глаз.
На этот раз дверь за юношей закрылась почти бесшумно.
Только пройдя всю улицу и свернув на Кембридж Гарденс, Гарри вспомнил, что так и не забрал у профессора свою черную с золотым обрезом Библию.
* * *
6. Грех Онана
Гарри проснулся, вновь истерзанный ночным кошмаром. На сей раз в утреннем тумане полусна-полуяви мучить юношу явились дьявольские бледные руки. Тонкие чувственные пальцы нечестивца скользили по его лицу, медленно проводили по губам и даже пытались проникнуть в рот. На мгновение перед затуманенным Морфеем взором юноши мелькнули черные бесовские глаза. Впрочем, у Гарри не было никаких сомнений — он знал даже во сне, кому принадлежат ласкающие руки с длинными пальцами.
Проснулся он, вновь оскверненный грехом. Сие случилось во сне, и Гарри не знал, касался ли себя рукой, или же всему виной ловкие сатанинские пальцы искусителя.
Глядя в покрытый сеточкой трещин потолок, напоминающий карту британских железных дорог, Гарри вспоминал и вспоминал свой странный сон. Нет, чужие руки не осмелились прикоснуться ни к чему, кроме его лица. Всему виной было вчерашнее мимолетное прикосновение профессорского пальца, стирающего клубничный сок. Как мало нужно дьяволу, чтобы смутить божью душу, в расстройстве думал Гарри.
_______________________________________________________________________________________________ _______
http://img833.imageshack.us/img833/7619/98781265.jpg
Фанарт jozy. Ночной бес
_______________________________________________________________________________________________ _______
Через час он уже привычно махал пластиковой метлой между рядами кинозала. Мысли привычно перескакивали с одного на другое, но неизменно возвращались к центральной проблеме, а именно, к работе. Вернее, к отсутствию таковой. Гарри даже купил газету, но, зачитавшись статьей о пышных похоронах архиепископа Кентерберийского, так и не добрался до рубрики вакансий.
Времени было в обрез — надо было спешить на служение.
— Так в чем, спрашивается, грех Онана? — сурово вопрошал пастор Дамблдор, пронизывая паству умным острым взглядом из-под очков- половинок.
Гарри сел, обхватив себя руками, будто это могло помочь ему спрятаться от всевидящего ока сурового проповедника. К счастью, пастор не обращался ни к кому конкретно. Поскольку никто не возжелал пуститься в объяснения о грехе Онана, пастор продолжил:
— Вот как описывает нам эту историю Книга Бытия: «И сказал Иуда Онану: войди к жене брата твоего, женись на ней, как деверь, и восстанови семя брату твоему. Онан знал, что семя будет не ему, и потому, когда входил к жене брата своего, изливал на землю, чтобы не дать семени брату своему. Зло было пред очами Господа то, что он делал; и Он умертвил и его».
В зале собрания наступила полная тишина. От произнесенного пастором слова «умертвил» на прихожан повеяло особенной жутью.
— Многие христиане заблуждаются, называя грехом Онана мастурбацию. Да-да, я не побоюсь называть вещи своими именами, — прервал себя пастор, и прихожане не сомневались: таки да, пастору Дамблдору не страшен ни Онан, ни мастурбация.
— Онан отказался восстановить род брата, ослушавшись Господа. В этом заключается основной его грех. Так трактует преступление Онана большинство верующих. Но я вам скажу, — пастор опять обвел собрание цепким проницательным взглядом, — что грех сей гораздо тяжелее и страшнее, чем просто непослушание Отцу. Онан и его последователи, — пастор вдруг метнул тяжелый взгляд на пятый ряд, в котором сидел пригвожденный страхом Гарри, — оскверняют не только свои тела. Позвольте зачитать Первое Послание Коринфянам, — он поправил очки: — «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии». Из этого текста следует, что христианин не может совершать со своим телом то, что он не стал бы делать в Храме Божьем. Думаю, что сказанного достаточно для того, чтобы исключить мастурбацию из жизни христианина. Каждый раз, когда бес явится искушать вас, вспомните, что ваши действия оскверняют не только ваше тело, но и Отца, и всю церковь.
«М-ция оскв. тело, Отца и церковь», — быстро записал в тетрадке Гарри. Он редко брал тетрадь на служения, ограничиваясь тем, что подчеркивал карандашом в Библии нужные стихи. Сегодня юноша опять был без Писания, но надеялся, что со своей кафедры пастору не видно, что на коленях Гарри не Библия, а толстая тетрадь.
Проповедь расстроила юного евангелиста больше, чем ему поначалу показалось. Наедине с собой нельзя делать то, что не сделал бы в церкви, думал он. И так как Господь видел, чем занимается на своем ложе Онан, то Ему, как на ладони, виден и согрешающий Гарри в его каморке.
Впервые Гарри захотелось, чтобы служение окончилось быстрей.
«Надо во что бы то ни стало забрать Библию», — думал он. Писание казалось юноше талисманом, оберегающим от бесов.
Ровно в семь вечера он уже был у знакомой профессорской двери.
— Проходите, — проигнорировал приветственные слова профессор. Будто они и не расставались, подумал Гарри.
— Извините, сэр, мне так стыдно, я...
— Ничего, я начинаю привыкать к вашим визитам, — низким бархатным баритоном проговорил профессор. — Чай, кофе, коньяк?
Гарри замотал головой.
— Я не пью коньяк, — сказал он, тут только заметив маленькую рюмку в профессорской руке.
— Значит, чай, — мужчина направился в сторону уже знакомой Гарри кухни. Следуя за развевающимися полами черного халата — профессор опять был в дьявольском одеянии, как в первый день их знакомства, — Гарри прошел вслед за ним, мысленно ругая себя: он уже заготовил вежливый отказ в случае предложения остаться на чай, но фраза о коньяке сбила его с толку.
— Хорошо, спасибо, я не задержу вас, — попробовал исправить ситуацию Гарри.
— Не волнуйтесь, я никуда не спешу, — промурлыкал профессор.
На висках молодого человека выступил холодный пот. Возможно, хирург был уже немного пьян. Его халат был расстегнут почти до пояса, и Гарри, скользнув взглядом по бледной коже в вырезе халата, разглядел плоский живот и дорожку черных волос, уходящую вниз к небрежно завязанному узлу шелкового пояса. Мысль о бегстве остановил вид серебряного подноса, поставленного хозяином на стеклянный столик. На сей раз поднос был еще больше, а дары божьи были так соблазнительны, что рот Гарри мгновенно наполнился слюной. Возможно, дары были отнюдь не божьими, но Гарри тут же убедил себя, что если вкусные фрукты растут в раю, а в аду не растет ровным счетом ничего, то угощение профессора априори не может быть бесовским.
— Если съедите все, буду вам благодарен, — сказал профессор, усаживаясь в кресло напротив Гарри и крутя в пальцах маленькую тонкую рюмку. — Я живу один, и моя экономка преувеличивает мои потребности.
Гарри улыбнулся. Отчего-то мысль об одиночестве профессора улучшила его настроение.
— Я тоже живу один, — сказал он, осторожно снимая с тарелки ломтик брусничного пирога. Дома он обожал такие пироги, но обычно Гарри чистил и перебирал бруснику, в то время как заключительная часть пирожной эпопеи — поедание горячей пахнущей ягодами сдобы — приходилась на долю кузена. Этот пирог был готовой выпечки, но показался юноше райской пищей.
— Вера запрещает вам жить со своей избранницей? — насмешливо шевельнул бровью профессор.
Гарри едва не подавился пирогом.
— Нет. То есть да, — с набитым ртом пробормотал он. — Если без брака.
— Интересно, надолго ли вас хватит, с вашим-то темпераментом, — проговорил злодейский профессор.
— У меня нет избранницы, — буркнул Гарри, раздражаясь тому, что с такой легкостью краснеет.
— Наконец между нами обнаружилось нечто общее, — иронично заметил мужчина.
Гарри уронил на колени украшавшую пирог засахаренную вишню. Та не придумала ничего лучше, чем закатиться в нескромный уголок его джинсов как раз между ног — кресло было низкое, и юноша сидел, приподняв колени.
— Ну... когда-нибудь вам повезет, — попытался обнадежить профессора Гарри, извлекая коварную вишню из совершенно неподобающего места в складках джинсов.
Профессор проводил задумчивым взглядом вишню, которую юноша, наконец, изловил и сунул в рот.
— Не дай господь, — сказал он. — Такого везения мне не нужно.
Гарри удивленно приоткрыл рот.
— Вы не хотели бы жениться? — спросил он.
Профессор криво улыбнулся и покачал головой.
— Загнать себя в очередную ловушку? Лишить себя того единственного, что представляется мне ценным?
— И что же это? — спросил Гарри, с замиранием глядя, как красивые длинные пальцы задумчиво касаются изогнутых луком губ. — Что для вас ценное, сэр? — внезапно охрипшим голосом спросил он.
— Свобода. Пусть относительная, но... Не в контексте разговора об избранниках, а в более широком смысле, — проговорил профессор и добавил: — Боюсь, вам меня не понять, брат Гарри. Ваша позиция и вероисповедание говорит только о том, в каком чудовищном рабстве находится ваше сознание.
— Тут я абсолютно с вами не согласен, — нахмурился Гарри. «Зачем я так сказал? Будто в остальном согласен», — промелькнуло в его
