прошлого царства. Она приняла на себя роль вестницы преображенья, а на долю А. Блока пришлось быть"вестником гибели". Оба"вестника"связаны для поэтессы единой судьбой, хотя пути их расходятся:
Да не вменится темный грех
Тому, кто испытал соблазны.
Влекомы мы дорогой разной,
Но оба мимо тех же вех.
И над тобой ли плакать мне,
Поверившей в твой светлый жребий?
Смотри: на этом мутном небе
Всплывает солнце в вышине. (107)
Кузьмина–Караваева смиряется с невозможностью сочетать их пути и переводит свой взгляд с Блока на Бога, которого и молит о прощении грехов дорогого ей человека, грехи которого, с ее точки зрения, связаны с самим фактом того, что старый мир гибнет, и Блок, разделяя эту гибель, возвещает о ней:"Перед гибелью, перед смертью, Россия сосредоточила на вас все свои самые страшные лучи, – и вы за нее, во имя ее, как бы образом ее сгораете…. Ничем помочь вам нельзя"(632). Мысль о сосредоточении на художнике боли его Родины была взята из утверждения самого Блока:"Россия… больна и безумна, и мы, ее мысли и чувства, вместе с нею"[38].
"Блоковская"тема разрабатывается у Кузьминой–Караваевой и в поэме"Мельмот–Скиталец". Этой поэме, недописанной, сохранившейся в списке 1917 г., было посвящено исследование ее публикаторов и комментаторов А. В. Лаврова и А. Н. Шустова[39]. Поэма написана по мотивам одной из глав готического романа Ч. Р. Метьюрина"Мельмот Скиталец"(1820). Согласно поэме, Мельмот заключил договор с дьяволом, ему даются все земные блага за душу, которая после его смерти станет добычей дьявола. Спасти Мельмота способен лишь тот, кто заложит свою душу дьяволу вместо его души. Все отказываются, несмотря на посулы земного счастья. Тогда он, наконец, находит прекрасную, чистую и безгрешную девушку Иммали, живущую на острове в Индийском океане. Потом действие переносится в страну рыбаков, очень похожую на Анапу. Упоминается"белый дом", в котором Иммали живет на берегу моря. Иммали решает отдать свою душу за Мельмота, но при этом не соглашается принять никаких земных благ. Мельмот спасен. Когда же приходит час ее смерти, и дьявол хочет забрать душу Иммали, он это не может сделать – она не совершила греха.
"Белый дом", в котором поселились Мельмот и Иммали, исследователи соотносят с тем, о чем Кузьмина–Караваева пишет Блоку, создавая проект их отношений:"Если я скажу о братовании или об ордене, то это будет только приближением, и не точным даже. Вот церковность, – тоже неточно, потому что в церковности Вы, я – пассивны: это слишком все обнимающее понятие. Я Вам лучше так расскажу: есть в Малой Азии белый дом на холмах…. И там живет женщина, уже не молодая, и старый монах. Часто эта женщина уезжает и возвращается назад не одна: она привозит с собой указанных ей, чтобы они могли почувствовать тишину, видеть пустынников. В белом доме они получают всю силу всех; и потом возвращаются к старой жизни"(642).
В контексте проблемы воссоздания духовной биографии матери Марии, важно отметить, что через выстраивание проекта отношений с Блоком, Кузьмина–Караваева угадала некоторые важнейшие черты той организации"Православного дела", во главе которой она встанет в Париже (в частности, дом–приют для нуждающихся, подобранных на улице). Лишний раз приходится убедиться в цельности ее натуры, в последовательности осуществления жизненного проекта, который на первый взгляд кажется совершенно утопическим. Грань между художественным произведением и жизнью чем дальше, тем больше будет исчезать. Тем не менее, в дореволюционные годы разрыв между ними был довольно значительным. А. Блок от жизни в"белом доме"отказался, а сама Кузьмина–Караваева стала членом партии эсеров, активным политическим и общественным деятелем, участвовала в революции, национализации земли и собственности, а потом – в борьбе с большевиками. Все это весьма далеко от ее идеала"белого дома", но имеет определенное отношение к мессианским чаяниям, выраженным в"Руфи".
Сказанного достаточно, чтобы еще раз подтвердить, что христианство Кузьминой–Караваевой в эти годы было далеко от строгой церковности (в которой она, по ее словам, была"пассивна"). В ряде вещей мы встречаемся с выраженным в художественном творчестве духом народнического мессианизма и апокалиптизма, который уже не раз проявлялся в истории христианства, в частности во время Крестьянских войн в Германии в период Реформации (Томас Мюнцер, Иоганн Лейденский [40]). Простые люди и вдохновлявшие их богословы и харизматические лидеры чаяли в то время прихода Мессии, излияния Святого Духа и, одновременно, требовали передачи земли в собственность народу. Сходные чаяния были и в предреволюционную эпоху в России[41] . У Кузьминой–Караваевой, однако, эти идеи, привнесенные из среды"нового религиозного сознания", накладывались на традиционную православную духовность с ее"трудничеством"и аскетизмом. Все вместе это привело к тому причудливому синтезу православия и народнического мессианизма, который мы находим в произведениях второго периода ее творчества, перехода от язычества к"православному народничеству"и пророчеству о христианстве.
Если говорить о самом переходе от"язычества", необходимо упомянуть об еще одной работе этого времени – философской повести"Юрали"(1915). На обложке этой книжки, находящейся в Национальной Российской Библиотеке в Петербурге, рукой Кузьминой–Караваевой сделана неразборчивая надпись, согласно которой ее следует рассматривать как переход от"Скифских черепков"к"Руфи". Стилистически повесть является подражанием Ницше ("Так говорил Заратустра") и произведениям немецких романтиков – Новалиса и Гельдерлина. Вместе с тем, в ней можно видеть"подражание Евангелию", поскольку целый ряд ее эпизодов (например, искушение в пустыни) имеет источником Новый Завет.
Охарактеризуем кратко это сочинение. В его центре – судьба юноши–пророка и мудреца Юрали, вся книга представляет собой описание его духовной биографии. В ней ставятся самые серьезные вопросы религиозной этики, связанные с пониманием заповеди любви к ближнему. Эта тема (в будущем – центральная у матери Марии) только намечается в"Руфи", а в"Юрали"она получает свою первую разработку.
Отправная точка повести – юность Юрали, чистого, безгрешного юноши, воспитанного вдали от городской жизни,"брата зверям и злакам земным"(340)."Райская"чистота дает ему мироощущение сына матери–земли, которым он хотел бы поделиться со всеми: все люди – дети земли, все – братья. Однажды в место, где живет Юрали, приходят гонимые земными несчастьями люди. Среди них девочка–горбунья и дочь проститутки. Юрали любит равно всех, никого не выделяя. Для горбуньи это величайшее счастье – быть любимой, дочь же проститутки хочет, чтобы Юрали принадлежал только ей. Так Юрали сталкивается с проблемой любви к ближним – человеку недостаточно, чтобы его любили как человека (как всех), хотя для кого?то и это – счастье, но люди в целом требуют к себе особого отношения.
Озадаченный первой загадкой любви, Юрали отправляется в странствие, решив, что"вечным странником будет брести он; и каждый возьмет у него, что надо, и уйдет"(345). Юрали приходит в город Гастогай, и вскоре становится его правителем, поскольку бесстрастен настолько, чтобы занять это место не по властолюбию, а потому, что царственен по духу. Он становится наследником царя и получает рука царевны, которая сама боялась бремени власти. Правитель Юрали вершит свой суд как"знающий"(гностик и мудрец). Здесь мы сталкиваемся с темой принятия грехов человеческих на себя – в будущем одной из ведущих в творчестве Кузьминой–Караваевой. Люди приходили к Юрали, обремененные грехами, а Юрали:"с улыбкой брал… их грехи и сомнения на свои плечи… Они же верили ему… и казалось им, что могут снова, подобно детям, ждать радости… ибо не они совершили грех, а Юрали, вздевший его на свои плечи"(356). Ясно, что Кузьмина–Караваева пытается приблизиться к пониманию идеи о принятии Христом на Себя человеческих грехов. Как Христос отпускал грехи людям (вспомним хотя бы Его слова"иди и впредь не греши"(Ин. 8, 11), сказанные женщине взятой в прелюбодеянии), так, по аналогии, отпускает их и Юрали, разница лишь в том, что Юрали – не Бог, а человек. Что касается идеи оставления греха, то она появилась у Кузьминой–Караваевой, вероятно, под влиянием Соловьева, у которого в"Трех разговорах"старец Варсонофий советовал не мучиться своими грехами, лишь бы не впадать в уныние. Этому и учит Юрали людей, освобождая их от чувства вины. Кроме того, он был наделен даром чудотворения, исцелял людей.
