и борьбу за ценности и идеалы». Л. А. Тихомиров считал: «Война уясняет смысл жизни, как и сама понятна лишь тому, кто разумом или инстинктом понимает смысл жизни. Жизнь — в идеале — есть мир, но жизнь в факте есть борьба. Тот мир, который составляет цель и идеал жизни, вовсе не есть пассивное бездействие, нирвана. Нет, мир состоит в гармоническом содействии всех сил жизни. Мир не есть гнилое болото, не есть безжизненность или бессилие, а — только гармония оживленных и содействующих одна другой сил. Это идеальное состояние жизни, по идеалу христианства, наступит вполне только с окончанием здешнего, земного, Мира. Но ...совершенно не подлежит сомнению, что в условиях нашей органической природы — указанный идеальный мир находится в вечном неустойчивом состоянии и достигается только вечным напряжением борьбы. В законах нашей органической природы состояния мира можно достигать только постоянной борьбой, так что цель жизни есть мир, а средство для этого — борьба. Строительница мира есть, таким образом, не слабая, не дряблая, не пассивная личность, а напротив — способная к борьбе, обладающая силой и активностью, но только не эгоистическая, а самоотверженная. Слабость и размягченность личности ведут вовсе не к миру, а лишь к предоставлению свободного поля действия злу. Потому-то человеческое общество никак не должно допускать извращения своего вкуса в отношении того, какие качества личности прекрасны, идеальны, требуют прославления. Добродетель и нравственная красота состоит не в бессилии, не в слабонервности, не в апатичности, а в том, чтобы человек, имея силы и нервы все разрушить, — в то же время, по любви к добру, не разрушал, а сохранял и созидал жизнь. Такими сильными и самоотверженными людьми живет мир и держится добро. Такую личность должно уважать, ставить примером для себя и для других как идеальную и героическую. Этому идеалу, если не глубже всех, то нагляднее всех удовлетворяет воинское звание».
Говоря о необходимости отстаивания своих священных идеалов силой, Тихомиров указывал: «Всякое убеждение рано или поздно непременно проявляется в формах физического действия, по той простой причине, что человек не дух и живет в телесном виде. Все наши поступки представляют соединение актов духовных и физических. Уж если человек что-нибудь делает, то непременно в сопровождении и физических актов... Противодействовать злу можно иногда нравственными воздействиями, но иногда невозможно иначе, как физически, и тогда «сопротивление» и «насилие» — нравственно обязательны. Поэтому-то человек, для которого, чтобы быть деятелем правды в обществе, — непременно должен понимать сложный характер борьбы, на нем лежащий. Общество со своей стороны должно понимать, что именно такие люди ему и нужны: люди крепкие, способные и готовые постоять за правду всеми силами, какие им дал Бог: головой, где нужно, сердцем, где его место, но также и руками, если это неизбежно, и отдать за правду не одни только нервы свои, но и кровь». Именно в этом по традиционному русскому пониманию и состоял подвиг богатырства за святую веру. В этом состоял и жизненный подвиг древних витязей, отстаивавших народные святыни с оружием в руках».
В отличие от современного «гуманного» пацифизма, вздувающегося волдырями или выступающего сыпью на запаршивленных душах обабившихся современников, христианское отношение к воинскому служению за веру требовало от мужской половины населения «железа» в руках и в блеске глаз через наличники стальных шлемов. «Да и как быть иначе? Ведь люди имеют свои идеи, свои идеалы. Эти идеалы развиваются по различным направлениям, объединяют вокруг себя различные группы людей и, в конце концов, нарастают во враждебные коллективности, из которых каждая стремится к господству. Это логично и неизбежно, потому что только при господстве идея может осуществить себя вполне. И вот — является война», — писал Л. А. Тихомиров.
Разумеется, здесь речь идет об обществе, в котором действительно есть идея. В противном случае общество без идеи не сможет вести войну и по сути обречено стать пылью истории. Война в обществе, живущем священными идеалами, имеет смысл очень глубокий, который делает такую войну в глазах народа священной и делает обязательным уважение к исторической роли силы и доблести. Л. А. Тихомиров полагал: «Этой исторической роли силы не должен забывать ни один народ, который имеет историческую роль, миссию... Мелкие, внеисторические народы могут жить, забывая значение войны: все равно не они будут устраивать человечество, а их самих кто-то будет устраивать (пользовать. — Авт.). Но всякая нация, которой дано всемирное содержание, должна быть сильна, крепка и не должна ни на минуту забывать, что заключающаяся в ней идея правды постоянно требует существования защищающей ее силы. Война, как вооруженная защита этой национальной идеи, как орудие ее распространения и утверждения, — есть и будет явлением необходимым, явлением, без которого, при известных условиях, невозможны ни жизнь нации, ни окончательное торжество той общечеловеческой идеи, которая в результате окажется величайшей, наиболее объединительной, наиболее способной дать мир народам».
И если нам, русскому народу, суждено исполнить до конца свою историческую миссию перед концом истории, мы должны вернуться к священному пониманию войны как подвига во имя святой православной веры, подвига, кровью предков выписанного на наших исторических боевых знаменах: «За Веру, Царя и Отечество». Этот бессмертный национальный девиз вновь зовет тех, кто еще мужчина, к мечу. Такое отношение к ратному труду изначально существовало на Руси с момента ее крещения князем Владимиром. Подвиг богатырства, как вид церковного послушания, лег в основу воспитания христолюбивого воинства, чьи идеалы четко и гениально выразил Суворов. В словах полководца мощь, сила, непобедимость русского крестоносца. «Драться как? Храбро, по-русски! Награда за подвиг? Мертвым Царство Небесное, живым — слава, слава, слава!» Суворов завещал русским воинам: «С Бога начинай все... Потомство мое прошу брать пример; всякое дело начинать с благословением Божиим, до издыхания быть верным Государю и Отечеству, избегая роскоши, праздности, корыстолюбия. Ищи славу только через истину и добродетель, которые суть мои символы... С Богом, ребята».
Воистину, пока Русь с Христом в сердце, слава с нами, мы — славяне! И со старых наших победных знамен смотрел нерукотворный лик Христа — Господа Славы. Генерал Петр Краснов писал про эти святые воинские символы непобедимости: «На них был крест — эмблема мученической кончины и прообраз воскресения, на них чернел пестрыми шелками расшитый двуглавый орел и сверкал Государев вензель». «За Веру, Царя и Отечество!» — с этими великими лозунгами наши полки побывали в Берлине и в Париже, стояли в Милане и в Вене, взяли приступом Варшаву, Измаил, Каре и Гёк-Тепе, стояли грозными победителями у стен Константинополя».
И как знать, если возродится новое рыцарство, призванное к богатырскому служению и витязьскому церковному послушанию — радеть ратными подвигами за дело Православия, то с Божией помощью мы выполним свою священную историческую миссию, чьим зримым священным и символическим исполнением всегда мыслился нашими предками золотой крест на Святой Софии в Царьграде и священное знамя царя Константина — Лабарум над Кремлем Третьего Рима.
