спину онемевшей от горя матери Артема. И в конце нашла в себе мужество подойти к ней, взять за ледяные пальцы и тихо произнести самые теплые слова, которые были бы уместны в этой ситуации. Светлана Петровна подняла на нее заплаканные глаза, закрыла их. Слезы потекли по постаревшему лицу, губы задрожали. Отвернувшись, она уткнулась в плечо Ивана Трофимовича, стоявшего рядом. Алевтина Михайловна поняла, что та не может видеть ее, и медленно отступила назад, в сомкнувшиеся за ней ряды одноклассников и друзей Артема. Она интуитивно почувствовала, что эта история будет иметь продолжение. Ей стало не по себе, но успокаивало одно – время лечит самые глубокие раны. Бог даст, Светлана сможет понять, что Нина – только повод гибели ее сына. Пьяная агрессия сделала свое дело – только она причина случившегося несчастья.
Алевтина Михайловна пыталась представить реакцию дочери на ее сообщение. Она понимала, каким неожиданным и болезненным оно стало для нее. Особенно в свете того, что ее девочка стала студенткой и ожидала от жизни светлой полосы, ничем не омраченной. Покачав головой, Алевтина Михайловна прижала руку к груди: одна в чужом городе, на пороге самостоятельной жизни – здесь хватает стрессов и впечатлений, а тут такое… Нина действительно едва не потеряла сознание, только представив себе все, что происходило в Саринске. Ей никак не удавалось представить, что же могло произойти, что заставило Володю совершить такое! Она стояла, прижавшись к мраморной стене, пока не почувствовала, что ей стало холодно. Прохожие едва удостаивали ее мимолетными взглядами. Нине было даже лучше, что никто не проявил участия. Это хорошо, нужно учиться стойко переносить трудности, зная, что опереться не на кого.
Посмотрев на часы, она поняла, что медлить нельзя: опоздать на первую встречу – создать о себе не самое хорошее впечатление. Нина несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула горячий летний воздух и, взяв себя в руки, решительно направилась ко входу на станцию. Прохладный поток воздуха окатил ее освежающей волной, когда она вошла в стеклянную дверь с надписью «вход». Сжимая жетон в руке, она подошла к турникету, но тут поняла, что не может бросить его: рука дрожала, не желая слушаться. Чуть не плача от досады, Нина оглянулась за уже наблюдающей за ней дежурной. Та стояла на своем рабочем месте, возле узкого прохода, предназначенного для льготного контингента. Покусывая губы, Нина подошла к дежурной, протягивая ей жетон.
– Не могу попасть… не могу… Дрожит рука, – глухо произнесла Нина, чем еще больше насторожила женщину.
– Ты не пьяна случайно? – ледяным тоном спросила та, внимательно глядя на Нину.
– Нет, нет. Я вообще не пью, принципиально. Просто нервы.
– Такая молодая, а уже нервы и принципы! – победоносно оглядывая спускающихся и поднимающихся по лестнице пассажиров, сказала дежурная. Она обращалась к ним, а не к побледневшей девушке, стоящей рядом. – Ну и молодежь пошла.
– Вы можете мне помочь? – едва владея собой, спросила Нина. Она протянула жетон и умоляюще посмотрела в непроницаемое лицо.
– Я вот думаю, кого мне звать: врача или милицию.
– Черт, да что же это такое?! – от нарастающей злобы на непонимание, недоверие Нина вдруг ощутила, как тело ее напряглось. Она была готова сказать то, что не следует, и едва сдержалась. Резко повернувшись, она за несколько шагов снова оказалась перед турникетами. Рука была твердой – жетон оказался на месте, и справа загорелся зеленый свет. Не глядя в сторону дежурной, Нина стала спускаться на станцию. Как раз подходил нужный состав, и она сразу зашла в вагон. Там, вопреки предупреждающей надписи, она прижалась спиной к дверям, закрыла глаза. Ей нужно было освободиться от мыслей о Володе, иначе ее лицо будет выражать страх и скорбь. Это не лучший вариант для того, зачем она ехала на встречу. Ей нужно успокоиться! Она пыталась отвлечься, почему-то вспоминая стихотворения Бернса на английском языке. Она выучила несколько на спор – Илья Стоянов и она всегда придумывали подобные состязания. Она тогда выиграла – учительница отметила, что произношение и чувство, с которым она читала стихи, заслуживают самой высокой оценки, а Стоянову нужно подтянуться. Говоря по правде, Илья тоже здорово читал тогда, сбившись лишь однажды. Но этого бывает достаточно, чтобы проиграть. На лице Нины мелькнуло подобие улыбки: она вспомнила откровенную досаду на лице Стоянова. Сейчас это воспоминание помогло ей снова стать собой. Она ошибаться не должна, ни единого сбоя – как для сапера.
Столица показалась Нине сосредоточением мирового зла, неудач и обмана. Но прошло немного времени, прежде чем девушка начала чувствовать себя здесь, как рыба в воде. Начать с того, что встречи с Геннадием Ивановичем не привели к тому, о чем он с таким жаром рассказывал. Наивная Нина совершенно недопустимо позволила обмануть себя. Вальяжный, солидный вид мужчины напрочь лишил ее природной проницательности. Она почувствовала что-то подобное возрастающей симпатии к нему и после первого же ужина в небольшом, но уютном кафе согласилась посмотреть, как живет ее будущий благодетель – так она окрестила его мысленно. Теперь Нина по-иному смотрела на все то, что произошло в тот вечер. Тогда она не задавала себе никаких вопросов, не видела ни в чем подвоха. Даже в том, что Геннадий Иванович сразу предложил заехать к нему, услышав, как Нина прочла ему два стихотворения Бернса. Она привела нового знакомого в неописуемый восторг.
– А еще говорят о потерянном поколении! – восхищенно произнес он. – Такая светлая голова и природная красота – удивительно редкое сочетание. Родители могут гордиться вами, Ниночка.
– Мама, у меня одна мама, – ответила Нина. – Она мечтает о самом лучшем для меня.
– Как любая любящая мать.
– Да, вы правы.
– Но, возвращаясь к английскому, – резко сменил тему Геннадий Иванович. – Я могу показать вам удивительные вещи. У меня дома есть нечто, что заинтересует вас. Вы не будете разочарованы. Соглашайтесь.
Он пообещал показать уникальное издание Голсуорси и Драйзера на английском языке, а она почему-то решила прихвастнуть, что легко будет читать с листа.
Весь вечер до поездки к нему домой Геннадий Иванович выглядел расстроенным. На вопрос Нины о причинах ответил, что назначил встречу в этом кафе не только Нине, но и человеку, непосредственно занимавшемуся отбором девушек. Тот должен был записать для себя паспортные данные девушки, посмотреть ее аттестат, мимоходом проверить знания английского и, в конце концов, оценить внешние данные. Но этот важный человек, конечно же, не пришел. Нину не смутил тот факт, что такие вопросы почему-то должны решаться в полумраке кафе, а не в официальном заведении. Она совершенно попала под влияние Геннадия Ивановича, даже утешая после того, как стало очевидно, что никто больше не придет.
– Не огорчайтесь, Геннадий Иванович. Занятой человек – не смог распределить свое время нужным образом. В следующий раз получится наверняка, – улыбаясь, говорила Нина, а Геннадий Иванович только безнадежно махнул рукой.
– Ну ни на кого нельзя положиться. Сам не сделаешь – никто не сделает! – недовольно сказал он, наливая в бокалы шампанское. Его бокал был пуст, а Нина едва притронулась к напитку. Он удивленно поднял брови: – Вам не нравится шампанское?
– Спасибо, но я вообще не пью ничего крепче минеральной воды.
– Вот это да! Но бокал искристого напитка исключительно для настроения, вопреки принципам, один раз, прошу вас!
– Не уговаривайте. Я никогда не пила, вдруг я стану глупой и излишне говорливой.
– Женщинам идет болтливость, особенно чуть хмельная. Это придает им особенное очарование.
– Ага, и возвышает мужчин до небес – мол, какие дуры. И так мелют что ни попадя, а тут…
– Вы меня окончательно покорили, Ниночка, – раскатисто смеясь, проговорил Геннадий Иванович. Его тело сотрясалось от безудержного смеха. Снова понадобился носовой платок, чтобы вытереть набежавшие слезы. – Во второй раз, между прочим.
Когда Нина приняла приглашение и согласилась на полчаса заглянуть к Геннадию Ивановичу домой, настроение его стало еще более приподнятым. Они доели десерт, выпив еще по бокалу шампанского. Нина почувствовала себя совершенно раскованно. Ей понравилось это состояние легкого опьянения. Оно каким-то невообразимым образом делало существующие проблемы менее острыми, отодвигало их, размывало. Нина не отказалась от последнего тоста «за приятное знакомство» и, лукаво поглядывая на Геннадия Ивановича, поднялась вместе с ним из-за стола. Взяв его под руку, она с гордо поднятой головой шла через небольшой зал. Она заметила, что их провожали заинтересованные взгляды. Нина не стала задумываться, кому они предназначались. То ли завидовали ее расцветающей красоте и молодости, то ли вальяжности и нескрываемой уверенности ее спутника.
Поймав такси, он всю дорогу рассказывал о том, как в студенческие годы учил иностранные языки. За это его называли полиглотом, что очень льстило его самолюбию. Потом он вдруг посмотрел на часы и чуть настороженно поинтересовался, когда она обычно возвращается домой.
– Я уже не ребенок, – тряхнув головой, заявила Нина. Шампанское сделало ее решительной, забывшей о некоторых ограничениях, о которых говорили мама и тетя Саша. Все их предостережения казались ей наивной, никому не нужной перестраховкой. Сами настращают, а потом избавляйся от комплексов как хочешь. Нина кокетливо прищурила глаза и, глядя на Геннадия Ивановича, взмахнула длинными ресницами. – Сейчас только десять вечера. Через полчаса будет половина одиннадцатого – детское время. Я ведь к вам на полчасика…
Геннадий Иванович снова раскатисто засмеялся, ненароком прижимая Нину к себе. Она не нашла в этом движении ничего предосудительного, только улыбнувшись в ответ. Ее новый знакомый нравился ей тем, что вел себя не так, как это делали взрослые мужчины. Он не смотрел на нее свысока, не читал нотаций, не пытался во всем навязывать свое мнение. И это было совсем не похоже на то, как она проводила время со сверстниками – ей было с ними не так интересно, даже с Володькой при всей его неутомимой фантазии. Воспоминание о Панине на мгновение лишило вечер романтического ореола. Словно жизнь разделилась на две части. В одной детство, школа, Володька и его безрадостное будущее; в другой – самостоятельность, раскованность, работа, мужчины, любовь. Нина почувствовала готовность забыть о первой ради благополучия во второй.
Но первые шаги во взрослую жизнь оказались слишком стремительными. Геннадий Иванович помог Нине переступить черту, за которой начинается другой отсчет времени. Этот вечер начался для обоих в стенах уютного кафе, а закончился на просторной постели в спальне Геннадия Ивановича. Все произошло настолько быстро, что Нина опомнилась только на следующее утро, открыв глаза и увидев рядом с собой спящего мужчину.
– Доброе утро, – переворачиваясь на другой бок, сонно произнес Геннадий Иванович.
– Который час? – спросила Нина, с ужасом понимая, что тетя Саша наверняка с ума сходит.
– Часы напротив тебя, девочка, – глядя на нее опухшими глазами, ответил Геннадий Иванович. Он с хрустом потянулся и быстро встал с кровати. Нина широко открыла глаза – он был совершенно голый. Перехватив ее взгляд, он удивленно поднял брови. – Что тебя так смущает?
– Ничего, – прошептала Нина, понимая, что и она лежит под одеялом обнаженная.
– Кофе будешь? – он подошел к журнальному столику, взял открытую бутылку шампанского и налил в бокал. Потом вопросительно посмотрел на Нину, поднимая второй бокал. – Может, начнем с шампанского?
– Нет, не хочу.
– Мое дело предложить. Ты что так уставилась на меня?
– А мы уже перешли на «ты»?
– Мы даже успели переспать, дорогая. Я – твой первый мужчина, проводник в страну наслаждений. Ты вообще что-нибудь помнишь или придуриваешься, чтобы выглядеть обманутой провинциалкой? Меня зовут Гена, вспоминаешь?
