Радость и облегчение аггаров так велики, что едва ли кто заметил, как помрачнел Кар.
Хлопоты обустройства прошли мимо, как неясный сон, а ночные кошмары и тянущее беспокойство днем все реальней, все больнее. Спору нет, здесь хорошо. Кар и забыл, каким вкусным бывает воздух, не отравленный близостью проклятой земли, как радостно звенят по весне ручьи; забыл, как ярко зеленеет на солнце молодая трава, как вкусна свежепойманная рыба, когда жаришь ее, посыпая солью, на углях, как пахнет мясо молодого зайца, как обжигающе струится по жилам кровь, когда загоняешь быстрого, полного жизни оленя... Но перечеркивая все, мешая дышать, рядом, так близко, что почти слышишь стук ее сердца, Империя. Эриан, некогда звавшийся братом. Верховный жрец, наместник Бога на земле, предатель и убийца. Мама... Если ей сохранили жизнь. И все, что казалось полузабытым, скрытым под толщей новых забот, воскресает, чтобы являться во снах и наяву.
Его угрюмому молчанию не удивлялись, привыкли. Разве что Дингхор, умеющий читать в душах, обратил внимание, но Кар теперь избегал бесед с вождем. Потому что не одни воспоминания заставляли его метаться, как лихорадке, хватаясь за любое дело, лишь бы занять воспаленные мысли. Но признаться в том Дингхору нельзя никак. С любой бедой, с любым вопросом Кар без колебаний пришел бы к вождю. Но не теперь. Не с этим.
Селение оживало, наполнялось деловитой жизнью. Вокруг зазвучали голоса. Стайка детей -- ни одного младше четырех лет, -- кто в короткой рубашонке, кто вовсе голышом, промчалась к озеру. Оттуда донесся радостный визг: кто-то решился, разбивая тонкий лед, попробовать воду.
Кар встряхнулся, усилием прогоняя с души тяжесть. Прихватив топор, прошел омытой солнцем улицей туда, где за последними домами были сложены распиленные на чурбаки осиновые и березовые стволы. Пес бежал рядом. Останавливался обнюхать столбик шатра, колесо повозки или забытую чьим-то ребенком грубую куклу и снова догонял человека. Только у самой околицы вдруг кинулся в сторону, как будто вспомнил о незаконченном срочном деле.
Кар потянулся, чувствуя, как расправляются вялые со сна мышцы. Привычно заработал топором -- один-два сильных удара, чтобы появилась трещина, вставить клин, забить его глубже, и вот уже чурбак растопырился, готовясь распасться на два куска. Каждый разрубить на небольшие поленья, сложить их в стороне, и все снова...
Холод отступил сразу. Кар сбросил куртку, вскоре за ней последовала и грубая шерстяная рубашка. Давно решил не вспоминать прежнюю жизнь, но сейчас коротко усмехнулся: видели бы чинные придворные! В потертых штанах из овечьей кожи, голый по пояс, заросший нестриженой бородой -- хорош брат-принц великой Империи! Опять замахал топором.
Солнце жарило уже вовсю, двигаясь к полудню, когда Кар выпрямился, отирая пот со лба. Еще не услышав легких шагов, спиной ощутил чье-то приближение. Обернулся и неслышно застонал.
"Беспомощный щенок. Сколько еще будешь дрожать при каждой встрече?" -- Кар с трудом выдавил приветливую улыбку.
-- Вот ты где, -- Аррэтан кивнула. -- Отец тебя зовет. Налмак утром вернулся.
Дочери вождя исполнилось семнадцать. Скоро наступит день, когда из отцовского дома ее уведет жених. И увел бы еще год назад, но вблизи Злых Земель не играют свадеб.
В тех проклятых местах супруги избегают близости, насколько могут, но за четыре года племя все же схоронило немало младенцев. Кар видел пустые глаза несчастных родителей и ненавидел себя. Потому что проклятие Злых Земель, отнимавшее детей у родителей, для него было горьким, как дикий лук, счастьем, а возвращение домой -- невыносимой болью.
-- Благополучно? -- с тревогой спросил Кар, потому что Аррэтан смотрела печально.
-- Да, -- но в улыбке девушки скользнула грусть. -- Они у отца.
"Тогда что? Ты не рада возвращению жениха? Или он принес дурные вести?" -- Кар не задал вопроса. Оставив топор, надел рубашку и пошел рядом, подстраиваясь под ее легкие шаги. Как ни старался глядеть в сторону, глаза сами возвращались к ее лицу. Аррэтан, словно чувствуя его жадный взгляд, смотрела вниз, на примятую множеством ног молодую траву.
Как у истинных людей, глаза аггаров разнятся от светло-голубого до темно-синего, но в жилах Аррэтан была и толика колдовской крови. Ее глаза, зеленые, как омытая солнцем листва, казалось, могли светиться в темноте. Резковатые черты лица немного напоминали самого Кара. Длинные волосы, заплетенные в толстую косу, отливали пеплом. Другой мог бы счесть их некрасивыми, но не Кар. Простое платье из некрашеной шерсти, так непохожее на крикливые наряды придворных дам, скрывало формы тела. Но в целом свете не было девушки прекрасней и желанней Аррэтан.
В ее присутствии Кар с трудом дышал, кровь громко стучала в висках, тело напрягалось до боли, заставляя с тоской вспоминать вольные дворцовые нравы.
Порой казалось, еще немного -- и он утратит власть над собой. Тогда Кар убегал. Седлал коня и скакал, скакал в горькую степь, презирая опасность, куда угодно, лишь бы дальше от людей...
Теперь, с возвращением, боль стала совсем нестерпимой. А спасения нет и не будет. Впору жалеть, что четыре года назад Дингхор не позволил разбойникам добить его.
-- Я просился с ними, -- сказал Кар невпопад. -- Твой отец не пустил.
Девушка понимающе кивнула.
-- Тебе опасно.
Вот так. Ему опасно, а Налмак, двоюродный племянник Дингхора и жених Аррэтан, переодетый в жителя Империи, отправился в Тосс. Там, в столице провинции, у Дингхора есть друг, а у племени -- надежный осведомитель. Лучшие воины вызвались сопровождать Налмака. Дингхор отказал одному Кару.
"Нет, мальчик, -- сказал он. -- Эта затея опасна и тебе и другим. Или ты забыл, что приговорен к смерти?" "Я буду осторожен, Дингхор! -- настаивал Кар. -- Под плащом не видно лица!" "Я сказал -- нет". Мягкий и отзывчивый Дингхор, когда речь заходила о благополучии племени, бывал тверже камня. Все, что оставалось Кару -- попросить Чанрета разузнать о матери.
Дом вождя располагался в центре селения. Приближаясь, Кар заметил две груженые серыми мешками подводы. Сквозь мешковину проступала белая пыль -- посланные не только благополучно вернулись, они еще купили на деревенской мельнице муку. По хлебу стосковались даже привыкшие к скудости аггары, что уж говорить про Кара!
Кожаный полог, закрывавший вход, был откинут. Пригнувшись, Кар вслед за Аррэтан шагнул внутрь. Огляделся -- в последнее время он редко заходил в дом вождя, а ведь когда-то довелось здесь жить. Изменились только стены: старые разрушили императорские солдаты, оставшееся довершили ветры и дожди. Теперь на прежнем месте возвели новые. И широкие скамьи вдоль стен тоже новые. Черные от копоти занавеси, кожаные подушки вокруг очага, низкий деревянный столик, разрисованный изображениями животных, посуда на нем -- вся обстановка помнит и светлые годы на берегу Круглого Озера, и черные скитания в Ничейной Полосе. Все словно стареет вместе с Дингхором -- осень без надежды на приход весны. Старший сын вождя давно мертв, а теперь и Ранатор погиб, не успев привести в отцовский дом молодую жену. Аррэтан предстоит уйти, став женой Налмака, в дом его родителей. Дингхор обречен доживать в одиночестве. Правда, вождям аггаров редко выпадает умереть от старости.
Сейчас в доме было тесно от набившегося народу. Дингхор сидел у очага, напротив устроились гости -- вернувшийся из Тосса отряд. На скамьях вдоль стен, на разбросанных подушках, даже на полу, скрестив ноги, сидели голодные до новостей аггары.
Налмак -- сильный, широкий в кости воин, заканчивал рассказ:
-- По всему выходит, что про нас и думать забыли.
-- Пока что, -- вставил по обыкновению хмурый Чанрет.
-- Будем благодарны и за это, -- прервал его Дингхор. Заметив Кара, кивнул: -- Заходи, Карий.
-- Чанрет... -- Кар не договорил: Чанрет виновато покачал головой:
-- Ничего. Гарион о ней не слышал.
Ничего, опять ничего! Чанрет вздохнул, и Кар через силу кивнул другу: все в порядке.
-- Дурные вести расходятся быстрей хороших, -- сказал Дингхор. -- Не печалься.
-- И вправду, -- согласился Налмак. -- Случись с твоей матерью беда, мы бы узнали.
Он улыбнулся ободряюще, как будущий вождь простому члену племени. Кар привычно спрятал
