там и зависал. Фуллер был очень доволен, Радио-3 передало хорал в прямом эфире, а Джек подумал, что сочинение музыки не стоит числить профессией. Та же мысль осенила его в молодости, когда он участвовал в Мюнхенском конкурсе молодых исполнителей и завоевал премию имени Эрнста фон Сименса. Теперь эта мысль посещает его лишь изредка.
На музыкальной полке ничего интересного не нашлось. Зато он углядел потрепанный экземпляр «Травы на Пикадилли» Ноэл Стритфилд[64], датированный 1947 годом и принадлежавший некой Элси Краудерс. Джек вспомнил, как тринадцатилетним мальчишкой сиживал в укромном уголке городской библиотеки Хейса, зачитываясь книгами Стритфилд. Совсем как взрослый. Ему пришлось напомнить себе, что он уже и есть взрослый. Вчера стукнуло двенадцать лет как он женат, а завтракает он не где-нибудь, а в «зимнем саду», который они с Милли задумали и пристроили к своему великолепному, очень стильному жилищу.
Вот она, его резиденция, мечта каждого риэлтора. Вот и ключ. Стало быть, это
— Все хорошо, сосед?
— Все отлично, Эдвард.
— А я приступаю к ремонту самой большой спальни с ванной.
— Молодец!
И Джек поспешно скрылся в доме, оставив Эдварда Кокрина разгружать багажник «крайслера». В голове всплыл слоган из рекламы соседской машины: «У нее внутри твой ребенок. Она так соблазнительна. Ничуть не хуже жены». Милли даже подумывала подать на компанию «Крайслер» в суд за дискредитацию женщин. Толстокожий Эдвард тогда от души посмеялся над ее затеей, однако теперь авто возит лишь его одного. Суровое возмездие. До чего жалок тот, кому
Милли уже вернулась из фитнес-клуба; после сауны и плавания она разрумянилась, от нее пахло эвкалиптом. В спорт-центре ей рассказали жуткий случай: на стене сауны одной стокгольмской гостиницы висят гигантские песочные часы, но работают они лишь под определенным углом. Японского туриста никто об этом не предупредил, он послушно просидел в сауне час; позже его обнаружили мертвым — скончался от обезвоживания.
— Вот что бывает с теми, для кого время важнее удовольствия, — заметил Джек, заваривая крепкий кофе; кофейный аромат плыл по дому.
— История, в общем-то, страшная и в то же время смешная. Его наверняка предупредили, что, когда нижняя часть часов заполнится песком, в сауне оставаться нельзя. Видимо, японец попался редкостно тупой.
Кофе неспешно капал сквозь фильтр в кофейник.
— Мне нравится сама идея: погибнуть от песочных часов, — сказал Джек. — Словно навязшая в зубах метафора вдруг обретает буквальное значение.
— Зачем ты опять достал «Анну Каренину»? Ты вроде бы ее однажды уже осилил.
— Верно.
— Смотри, том прямо-таки на ладан дышит. Страницы выпадают пачками.
— Знаю. Это постмодернистское издание.
— Выбрось его. Я тебе на днях новенькое куплю.
Джек взял книгу у нее из рук.
— Оставь, — сказал он, — она уже не распадается. Я ее подклеил. Главное, она мне нужна.
— Для чего?
— Для вдохновения. Нужна, и всё тут. Может быть, получится то, что не вышло у Бриттена.
— Я днем уйду ненадолго. Этот жалкий пучочек укропа ты принес? После того как дашь волю своему извращению, смотри, не забудь убрать за собой.
Джек рассмеялся.
— Кстати, я ведь забыл купить чаю «лапсанг».
— Забыл! Ты об этом даже и не думал, — укорила Милли. — Distrait [65], как всегда. В ту минуту ты был distrait.
— Стоило ли ходить в сауну? А вдруг вчера у нас… ну, понимаешь, все-таки получилось?..
— О Боже, — простонала Милли.
— Кстати, как ты себя чувствуешь?
— Ну, почему я такая дура? На самом деле я даже не уверена, что мне эта сауна нужна. Понимаешь?
Джек пожал плечами.
— А в общем, какая разница? Срок-то ничтожный.
Они пили кофе в зимнем саду; Милли все же съела круассан. Она всячески блюла свою стройную фигуру, и посещение сауны до завтрака имело ту же цель. Джек не стал ей напоминать, что завтракает она уже второй раз.
Такова жизнь богачей. Ничто не подталкивает их к самоограничению, кроме чувства вины, а оно у них не слишком назойливо.
— Нет, она живет совсем рядом с дорогой. Практически на обочине. А что?
Держа ручку наготове, Джек прижал трубку к груди.
— На самой кольцевой! Ужас.
— Адреса у меня нет. Помню, она только обмолвилась, что дом стоит ровно напротив магазина «Сделай сам» и газового завода.
— Бр-р-р. Жуть. Прямо как в фильме Кена Лоуча.
— Что ты, по-моему, куда хуже. По крайней мере, у Лоуча действие происходит на севере. А север Англии все-таки намного лучше.
— Слушай, фамилия на букву «К» у нее настоящая?
— Понятия не имею. С чего ты вдруг так заинтересовался?
На этот случай Джек уже заготовил подходящую «легенду».
— У мальчишки такие грустные глаза; вот я и подумал: может, надо протянуть ему руку помощи… ну, сам понимаешь, как-то поддержать его.
— Деньгами?
— Ну да.
Говард напряженно засопел в трубку:
— Знаешь, Джек, заваливать проблему баблом — не лучший способ ее решить. Может, глаза у него грустные потому, что с ним рядом нет папы. Или от сознания своей увечности.
У Джека свело живот. Он сидел на диване в своем кабинете, из колонок во всю мощь гремела музыка — «Les Illuminations»[66] Бриттена. Говард уже жаловался на шум, но Джек, естественно, не мог признаться, что этот шум ему очень нужен: он помешает Милли подслушать его разговор. По рассказам отца Кайи, эстонские диссиденты в свое время именно этим способом глушили подслушивающие устройства, которые власти устанавливали во многих домах, да так хитро, что нипочем не найти. В этот вторник Милли решила поработать дома, ссылаясь на естественную в конце августа усталость, отсутствие клиентов — все разъехались отдыхать — и гнетущую скуку в офисе. Она возилась внизу, на кухне, готовила для подопечных Красного Креста гаспаччо. Большую, накрытую пленкой миску с супом, холодным и вкусным, им предстояло отнести к ужину в «Бург-Хаус». Идти надо будет очень ровным шагом, особенно вверх по холму. В этом деле ему тоже придется двигаться осмотрительно, чтобы все не кончилось бедой и слезами. Мальчику пять лет. Наверно, Кайя познакомилась с его отцом вскоре после отъезда Джека. Конечно, мальчонка может быть и от него, Джека, но этот вариант кажется ему маловероятным. Кайя приехала бы разыскивать его гораздо раньше. И не называлась бы фамилией на букву «К».
— Согласен, Говард, только от банкомата, пожалуй, больше пользы, чем от слезливого сочувствия.
— Мне кажется, он мальчик не грустный, а серьезный.
Джеку вспомнилось, как малыш, неловко подпрыгивая рядом с матерью, щебетал и смеялся. Рядом с
