говорит, то какие мысли у тебя рождаются в связи с этим?
— А знаешь, Аллан, в этом что-то есть! — Только сейчас Лодейзен понял идею Бартлоу. — Сегодня же займусь этим делом.
От Бартлоу Лодейзен прошел в лабораторию Кейлеба. Застал его за мытьем рук после проявления фотопленки.
— Чем занимаемся, Оскар? — спросил он начальственно.
— Закончил вот изготовление документов для агента, которому предстоит выехать в Советский Союз. После обеда займусь ксерокопированием приказа Бартлоу по «Отряду-Р».
— А почему не докладываешь, что у тебя имеются связи в советском посольстве?
— Помилуй Бог! Тебя кто-то ввел в заблуждение. Я ни с кем не связан, Джерри. — Кейлеб догадался, о ком может идти речь, но надо было обдумать, как безобиднее это преподнести шефу.
— Терпеть не могу обмана!
— Не понимаю тебя. Возможно, ты имеешь в виду атташе по культуре Буслаева, так я к нему никакого отношения не имею. Буслаев — деловой контакт Эйхгольца. Пробивает персональную выставку его скульптур в России.
— Ты даже не встречал этого «атташе» у него дома? — Лодейзен произнес слово атташе иронично.
— Как же! Свояк меня познакомил с ним.
— И каково твое впечатление о нем?
— И я, и Эйхгольц убеждены, что это — дипломат чистой воды. Был бы подозрителен или интересен для нашей Службы, будь уверен, немедленно доложил бы. А так, что время зря отнимать. Дел у тебя мало, что ли?
— Так. Понятно. — Лодейзен посмотрел на стенные часы. Чувствовалось, что он спешит. — И все- таки присмотрись к нему. Попытайся расположить к себе, войти в доверие. Это очень важно и для тебя, и для Службы.
— Ты пугаешь меня, Джерри.
— Каждый русский — наш потенциальный противник, агент КГБ, если не разведчик.
— Я не подхожу для этой роли, — постарался увильнуть Кейлеб. — Поищи кого-нибудь другого.
— Пропадешь ты со своей щепетильностью, Оскар.
— Да и не желаю поддерживать с ним знакомство, коли он на подозрении у нас.
— Считай, что это мое и Бартлоу задание тебе.
Когда шеф ушел, Кейлеб задумался. «Предчувствие не подвело меня, — рассуждал он. — Но в мои отношения с Буслаевым неожиданно вторгся Лодейзен. Как поступить в этой ситуации? А может быть это к лучшему? По крайней мере, буду общаться с ним не по своей инициативе, а по заданию самого Бартлоу!»
СВАДЬБА
Фотографии скульптур Эйхгольца вместе с письмом Буслаева об изыскании возможности организовать выставку его произведений в Москве или Ленинграде ушли в Министерство культуры СССР. Антон обращал внимание устроителей на то, что в этом заинтересованы также культурные круги ФРГ, что она будет способствовать улучшению отношений между двумя державами.
Спустя месяц поступил отказ положительно решить этот вопрос по «идеологическим мотивам». И лишь вмешательство посла, лично позвонившего министру иностранных дел и в Министерство культуры, изменило это чье-то перестраховочное решение.
Эйхгольц приступил к подготовке выставки.
В те же дни посол пригласил Буслаева к себе в кабинет, похвалил за инициативу и настойчивость в достижении цели, за вклад в дело дружбы между народами. Вручил поступившее на имя Антона любезное приглашение господина Эйхгольца и его супруги на свадьбу их дочери. Расценил это, как добрый знак с их стороны, свидетельствующий об особом расположении к нему. Рекомендовал пойти с женой.
Свадьба проходила в ресторане в центре города. Была скромной и вместе с тем веселой и жизнерадостной, корзину цветов, которую преподнесли Елена и Антон Буслаевы молодым, фрау Шарлотта поставила на видном месте и всем и каждому объясняла от кого она, указывая при этом глазами, где Буслаевы сидят, гордясь знакомством с ними.
Буслаевых посадили на почетное место. Гости пили за счастье молодоженов, распевали свадебные песни. Потом были танцы по-немецки. Они оказались непривычными для Антона и Елены, поскольку были как бы строенными: три танца подряд, небольшая пауза и снова три. Отдыхали чаще других.
В перерыве между танцами к Антону подошел мистер Кейлеб. Предложил тост за него и его очаровательную супругу, за процветание России, за могущество русского народа. Как бы мимоходом сказал: «Выпил бы с вами что-нибудь покрепче, да не могу. Завтра должен быть как стеклышко. Как другу нашего дома могу сказать, работаю на режимном объекте, а там строгости на этот счет». Хотел было развить тему режимности, чтобы узнать его реакцию, не заинтересуется ли этим, но обстановка не позволяла. Сказал лишь: «Пусть это останется между нами». Пригласил его к себе на дачу познакомиться с коллекцией картин, которые он собирает.
Они обменялись визитными карточками.
Буслаев долго и много размышлял над словами Кейлеба и его приглашением и пришел к выводу: не так уж и прост этот господин, каким старается себя подать. А встреча на даче… Приблизит ли она его к цели или отдалит от нее? Тогда придется искать новую кандидатуру. Время не ждет. Уж не намерен ли этот опытный, видно, разведчик превратить его в игрушку в своих руках? Но, может быть, что-то другое стоит за его желанием поддерживать отношения с советским атташе? И он вовсе не разведчик? А что, если это агент, которого ему подставили? И все-таки игра стоит свеч! Нет худа без добра. Когда требуется провести «активное мероприятие», «двойника» днем с огнем не сыщешь. И тут же возникло сомнение: одно дело, когда сам агент обнаруживает свои двойниковые качества, и совсем другое дело вербовать «двойника», уже заведомую подставу.
Под дачу Кейлеб арендовал небольшой участок земли. Сама она представляла собой симпатичный двухэтажный коттедж. Нижний этаж его был жилым. Стены верхнего были увешаны картинами авангардистов. Среди них встречались и замысловатые по композиции, по цветовому решению. Несколько полотен принадлежало русским художникам-авангардистам из числа диссидентов.
— Я вижу, вам эти произведения не по душе, — сказал Кейлеб, заметив, как быстро он переходит от одной картины к другой, лишь ненадолго останавливаясь.
— Да как вам сказать… Гиппократ полагал, что жизнь коротка, искусство вечно. Искусство! Но в его пору не существовало авангарда, — неопределенно ответил Буслаев.
— Вы не принимаете авангард?
— Почему? Встречаются и талантливые вещи. Просто любая картина имеет своего зрителя. Реалистическая живопись встречает большее понимание. Авангард. Он бездушен. В нем нет музыки, энергии жизни. Зато много пустоты. Как и любая живопись, он требует от зрителя такого же видения и восприятия окружающего мира, как и у художника, создавшего данное полотно. — Шутя добавил: — Так что не гневайтесь на меня, пожалуйста. Наверное, я иначе вижу то, что происходит вокруг, — и по форме, и по цвету. Но в общем-то, все это имеет право на существование.
— Занятно. У меня лично упрощенный подход — «нравится», «не нравится», — сказал Кейлеб, разливая по чашкам кофе. — Прошу к столу, господин Буслаев.
— Спасибо. Вы бывали в моей стране? — спросил он.
— О да! Дважды приезжал в качество туриста, был и в европейской ее части, и в азиатской, и знаете, я далеко не разделяю мнение тех, кто побывал у вас и все хает, чернит. Это модным стало. Лично я тоже сталкивался с негативными явлениями, но встречал и светлое, хорошее. Особенно замечательны люди. Терпеливые, непритязательные, одухотворенные.
— Приятно слышать. Не боитесь попасть в немилость?
