Посулил?! — с нескрываемым презрением отозвался Донеро. — Я ничего и никому не собираюсь сулить! Вы, видно, неправильно меня поняли. Я не претендую на директорский пост!
— А вы представьте, просто представьте, — вкрадчиво предложил глава совета. — Будь вы директором, что бы вы сделали?
— Что бы я сделал? Хм, — задумался тот. — Ну, перво-наперво я бы упразднил смертную казнь.
Географа избрали решительно и единогласно, невзирая на его ярые протесты и обещание развалить Академию, едва он заступит на должность. Всякий знал, что привести угрозу в исполнение у него недостанет духу.
— Ваши друзья, как я понял, — обратился к нему по окончании выборов профессор лингвистики, — птицы высокого полета; вы с ними на короткой ноге. Пара верных фраз — и проблема с финансированием улажена.
— Да-да, конечно, — сердито буркнул Донеро. — Но я вовсе не хочу пользоваться своим положением, чтобы выуживать из них деньги, как из дойных коров. Это… Это против правил! Вот вы бы поступили так со своими друзьями?!
— Если наши исследования пойдут на пользу их бизнесу, то почему бы и нет? — примирительно сказал невесть откуда выплывший Кристиан, оттесняя лингвиста, чтобы пожать географу руку. — Вы же не станете отрицать, дорогой коллега, что разработки Академии были приняты и одобрены многими из зарубежных партнеров Деви? Еще неизвестно, чья прибыль больше.
Донеро согласно закивал, вдруг обнаружив, что на сей довод возразить ему абсолютно нечем.
— Я вас сердечно поздравляю со столь знаменательной победой, друг мой, — продолжал тем временем Кристиан. — И уверен, что под новым знаменем Академия расцветет пуще прежнего… Кстати,
