Теперь все до кучи?то валил христопродажный Амфи. И азиатские хлопковые фабрики, и уральские красильные заводы, и даже лошадей, опоенных шампанским!
Что скрывать, жаль рысачков.
Что говорить, морду набить хотелось.
Он уже было и собрался для этой приятной разминки в Питер, да в «Славянском базаре» встретил университетского приятеля — Антошу Чехонте, который за несколько лет стал просто Чеховым. Как было не разговориться? Как не посетовать на беспардонного Амфи? Нынешний Антоша — теперь Чехов! — был в любимцах у газетного владыки Суворина. Но на гневные сетования — смех был в ответ:
— Владыки? Да кто с нами, грешниками, может совладать?..
— Никто не может, — с удовольствием согласился прежний бузотер.
— Вот-вот. Лучше скажите, как поживаете? Что поделываете, Савва Тимофеевич?
— Живу — хлеб жую. А поделываю ситцы. Не книжки ж мне, бездарю, писать!
Тоже кольнуло холодноватое отстранение. Уже не «потыкаешь». Сколько лет, сколько зим!
Поговорили, по чарочке выпили, а разошлись, кажется, с обоюдным облегчением.
Амфи написал уже явный донос — словно с уст родимой матушки Марии Федоровны. Дословно и вспоминать не хотелось, а суть такова: бродят по Орехово-Зуеву всякие-якие побродяжки, то бишь бывшие ссыльные. Савва Тимофеевич Морозов принимает их на фабрике с распростертыми объятиями, а одна так даже полюбовницей его была, как не порадеть.
Ах, сукин сын! Вот из?за чего ему взбрендило поехать в Питер и морду набить, может, заодно и самому Суворину, коль ради тиражей-прибылей печатает такие гадости. Но после встречи с разумно- ироничным доктором Чеховым бить по газетным мордасам расхотелось. И вместо этого сбежал со второго этажа вниз и сказал жене:
— Зинуля, если кто будет телефонировать — я на фабрику поехал.
— Нас же барон на встречу друзей пригласил! — удивилась жена его забывчивости.
— Передай барону своему. — остановился он на этом обидном слове, но тут же и докончил: — Да, именно это: Савва Тимофеевич Морозов в его друзьях не состоит.
Что отвечала жена, он уже не слышал: рысаки несли его на вокзал. Не те, опоенные шампанским, другие.
Истинно — черт знает что вокруг него творится!
В мысленном раздрае с другом Амфитеатровым он раздирал одну несуразность за другой — но как разорвать последнюю, возникшую еще в дурные студенческие годы?..
Севастеюшка!
Теперь весь работный люд называл ее Севастеей Ивановной, и была она вроде какого?то партийного жандарма. Зуевский штаб-ротмистр Устинов ейи в подметки не годился; тот в постоянной пьяни пребывал, а она, как возвернулась, первым делом попросила:
— Савва Тимофеевич, не будете возражать, если трактир у Перевоза мы сделаем домом трезвости?
Какой разумный хозяин не возрадуется трезвости своих работных? Естественно, вопрос:
— Кто эти «мы»?
— Сознательные рабочие. Ничего противозаконного, кажется, не делаем?
— Пока да. Что будет дальше?
— От вас зависит, Савва Тимофеевич. За увечья отвечаете? Закон!
Все?то она теперь знала, до всего добиралась. Закон об ответственности хозяев за увечья своих рабочих был внесен Витте и чуть не перессорил всех еще на Нижегородской ярмарке. «Как?! — кричал тот же Бугров. — Я своим грузчикам должен руки-ноги пришивать?» Главная пайщица Николаевской мануфактуры, она же матушка Мария Федоровна, и не зная Бугрова, тоже бурчала: «За фабру отвечать? С ума ты сошел, Саввушка!» Где им было понять, что хитроватый министр таким вот образом просто пар выпускает?
Но директор-распорядитель ответил охотно:
— Закон буду соблюдать.
Ай да Севастея Ивановна, бывшая когда?то Севастеюшкой! Покуривая папироску за папироской, она и о другом с улыбочкой спросила:
— И фабричная инспекция?..
Из?за нее, малопонятной бородатым купцам инспекции, в свое время и стачка началась. То отменяли, то заменяли, а ведь дело?то нехудое. Маленько, хоть и по-царски, выпороть того же Бугрова — чего лучше!
— Я слышал, и тебя, Севастея Ивановна, в состав этой инспекции ввели?
— Правильно слышали, Савва Тимофеевич, — пыхнула она ему в лицо дешевеньким табаком. — Хороший хозяин не будет зряшно пороть свою тягловую лошадь.
— Как говорят — хорош я или плох?
— В доносчицах не состою, Савва Тимофеевич. Сами смекайте.
Разговор происходил в директорском кабинете. Не отцовские порядки — обычное дело. Время от времени цеховых старост приглашал. Даже кое-кого из работных, отмеченных особой смекалкой. Иначе откуда быть прибылям? Без отцовского живодерства, а втрое выросли. Пайщики-компаньоны, вроде родимой матушки, бурчать?то бурчали, а денежку сосали с удовольствием. Чего бы злословить?
Но не без умысла же один из пайщиков постучался? Назаров. Он же начальник красильной фабрики. Он же родич, из клана Морозовых. Он же и матушкин соглядатай. А может, и поставщик сплетен для газетчиков. Откуда знать тому же Алексашке Амфитеатрову о нынешней Севастее?
Да, он пожалел ее, после уральских курортов поставил браковщицей готовой продукции. Это даже повыше мастера — и его к ногтю, если халтурит. Гроза цеховая! Но разве хозяин- то в убытке? Сейчас ситцевой завалью никого не удивишь, стало быть, и денежку хорошую не выгонишь. Фабрики растут, как грибы после дождя, — после введенного Витте золотого рубля. Одна московская Прохоровская мануфактура чего стоит! Так и жмет морозовским фабрикам на пятки; ее уже в народе Трехгоркой называют, а если назовут и Третьелучшей? Быть третьим на громадных просторах России не так и плохо.
А если сбросить на полгрошика с аршина?.. Нет, цеховой цербер — душа хозяйская. Полгрошика, в утешение покупателю не сбрасывай, а дай ситчик, миткаль, нанку или, там, постельное полотно, да еще цветное, игривое, чтобы износу не было. Чтобы не линяло в любых щелочных чанах и крестьянских жаровых чугунах. Покупатель?то не дурак, быстро разберет, где краска вековая, а где дрисня детская.
Фабрики крутились, как колеса на железных осях, хорошо смазанные. Директор- распорядитель со спокойной совестью уехал на уральский завод. Там делались краски. У единственного мануфактурщика краски были свои. Зря, что ли, студиоз-химик фолианты Дмитрия Ивановича Менделеева штудировал, да в Англии красильным делом увлекался? Краски у него и другие фабриканты готовы были скупать — да разве он не купец? Знай свою выгоду, Савва Морозов! Это ж не полы или крыши мазать. Тут собственные секреты, тайные.
Из Пермской губернии, из Всеволодо-Вильвы, где у него был сверхсекретный заводик, вернулся королем. Будут морозовские фабрики с вечными красками!
И первой, кого он встретил по возвращении, проездом еще по Никольской улице, — была все та же Севастея. Идя обочь с каким?то незнакомым человеком, она сдержанно и непугливо поздоровалась с хозяином. Тот, как и всегда, ответил наклоном головы. Так у него повелось с первых дней. Не при отце, чтобы бороду от работника воротить. Ну, может, чуть пониже пригнул лобастое урылье.
Но на беду матушке Марии Федоровне вздумалось в его отсутствие погостить у внучат. Через какой?то зряшний час ей уже и нашептали: гляди, кормилица, смотри, праведница! Бизон?то твой — перед кем рога гнет?!
Как по мановению чьей?то ручищи, вскоре и штаб-ротмистр Устинов своей «селедкой» в прихожей прогрохотал. По приказу хозяина в кабинет его не допускали, единственно, выносили графинчик с солеными заедками. Савва Тимофеевич и внимания было на это не обратил, разве что поморщился под железный брякоток. Но слуга вошел:
— Очен-но просят, Савва Тимофеевич!
Не звать же, вопреки всему, в кабинет. Не по рылу честь! Лучше уж самому выйти в прихожую. Мало
