За что? — не сразу понял Гарри.
«Контроль не сработал», — сообразил он, чувствуя что-то вроде сладкого злорадства.
Он облизал свою руку, глядя на друга помутившимися глазами, присел на корточки и нежно сцеловал остатки теплого семени.
— Ликвидация аварии на атомной станции, — сказал он.
— Иди сюда, спасатель, — Северус подхватил его под мышки и подтолкнул к дивану. — Проблемы со вторым реактором.
Индейка подгорела. Забытая кучка шафрана осталась пылиться на столе маленьким красным муравейником.
* * *
— Расскажи, как они встретились, — с набитым ртом сказал Гарри. — Дамблдор и Гриндевальд. И как ты вообще такое устроил?
Отбросив правила хорошего тона, оба рылись вилками в кастрюльке, отыскивая чудом уцелевшие кусочки индейки.
— Вот не горелый, — Северус подцепил очередной кусок и сунул в рот Гарри. — Фактически, Дамблдор сам подтолкнул меня к этому, — вздохнул он. — Началось с того, что он стал затевать со мной беседы, ходить вокруг да около с расспросами про блокаду сердца второй степени.
— Блокада — это нарушения ритма? — Гарри подхватил на вилку кусок, придирчиво осмотрел и пальцами сунул в рот рассказчику.
— Угу. Нарушение проводимости импульсов. Не все импульсы проводятся к желудочкам. Перебои в сокращениях, отсюда слабость, потеря сознания и прочие прелести, если речь о второй степени. Вот тоже что-то съедобное, — Северус повторил его маневр, подхватив пальцами неподгоревший кусок индейки, и скормил Гарри, как птенцу.
— А при чем тут Гриндевальд?
— Пастор пытался выяснить, насколько это опасно. Я сказал, что не доверяю чужим диагнозам и должен лично человека осмотреть, а тогда выводы делать. Старик, пряча глазки, заявил, что явиться лично тот не может, поскольку якобы находится в тюремном заключении. Вы же знаете, я любознательный, мистер Поттер... — Северус положил в приоткрытый от любопытства рот Гарри помидорную дольку. — Я позвонил знакомому в Тэвисток клиник, поинтересовался состоянием здоровья мистера Гриндевальда... Мы задушевно поговорили с местным кардиологом. Оказалось, Гриндевальду таки поставили диагноз, атриовентрикулярная блокада. В последнее время состояние пациента ухудшалось всякий раз, когда его навещал господин Дамблдор... который, кстати, в течение двадцати лет исправно платил за его лечение, содержание, не говоря о тоннах красок и холстов, потребляемых бесами.
Гарри потрясенно открыл рот.
— Я думал, он засунул Гриндевальда в психушку и забыл.
Северус покачал головой.
— Я тоже так решил поначалу, но... Неизвестно, что послужило причиной пасторского инфаркта после банкротства, уж не мысль ли о том, что он больше не сможет поддерживать своего побитого бесами приятеля?
— И ты... предложил имплантировать ему водитель ритма? — удивленно спросил Гарри. — Это что... опять за средства Фонда?
Северус ухмыльнулся.
— Ну не мог же я сделать пастору сюрприз за счет мадам Долорес! Имплантация кардиостимулятора — относительно недорогая операция... Двадцать минут, местный наркоз, и можно бежать рисовать чертей... Но я его подержу в обществе пастора еще пару дней, — хищно улыбнулся он. — Гриндевальд не буйный, и у меня в самом деле сейчас нет отдельной палаты.
Гарри обнял его за шею и вздохнул.
— Знаешь... ты очень добрый.
— Ни черта я не добрый, — фыркнул Северус. — Помочь воссоединиться престарелым любовникам — прекрасный способ снять нимб святости с пастора и подорвать партийный авторитет госпожи Долорес.
Гарри испуганно отстранился и неверяще заглянул в антрацитовые глаза.
— Ты шутишь? Только из-за этого? — он попытался отыскать в лице друга след иронии, но взгляд Северуса был совершенно непроницаем. — А как Амбридж узнает, что Гриндевальд...
— Для этого существует Рита Скитер, — недобро улыбнулся Северус. — Спасибо, мистер Поттер, вы натолкнули меня на прекрасную идею. А учитывая страсть Дамблдора и Долорес делиться с прессой гомофобными размышлениями о судьбе планеты...
— Значит, ты помог Гриндевальду не от души! — возмущенно перебил Гарри. — Ты сказал, что будешь голосовать за Малфоя! За консервов! А Амбридж — это ваша оппозиция, поэтому...
— Люблю вас во гневе, мистер Поттер, — пробормотал Северус, улыбаясь краем губ.
— Прекрати! Тебе должно быть стыдно!
На лице друга появилась откровенно ироничная улыбка.
— Последний раз мне было стыдно в детстве, когда приятели привязали меня к дереву, сняли трусы и долго водили вокруг хоровод, — насмешливо кривя губы, сказал он.
Гарри мгновенно забыл о политике.
— Правда? — ошеломленно спросил он.
Северус задумчиво повертел в руках почерневшую кастрюльку от индейки и швырнул ее в мусорное ведро. Тетя Петунья заставила бы скрести нагар до седьмого пота, мельком подумал Гарри.
— Еще как. Отличный хоровод, с улюлюканьем... И девочку, которая мне нравилась, не забыли пригласить на шоу.
— О, Боже, — пробормотал Гарри. — Я бы умер от стыда!
— Чудом выжил, как видишь, — ухмыльнулся Северус. — Это я сказал к тому, чтобы ты понимал, что такое стыд. Не путай его с чувством вины за содеянное. Прости, дорогой, но ни стыда, ни вины из-за Дамблдора и Гриндевальда я не ощущаю.
— А как ты... Как ты потом с этим жил? — взволнованно спросил Гарри, проигнорировав последнюю фразу. — Со стыдом? У меня были разные истории в школе... — он инстинктивно передернулся от воспоминаний. — Меня не привязывали к дереву без трусов, но я... столько раз... хотел умереть на месте, из-за гораздо меньшего позора. Я вообще школу вспоминаю, как сплошной стыд, — вздохнул он.
Северус обнял его за плечо.
— Пойдем в сад, Кит. Там хорошо по вечерам.
Они сели прямо на пороге. На улице стемнело, ветер приятно овевал лицо, лениво шелестел листьями вишен и разносил по саду опьяняющий аромат ночных фиалок, гардений и резеды.
— Знаешь, Кит, сейчас это кажется смешным, — задумчиво сказал Северус. — Но тогда я долго мучился от унижения. Представь себе мое удивление, когда через несколько лет упомянул об этой истории в разговоре с приятелями, оказалось, никто из них ничего не помнит! Повеселились и забыли, а я просыпался по утрам, помня, засыпал по ночам, помня... К счастью или к сожалению, люди не думают о нас так много, как нам самим кажется. Все ваши школьные друзья уже и забыли, как дразнили вас, дорогой мистер Поттер. Поверьте мне.
Гарри прижался к его боку.
— Хотелось бы верить, — вздохнул он. — Я всё время себя стыжусь, — признался он. — Мне кажется, я вечно всё делаю не так, как надо. Корявый, неумелый, тупой и... и тому подобное, — печально прибавил он, не желая вдаваться в детали.
«Глупый необразованный урод с дурацким цветом глаз, маленького роста, и вообще кретин», — мысленно прибавил он.
Северус обнял его за плечо и поцеловал в висок.
— Тебе нечего стыдиться, мой хороший. Стыд — это наша попытка посмотреть на себя глазами других. Это страх не понравиться, быть отвергнутым. Знаю. Когда хочется сгореть, провалиться под землю, повернуть время вспять, лишь бы случившееся никогда не происходило!
— Ой, точно, — согласился Гарри. — Я мечтаю провалиться поглубже по десять раз на день, — с досадой сказал он.
— Ничего хорошего, Кит. И чем тебе помогает это чувство?
— Ничем, — хмуро сказал Гарри. — Еще гаже делается.
Северус положил руку ему на колено.
— Помните, мистер Поттер, я предлагал вам внимательно рассматривать всякую приходящую информацию? Наши эмоции — тоже информация. И если с ними не работать вдумчиво, не пытаться проанализировать и понять, приносят они нам пользу или вред, то можно превратиться в их раба. По десять раз в день может проваливаться под землю только раб стыда.
— Вот, уже и раб стыда, — безрадостно вздохнул Гарри. — Был рабом божьим, так нет же, оказывается, это не всё.
— Раб божий — почти то же самое, что и раб чувства вины. Чтобы быть рабом своей вины, не обязательно бегать по церквям, — вздохнул Северус. — Но если вину можно исправить, искупить... одним словом, принять активные меры, то с чувством стыда уже ничего не поделаешь. Разве что жизнь самоубийством кончить, тогда наверняка полегчает, — ухмыльнулся он. — Но есть более гуманные методы, мистер Поттер. Вроде перепрограммирования и очистки мозгов.
— Есть вещи, которые невозможно забыть. Если бы была такая таблетка, выпил и...
— И забыл, как тебя зовут, — фыркнул Северус. — В том-то и дело, виноватый человек осуждает свой поступок, а стыдящийся — ненавидит сам себя, не принимает себя таким, как он есть, если не удалось заслужить чье-то одобрение... иногда до мелочей, до смешного.
Гарри вздохнул, молчаливо соглашаясь. Он вдруг подумал, что больше всего на свете мечтает чувствовать одобрение Северуса.
— Стыд нельзя искоренить, как наставления тети Петуньи. Но можно научиться управлять своими эмоциями, — продолжил Северус, — так, чтобы они не вредили, а работали во благо.
— Ну и как ты ими управляешь? — с любопытством спросил Гарри, разглядывая суровый профиль «мистера Контролера». — Или у тебя стыд атрофировался? — ехидно спросил он.
— Ага, как же, такая дрянь никогда не атрофируется, — поморщился Северус. — Просто я научился вовремя задавать себе вопрос, примерно такой: «Итак, что имеем? Стыд. Могу ли я что- то исправить? Стану ли я внутренне лучше, если займусь самобичеванием?» Если я считаю, что это конструктивная эмоция, я с ней внутренне соглашаюсь. Она подталкивает меня к работе над собой,
