Возвращение

сторону, женщина зажала в руке заламинированное carte d'identit[9] и кивнула. Дверца с ее стороны распахнулась, и над головой раскрылся зонтик, который держал в руке облаченный в ливрею дворцовый служитель.

— On y va, alors,[10] — сказала она Андрэ.

— Assurement, madame,[11] — ответил он на своем мелодичном франко-африканском наречии. — J'attends.[12]

Ну разумеется, он будет ждать, подумала София. Он, к счастью, всегда так делает. К концу вечера она будет мертвецки пьяной от шампанского и осознания собственного успеха, но поделиться радостью ей будет не с кем. Андрэ же отлично умеет слушать. Сегодня, пока они ехали от дома Софии до дворца, она рассказала ему, как сильно скучает по своим детям.

Как бы ей хотелось, чтобы Макс и Дэзи были сегодня вместе с ней, чтобы они стали свидетелями почестей, которые ей окажут. Но они находились за океаном вместе со своим отцом, который вот-вот снова женится. Женится. Возможно, в это самое мгновение он клянется в верности своей новой жене.

Осознание этого беспокоило ее, как попавший в ботинок камень. Очарование вечера было частично разрушено.

«Прекрати немедленно, — приказала себе София. — Это твойзвездный час».

Выходя из машины, женщина поскользнулась на влажных камнях площади, и на долю секунды — ужасающую долю секунды — ей показалось, что она падает. Сильная рука обхватила ее сзади за талию.

— Андрэ, — выдохнула она, — вы только что предотвратили катастрофу.

— Rien du tout, madame,[13] — ответил он, все еще не отпуская ее. Свет падал на его торжественное доброе лицо.

София подумала о том, что уже давно не оказывалась в мужских объятиях. Отогнав неподобающие мысли, она заняла устойчивую позицию и отступила на шаг от водителя. На нее тут же повеяло холодом. Ее длинного кашемирового пальто было явно недостаточно, чтобы сохранить тепло в такой вечер. Возможно, пойдет снег, что для Гааги будет явлением редким, но дождь постепенно превращался в ледяную крупу. Прячась под широким зонтом, София поспешно миновала пост охраны, направляясь к первому контрольно-пропускному пункту. Пешеходная дорожка огибала Вечный огонь, прикрытый от непогоды металлическим колпаком. Нужно было пройти еще около двадцати метров до галереи, снабженной тентом и расстеленной по случаю торжественного события красной ковровой дорожкой. Когда София ступила под тент, ее провожатый чуть слышно произнес: «Bonsoir, madame. Et bienvenue».[14] Большая часть служащих во дворце говорила на французском, который наряду с английским являлся официальным языком, принятым в Международном суде.

— Merci.[15]

Мужчина с зонтом сделал шаг назад и растворился в пелене дождя, отправившись встречать следующего гостя.

Людской поток тек медленно, так как нужно было миновать гардероб и еще один контрольно- пропускной пункт. София лично не была знакома ни с кем из присутствующих, но узнала многих из них: облаченных в черное сановников с семьями, африканцев в национальных костюмах своих стран, дипломатов со всего света. Все они прибыли сюда, чтобы отдать почести Умойе, стране, которая только что была освобождена от ига военного диктатора, получавшего поддержку синдиката, наживающегося на незаконной реализации алмазов.

Прямо перед собой София увидела семью американцев: мужчину с военной выправкой, облаченного в церемониальный костюм, который стоял в окружении своей жены и двух дочерей-подростков. Этот мужчина показался Софии смутно знакомым. Кажется, он является атташе из бельгийской штаб-квартиры Союзных европейских держав. Она не стала приветствовать эту семью, чтобы не разрушить царящую в их семье идиллию.

Супруга атташе теснее прижалась к нему, словно ища у него защиты от пронизывающего ветра и холода. Эта женщина была решительной и простодушной и, подобно Софии, привыкла доверять людям. Уши ее украшали простые золотые серьги без драгоценных камней. Надеть украшения с камнями, особенно бриллиантами, на подобное мероприятие считалось верхом бестактности.

Глядя на американскую семью, которая казалась вполне счастливой и довольной своим крошечным мирком на четверых, София снова почувствовала щемящую тоску по собственным детям.

По площади гулял обжигающе-холодный ветер, от которого слезились глаза. София часто заморгала, испугавшись, как бы у нее не потекла тушь. Подняв воротник пальто, она повернулась спиной к ветру. У бокового входа во дворец стоял фургон поставщик продуктов питания, Haagsche Voedsel Dienst, S.A.[16] Хорошо, мысленно одобрила София, это лучший поставщик в городе. Сегодня, похоже, эта фирма работает допоздна. Облаченные в белое официанты сновали туда-сюда, закатывая тяжелые тележки с провизией через служебный вход и яростно переговариваясь друг с другом.

К тому моменту, как София достигла гардероба, она совсем продрогла. В мире было мало мест, которые могли бы сравниться по холоду с зимней Гаагой. Город располагается ниже уровня моря, он стоит на земле, отвоеванной у Северного моря и огороженной дамбами. Во время снежной бури кажется, будто природа пытается забрать обратно то, что принадлежит ей по праву. Порывы ветра, подобно ударам ножа, пробирали до костей. В Гааге есть поговорка: сможешь выстоять в буран — никакие жизненные трудности тебе не страшны.

Неохотно женщина стянула свои перчатки из мягкой оленьей кожи и вместе с пальто передала работнику гардероба, принимая свой номерок — 47 — и пряча его в карман платья. Разгладив руками невидимые складки на своем платье, София развернулась, намереваясь направиться к входу, и тут заметила, что на нее со смешанным чувством зависти и восхищения смотрит жена атташе.

София провела большую часть дня, готовясь к торжеству. На ней были платье и туфли, которые по стоимости могли сравниться с целым мебельным гарнитуром. Платье превосходно на ней сидело. В колледже София была пловчихой на длинные дистанции и до сих пор принимала участие в соревнованиях среди профессионалов, чтобы поддерживать хорошую форму. Каждый волосок в ее гладко зачесанной назад прическе лежал строго на своем месте. Бижу, ее стилист, заверила ее, что она выглядит как Грейс Келли в зрелые годы. Это был достойный комплимент. Вращаясь в высших кругах, приходится много внимания уделять собственной внешности и умению держать себя. Другими словами, играть на публику.

София улыбнулась жене атташе, усматривая в ситуации глубокую иронию. «Не нужно завидовать мне, — хотелось ей сказать. — С вами ваша семья. Чего еще можно желать?»

Миновав рамку металлоискателя, София без сопровождения прошествовала по открытому, украшенному колоннадой портику к главному бальному залу и остановилась на пороге, где вместе с переминающимися с ноги на ногу прочими гостями стала ожидать, когда ее представят.

Встав на цыпочки и вытягивая шею, София осматривалась вокруг. По долгу службы большую часть времени она проводила в высотном, выполненном из стекла и металла здании Международного суда и успела забыть о романтических идеалах, приведших ее карьеру к моменту наивысшего торжества. Но здесь, в богато украшенном дворце, выстроенном на деньги Эндрю Карнеги, не скупившегося на расходы, женщина вспомнила, что о такой работе, как у нее, многие люди могут только мечтать. Она почувствовала себя настоящей Золушкой, правда без принца.

Мажордом в великолепной парадной ливрее склонился над ней, чтобы взглянуть на ее удостоверение личности. В ухе его виднелся крошечный шарик переговорного устройства, от которого отходил спиральный провод.

— Сопровождает ли вас кто-то, madame?

— Нет, — ответила София, — я одна.

При такой работе, как у нее, времени на поиски принца совершенно не оставалось.

— Madame Sophie Lindstrom Bellamy, — громко провозгласил мажордом, — au Canada et aux Etats-