— Атаман дал себя захватить чекистам. Тем самым он всех нас поставил под удар. Вот что я вам скажу, братья мои.
Цепная реакция не заставила себя долго ждать.
— Да что тут размусоливать! — заговорил Служивый, прищурив по привычке левый глаз на парализованном лице. — Начнем с того времени, когда можно было неплохо жить, когда фортуна нам вроде бы улыбалась. Со времен Гитлера, стало быть. Еще тогда, когда наш атаман командовал ротой СС, он перестал считать нас за людей. Как же, правая рука начальника Службы безопасности Хейфица! Знакомство с фрейлейн Баронессой! А добудешь чего у населения: вещицу какую — непременно ему отдай, чтоб ему черти снились! А изволит он заплатить тебе или нет — еще вопрос. Обидно. Унизительно. Ведь все мы — тоже человеки и жить хотим, как и он, достойно.
— Заткни свой фонтан! — одернул его Профессор. — Про сейчас, любезный, речь идет. Вот и говори дело. А то завел шарманку. Атаман — такой, сякой, разэтакий. Встань на его место в тот момент: он один, а людей Буслаева — десятка полтора. И то молодец — бежал, чтобы нас обо всем предупредить, а значит, уберечь от страшной участи.
Сов. секретно
Служивый — Байтуганов Баросби, 1902 года рождения. Осетин. Садовник. Служил в Царской и Белой Армиях в чине хорунжего. Участвовал в контрреволюционном восстании в гор. Моздоке. В эмиграции принимал участие в издании журнала «Горец Кавказа». Являлся агентом 2-го отдела Генштаба панской Польши. В период оккупации гитлеровскими войсками Ставрополя служил в разведшколе «Цет-Зюд». Националист. Мечтает о Великой Осетии от Каспийского моря до Черного.
Сов. секретно
Профессор — Рябинин Федор Степанович. Родился 3 мая 1918 года в городе Пскове. На допросе в отделе 1-Ц абвера показал, что отец его будто был приговорен НКВД к расстрелу, как священнослужитель. Сам он окончил семь классов и ФЗУ, работал на мясокомбинате, где забивал скот. В июле 1941 года был мобилизован в Красную Армию. В первом же бою, застрелив своего командира, перебежал в расположение немецких войск.
Легко пошел на сотрудничество с отделом 1-Ц и был использован для опознания и разработки русских военнопленных. Дал ряд важных донесений, в результате чего удалось предотвратить угон бронемашины и побег из лагеря группы русских пленных. В дальнейшем принимал участие в очистке лесов и деревень от партизан и подпольщиков, проявил себя беспощадным в отношении патриотов. Предан Германии фюрера.
— Разжаловать его из атаманов, и все тут! — скороговоркой вставил Неугомонный. — У нас здесь лесной закон, а не игра в бирюльки. Мы в батальонах Татаро-башкирского легиона так и поступали с теми, кто побывал в лапах большевиков, а тем более чекистов. Таким нет веры вдвойне! Сам Аллах не простил бы им этого. Застрелись, а в плен не сдавайся!
Баронесса чувствовала, что дело идет к финалу и надо было бы занять безошибочную для себя позицию.
— Разжаловать! А может быть, расстрелять? — спросила она «аудиторию». Но ответа не последовало, и она продолжала: — Одумайтесь, господа! Господин Краковский немало сделал в борьбе с партизанами. Ему доверял сам начальник Службы безопасности Постав! Уж я-то об этом знаю как-нибудь. Наконец, он награжден «Железным крестом» и медалью «За верность Германии». Да и вы-то, вы сами, что из себя представляете? С ним же были заодно! И, как и он, верой и правдой Гитлеру служили, помогали ему новый порядок устанавливать на оккупированной нами русской земле!
В дверях появился Краковский, за ним — Варька, по прозвищу Шалашовка. По всему видно было, он слышал разговор, происходивший в бункере, через неплотно прикрытую дверь. Встал, расставив ноги. Оглядел всех внимательно. Встретив хмурые лица, сказал:
— Атаман стал не нужен, значит. Сами с усами! Так и говорили бы, «господа присяжные», глядя мне в глаза. Решили устроить суд Линча над своим фюрером? Всех вижу насквозь: и кто о чем думает, и что замышляет. Правильно говорит фрейлейн Баронесса: да кто вы такие, чтобы меня судить? Буслаев называет вас изменниками Родины, гестаповскими холуями. Будьте уверены: на каждого из нас у него заготовлена петля либо отлита пуля! Сердцеед, к примеру, наверняка известен ему как командир лагеря для советских военнопленных, каратель. Скептик, как энтеэсовец, которого Хейфиц подсаживал в камеры к арестованным подпольщикам.
Раздался чей-то ехидный смешок. Краковский продолжал:
— О моем адъютанте, Профессоре заплечных дел, ему, безусловно, известно даже то, что он служил в Русской Освободительной Армии генерала Власова — РОА. А о тебе, Неугомонный, — кличка-то какая! — и говорить нечего. От Буслаева не утаишь, что ты воевал против большевиков в составе Татаро-башкирского легиона вермахта и даже приложил руку к раскрытию абвером антифашистской группы Мусы Джалиля. Ему голову отрубили, а ты — награду от Гиммлера схватил! Знает лейтенант, конечно, и о тех из нас, кто принадлежал к латышским айзсоргам, к Украинской повстанческой армии — УПА, к созданному абвером эстонскому формированию ЭРНА. Словом, господа, наслушался я от него всякого, — сочинял он. — И знаете, с большой пользой для себя: я увидел в вас настоящих своих единомышленников, связанных со мной одной веревочкой и одинаково ненавидящих советскую власть, преданных идеалам великого фюрера!
Слышно было потрескивание сырых дровишек в печурке. На лицах слушавших Краковского бандитов все больше и больше проступало беспокойство за свою судьбу, за свою жизнь.
— Откуда чекисту может быть обо всем этом известно, роттенфюрер? — поинтересовался Неугомонный.
Видно было, что это беспокоит и других.
— А ты сбегай к Буслаеву и узнай. Я лишь могу догадываться: в его руки мог попасть гестаповский архив. А там, кто его знает. Сбегай, может быть, он лично доложит тебе, кто тут, среди нашего лесного брата, стукачом у него работает, — сказал Краковский, и это его самого рассмешило.
Слушавшим его было не до смеха. Каждый думал, как бы самому выжить в этой обстановке, избежать надвигающегося возмездия.
— Если архивы службы Хейфица оказались у Буслаева, ими надо завладеть и уничтожить, чтобы концы в воду! — предложил Кривоносый.
— Может быть, тебе эту почетную акцию и поручить? — раздался чей-то голос с верхних нар.
— Один, как же… Это тебе не хухры-мухры. Потребуются люди, оружие, — струсил, а может, и набивал себе цену, Кривоносый.
— Я предоставлю тебе и то, и другое, — пообещал Краковский.
— Тогда почему бы не попробовать? Согласен, атаман! Но сперва разведку следует провести непосредственно в здании милиции. Чтобы наверняка и со знанием внутренней обстановки действовать.
— И разведкой помогу. У меня имеется такая возможность. Человек тот из осодмильцев. Он крепко завязан с нами. Разобьется, а дело сделает. Только действуй, Кривоносый!
Я, Семагин К. В., лично знал мужчину, изображенного на фотографии слева, но фамилию его, за давностью времени, не помню. Кажется, Капустин, не то — Репкин. Зовут его вроде бы Игорем, не то — Егором. Судим за изнасилование малолетних, но сидеть в тюрьме ему долго не пришлось. Захватив город Запорожье, его освободили германские фашисты. Поначалу при немцах мы вместе работали в железнодорожном депо Киева. Он — сцепщиком вагонов, я же — слесарем в мастерских. Встречались в общежитии. Незадолго до битвы на Курской дуге он вдруг исчез. Слышал, будто гитлеровцы увезли его в Германию.
