-- Ваша племянница второй месяц пичкает императора ядом, и он до сих пор жив!
-- Вы сами велели применить медленный яд! -- казалось, баронессу ничуть не испугал священный гнев жреца. -- Вы хотели, чтобы никто не заподозрил убийства!
-- Теперь я повелеваю, -- жрец говорил негромко, но голос бил, как удары молота. -- Вы избавите страну от императора. Сделаете это быстро. И -- никто не заподозрит убийства. Вы поняли?
Тяжелую паузу -- Кар слышал только бешеные удары своего сердца -- прервал голос мужчины:
-- А почему?
-- Что -- почему?
-- Ваша святость, почему бы не случиться убийству... Если найдется подходящий убийца?
Жрец внезапно успокоился. Опустился на скамью, чуть в стороне от баронессы, Кар увидел его заинтересованное лицо.
-- Объяснитесь, -- сказал жрец.
-- Позвольте напомнить вам закон, -- мужчина рассуждал неторопливо, как будто речь шла о покупке нового скакуна или выборе блюд к обеду. -- Законом, как вы знаете, держится Империя. По смерти императора ему наследует первородный сын. В случае смерти сына, в отсутствие других детей престол переходит...
-- К сестре-принцессе, -- быстро вмешалась баронесса.
-- Верно. К сестре-принцессе, которая в свою очередь обязана выбрать супруга из ближайших родичей императора. Таков закон Империи, утвержденный Богом, дабы обеспечить близость императора к народу, исключить борьбу за трон...
-- Довольно, мы знаем это, -- прервал жрец. -- Продолжайте вашу мысль.
-- Мысль моя проста. Волею доброй императрицы Далии сестры-принцессы у нас нет, впервые за время существования императорского престола. Зато имеется брат-принц... змеиное отродье, как ваша святость изволили выразиться. В случае смерти наследника змееныш займет трон. И закон будет на его стороне.
Кару пришлось схватиться за дверь, иначе бы он упал. К счастью, трое, увлеченные разговором, ничего не услышали.
-- Это так, ваша святость? -- спросила баронесса.
-- Так, -- тяжело произнес жрец. -- Даже я не в силах изменить закон Империи.
-- Так почему бы не использовать его, ваша святость?
-- Понимаю, -- восхищение в голосе баронессы перекрыл азарт.
Жрец медленно кивнул. Мужчина продолжил:
-- Все, что нам требуется -- представить дело так, словно брат-принц убил императора и покушался на жизнь наследника. Но был вовремя схвачен. Таким образом ваша святость избавится от императора и от змееныша... И получит наследника, раздавленного смертью отца и предательством брата. Податливый материал для воспитания монарха, ревностного в служении Богу...
Воцарилась тишина. Жрец размышлял, собеседники почтительно ждали. Наконец Верховный жрец кивнул.
-- Вы правы, сын мой. Как ни ужасно, мы должны сделать это ради Империи. Когда вы предполагаете это осуществить?
-- Да хоть бы и сегодня, ваша святость. Ваша племянница, баронесса...
Кар тихо шагнул назад. Он и так слишком долго слушал. Страх, ненависть, отвращение -- он не знал названия чувствам, что заставляли дрожать, как на сильном морозе. Как будто наступил на клубок змей, провалился в яму с нечистотами...
Не думая, что делает, он схватил лампу и бросился вверх по ступеням. Бледное пятно света скакало от неровных шагов. Тошнота подступала к горлу, древние каменные стены словно двигались, грозя навалиться, раздавить... Некстати пришла память -- дворец строили еще при колдунах.
Изгибы лестницы тянулись почти бесконечно. Дыша громко, как загнанный олень, Кар вывалился на первый этаж. Бегом промчался по галерее.
У поворота остановился. Сейчас ночь. У дверей принца стража. Ворваться, крича о предательстве, поднять на ноги весь дворец? Кому быстрей поверят -- Верховному жрецу или Кару, змеиному отродью?
Злобные речи уже пустили корни в его душе. Еще вчера Кар не колебался бы, отстаивая правду. Сейчас, развернувшись, он бросился к лестнице. Вверх, на четвертый этаж, потом боковым коридором пересечь башню -- и снова вниз, к задним комнатам.
И вот он почти у цели, осталось несколько шагов. Здесь не грели светильники. Дрожащий огонек переносной лампы вырвал из темноты старинную фреску. Потускневшее, полустертое изображение, Кар видел его сотни раз, но сейчас древняя картина ожила перед глазами. По одеждам побежала рябь, как от ветра. Засверкали драгоценности на императорском одеянии, задрожали, готовые обрушиться, топоры палачей. Болью и гневом подернулись лица казнимых. Смуглые лица, черные волосы, высокие, как на подбор худые тела...
Блеклые глаза судей в ожидании уставились на Кара. Вот он, ненадолго избежавший казни. Вот оно, проклятое семя, змеиное отродье...
Всхлипнув, Кар ударил ладонью стену между картин. Участок стены сдвинулся, открывая потайную дверь. Главные покои всех башен имеют потайные выходы. Их устройство разное для каждой башни. Зачем это было нужно древним строителям, истинные люди не знают, но тайну выходов разведали давно, разведали -- и приспособили к своим нуждам.
Скользнув в узкий коридор, Кар вернул дверь на место. Снаружи стена теперь выглядела целой, кто не знает -- нипочем не догадается. Огонек лампы осветил короткий пустой коридор и дверь напротив. Дверь, ведущую в спальню принца.
Тяжелый гобелен насквозь пропитался пылью. Кар привычно задержал дыхание, выбираясь к полумраку спальни наследника престола. Мало кто при дворе не знал, что в покои наследника ведет потайная дверь; Кар единственный удостоился видеть ее. Кар, да еще император, сам в бытность наследником не раз ускользавший через нее навстречу радостям ночи.
Откинув край гобелена, Кар оглядел спальню. Свечи не горели, в камине дотлевали угли. Кровать под узорчатым балдахином приготовлена ко сну -- и оставлена нетронутой. Спальня была пуста.
Отчаяние накатило черной волной, мысли стали вязкими. Так чувствуют себя обреченные перед казнью, когда живая кровь еще струится по жилам и в теле не угасли желания юности, но холодное лезвие топора, еще не обрушившись, уже проложило неодолимый рубеж. Солнечный свет, дождь и ветер, людские голоса -- все осталось по другую сторону.
Кар тяжело привалился к стене. Он пропал. Он и впрямь проклятое отродье, неспособное спасти ни себя, ни тех, кого любит и почитает превыше всего. В чьих бы объятиях ни спал принц, к себе он вернется не скоро. Император Атуан падет жертвой предательства, Кара предадут смерти. А принц, дважды убитый, станет безвольной игрушкой в руках жрецов.
Последняя мысль отдалась жестокой болью. Эриан. Друг, брат и господин. Умереть за него -- счастье. Причинить ему боль -- хуже смерти и мук. "Мой принц. Мой брат!" Кар застонал, и стон, глухо прозвучавший в пустой спальне, отрезвил его.
Вернувшись тем же путем, Кар тенью пересек главное здание. Такой же освещенной галереей прошел в другую башню, к женским покоям. Здесь не понадобятся тайные двери.
На ходу пригладил волосы, вызывающе прямые и черные. Одернул короткую тунику. Глазам разбуженных стуком слуг в передней дамы Истрии предстал не испуганный беглец -- надменный молодой принц повелительным жестом отослал их прочь. Без колебаний растворил двери в материнскую спальню. Застать там императора было бы милостью Божьей. Гнев Атуана, сколь угодно суровый, желанней уготованной жрецом судьбы.
Дама Истрия спала одна. Камин не был затоплен -- в эти теплые еще дни огонь разводили больше ради уюта, чем для тепла. В окна светила луна. Неяркие блики скользили по волосам спящей, вдоль покрывала протянулись светлые полосы. Кар помедлил, но время утекало, и он коснулся плеча матери.
Она проснулась сразу. Приподнялась, натягивая на плечи покрывало. Вгляделась в полумрак.
