времени[30]. Очень часто это ожидание имело религиозный характер[31], как и у Кузьминой–Караваевой:
Еще не четок в небе знак,
Пророчество вещает глухо; –
Брат, верь: язык Святого Духа
Огнем прорежет вечный мрак.
Недолго ждать, уж близок час;
Взметает ветер пыль с дороги;
Мы все полны святой тревоги,
И вестники идут средь нас. (66)
Тема"вестничества"становится одной из ведущих в поэзии Кузьминой–Караваевой. Свое призвание поэтесса и определяет в письме к А. Блоку (1916) как"вестничество":"Особенно трудно сознание, что каждый только в возможности вестник Божий, а для того, чтобы воплотить эту возможность, надо пройти через самый скудный и упорный труд"(647). Руфь – alter ego поэта – собирает снопы для народа–Израиля, среди которого она живет, она становится предтечей грядущего, несет людям некую весть. Эти пророчества или"вести"носят у поэтессы еще смутный характер. Не исключено, что она находилась под влиянием идей о"Третьем Завете" – Святого Духа, который якобы должен быть заключен Богом после заветов Отца и Сына.
Подобные идеи были широко распространены среди русских религиозных философов. Эпиграф первой части"Руфи""Исход"взят из пророка Иоиля (2, 28- 29), где говорится об излиянии Духа на всякую плоть. В"Равнине русской"эти слова и их толкование в духе учения о Третьем Завете и русского мессианизма вложены в уста приват–доцента, специалиста по Средним векам Голоскова, чей образ явно списан с Д. В. Кузьмина–Караваева. Голосков восторженно говорит своей возлюбленной об излиянии Св. Духа, о том, что оно должно произойти в России, поскольку в России"при крайнем смирении","крайнее отсутствие духовного скряжничества и духовной алчности"(393). Впоследствии Голосков проявляет по отношению к героине (Кате Темносердовой, чей образ автобиографичен) самое обыкновенное плотское вожделение ("жадность"), и между ними происходит разрыв. Идея о Третьем Завете, если и не отвергается, то явно ставится под вопрос, по крайней мере после революции.
Но и в"Руфи"более очевидна другая, апокалиптическая тема. С начала войны Е. Ю. Кузьмина– Караваева находилась во власти предчувствий Апокалипсиса, Суда, начала чего?то нового:"Война к последним срокам привела"(80). По книгам библейских пророков, а не по словам современников она угадывает приближение Суда:"Я вижу, как древних пророков / Исполнены все слова… // Живые, не вы угадали / Все признаки Судного дня"(96–97). Поэт выражает готовность принять крещение"Духом и огнем", которое связывает с Апокалипсисом. Собственно, Апокалипсис уже начался – с небесной кары:
Знаю я, – не пламенем пожара,
И не гибелью в боях Твоих детей
Начинается мучительная кара
Ангелом взметаемых плетей. (82)
Так – в религиозном контексте – видится поэту Первая мировая война. Это видение резко контрастирует с откликом на войну большинства поэтов того времени, которые устраивали патриотические чтения стихов, писали о желательности мира или сами, как Н. Гумилев, шли на войну.
Исходя из апокалиптического видения мира, Кузьмина–Караваева даже отказалась пойти на фронт сестрой милосердия, это важно отметить, если иметь в виду ее сострадательное сердце, раскрывшееся впоследствии именно в делах милосердия. В 1914 г. ей"казалось, что надо что?то другое найти и осуществить"(629). Сострадание воюющим братьям (России) облеклось тогда в самые суровые аскетические формы:"Покупаю толстую, свинцовую трубу… Расплющиваю молотком, зашиваю в тряпку. Все это, чтобы стяжать Христа… И в Четьях–Минеях, в свинцовой трубке, в упорных, жарких и бесплодных молитвах на холодном полу – мое военное дело. Это для чего?то нужно, для войны, для России, для народа моего любимого… Для народа нужен только Христос – я это знаю"[32].
Как мы видим, в"народничестве"Кузьминой–Караваевой имеется сильный христианский, аскетический элемент. Даже"вестничество"(в письме к Блоку) она связывает с личным усилием – только когда человек прилагает собственное усилие,"закон, данный Богом, сливается с законом человеческой жизни"(647). Этого приложения воли Кузьмина–Караваева и не видит у Блока, данный ему Богом талант не поддерживается личным усилием воли:"Знаю, что у Вас большая земная воля и власть, и знаю, что она не воплощена личной Вашей волей. И потому… Вам томительно и трудно"(647). Ей самой личного усилия воли было не занимать. Она выражала готовность подражать святым в посте и молитве, в ношении вериг и чтении Священного Писания, в стяжании внутренней тишины – исихии, покаянии и трудах[33]. Говорит она и о грядущем подражании святым мученикам:
Так некогда здесь на земле неплодной
Цвела цветами мучеников кровь,
Лизал их раны дикий лев голодный,
И в к муке шли они душой свободной,
Как Божьей милостью пойдем мы вновь. (112)
Здесь, как и в ряде других мест"Руфи", поэтом пророчески предугадана ("выстроена") собственная судьба. Пророческими оказались стихи Кузьминой–Караваевой и по отношению к судьбе той части русского народа, которая, спасаясь от коммунистической власти, совершит"исход". Она сама и не помышляла, должно быть, что произойдет именно такой"исход"(так называется одна из частей"Руфи"), когда писала:
И знаю я: рыбак оставит сети
На желтых берегах своей реки;
Все в путь пойдут: калеки, старики,
И женщины, и юноши, и дети. (86–87)
Когда писались эти строки, поэт–вестник полагал, что все выйдут навстречу грядущему судить мир Мессии. Подготовка народа к этой встрече, которая вот–вот должна произойти, стоит в центре сборника:"Зову; зову я пахаря от плуга, / И от возлюбленных, – земных невест; / Зову поднять тяжелый крест, / Забыть отца, и мать, и друга"(86). Мессианские чаяния, наряду с темой развертывающегося Апокалипсиса – ведущие темы"Руфи":"Совершится священная встреча / На земле оскуделой и нищей"(95).
Если сравнить это пророчество о грядущем Мессии (или мессианском царстве) с наступившей революцией и эпохой атеизма, то его следует признать ложным. Мессианские чаяния, если их понимать в контексте русской истории, оказались неоправданны. Причина ошибки, как нам кажется, в первую очередь в"народничестве". Подобно тому, как идея"Народа"некогда искушала Лизу Пиленко в ее раю, ставя себя на место Бога, так и теперь, когда поэтесса мыслит в категориях"народа","для которого нужен только Христос", народа, который сама Кузьмина–Караваева называет"богоизбранным"(97), она невольно впадает в ту ошибку, которую совершили евреи, ожидавшие прихода Мессии. На самом деле, Христос пришел не к какому?либо одному народу, и царствие Его не от мира сего И хотя на личном уровне многие русские люди после революции обратились к вере, нашли своего Христа, на уровне национально–государственном пророчество Кузьминой–Караваевой не только не оправдалось, но и вылилось в свою противоположность.
Стихи"Руфи"несут явный след"иудейского"понимания мессианства, характерного не только для евреев, ожидавших земного Царя–Мессию, но и для тех иудео–христиан, которые ожидали скорое пришествие Христа на землю и Суд после Его Вознесения.
Полей Твоих суровый хлебороб
В вспоенной потом борозде не волен;
