Глава XIII
Немощен домосед —
Неутомим бродяга.
Времени медлить нет,
Встанем, прибавим шага!
Ранним утром следующего дня из укрепленного замка Печальный Дозор, недавнего свидетеля стольких примечательных событий, выехала нарядная процессия, чей блеск был лишь несколько омрачен траурной одеждой главных его участников.
Солнце начинало уже осушать обильную росу, выпавшую за ночь, и развеивать легкий туман, клубившийся вокруг башен и зубчатых стен, когда Уилкин Флэммок с шестью конными арбалетчиками и столькими же пешими воинами, вооруженными копьями, появился из готических ворот и перешел подъемный мост. За этим авангардом следовало четверо слуг на отличных конях, а за ними четыре служанки. Все они были в трауре. В середине маленькой процессии ехала сама юная леди Эвелина в траурных одеждах, выделявшихся на молочной белизне ее коня. Рядом с нею, верхом на маленькой испанской лошадке, подаренной любящим отцом, — который дорого заплатил за нее, но ради дочери заплатил бы и половиной своего состояния, — виднелась фигурка Розы Флэммок, с виду — застенчивой девочки, но с чувствами и разумом зрелой женщины. За ними следовала Марджери, которая держалась, как обычно, возле отца Альдрованда, ибо была крайне набожна; ее положение в доме, в качестве бывшей кормилицы Эвелины, было столь высоко, что она могла, когда не находилась при госпоже, составлять для капеллана вполне подобающее общество. Далее следовал старый егерь Рауль, его жена и еще двое-трое слуг Раймонда Беренжера; а за ними управляющий замком в бархатной одежде, с золотой цепью на груди и белым жезлом в руке; процессию замыкало несколько лучников и четверо тяжеловооруженных воинов. Эти воины, как и большая часть слуг, участвовали в процессии ради придания отъезду леди Эвелины должной торжественности и сопровождали ее лишь на короткое расстояние; дальше ее встречал коннетабль Честерский с тридцатью воинами, вооруженными копьями, который предложил сам сопровождать Эвелину до Глостера, цели ее поездки. Под его защитой ей не грозила никакая опасность, даже если бы недавнее тяжкое поражение, понесенное валлийцами, не отбило на время у этого враждебного племени охоту нарушить спокойствие Валлийской Марки.
Выполняя это решение, позволявшее вооруженной части свиты Эвелины вернуться в замок, чтобы охранять его и восстанавливать порядок в его окрестностях, коннетабль, во главе отряда отборных конников, ожидал Эвелину возле рокового моста. Обе процессии приготовились торжественно приветствовать друг друга; но коннетабль, заметив, что Эвелина плотнее закуталась в свою мантию, и вспомнив потерю, которую она столь недавно понесла на этом злополучном месте, тактично ограничил свое приветствие молчаливым поклоном, причем склонился так низко, что его белый султан (ибо он был в доспехах) лег на пышную гриву его коня.
Уилкин Флэммок, остановясь, спросил Эвелину, каковы будут ее дальнейшие распоряжения.
— Никаких не будет, мой добрый Уилкин, — ответила она. — Будь лишь, как всегда, верен и бдителен.
— Таковы качества хорошего сторожевого пса, — сказал Флэммок. — Могу добавить к ним сильную руку взамен острых зубов да еще кое-какую смекалку. Буду стараться. Прощай, Розхен! Когда будешь среди чужих, сохраняй все качества, за которые тебя любили дома. Прощай, да хранят тебя святые!
Следующим подошел проститься управитель, но тут с ним произошел случай, едва не окончившийся печально. Дело в том, что Рауль, сварливый старик, страдавший ревматизмом, выбрал себе на этот раз старую арабскую лошадь, которую держали лишь ради ее породы; лошадь была костлява и хрома, под стать ездоку, а нрав имела дьявольский. Между ездоком и лошадью постоянно возникали недоразумения, со стороны Рауля выражавшиеся в проклятьях и усиленной работе шпорами и поводьями, на что Махмуд (такое языческое имя носил этот конь) отвечал тем, что брыкался, пытаясь сбросить всадника, а также яростно лягал всех, кто оказывался рядом. Многие из домашних подозревали, что Рауль выбирал себе это злобное животное всякий раз, когда выезжал в обществе своей жены в надежде, что курбеты, скачки и другие эксцентрические выходки Махмуда приведут его копыта в соприкосновение с ребрами Джиллиан. И теперь, когда управитель, полный сознания своей важности, понукал коня, чтобы на прощание приложиться к ручке молодой госпожи, окружающим показалось, будто Рауль так действовал поводьями и шпорами, что, окажись оба всадника на пару дюймов ближе друг к другу, Махмуд раздробил бы копытом бедро управителя так же легко, как сухую тростинку. Все же управителю изрядно досталось; и те, кто заметил усмешку, озарившую кислую физиономию Рауля, не усомнились, что с помощью Махмуда он отомстил за кивки, подмигивания и улыбки, какими обменивались должностное лицо с золотой цепью и кокетливая служанка.
Случай этот сократил тягостную и торжественную церемонию прощания леди Эвелины с ее слугами и в то же время уменьшил торжественность ее встречи с коннетаблем, когда она как бы поступала под его покровительство.
Хьюго де Лэси, выслав вперед в виде авангарда шестерых вооруженных воинов, распорядился, чтобы управителя уложили на носилки, а сам с остальными своими воинами поехал в сотне ярдов позади леди Эвелины и ее сопровождения; разумно воздержавшись от общения с нею, пока она была погружена в молитвы, подсказанные печальным местом, где состоялась их встреча, и ожидая, пока живость, свойственная юности, не даст ее мыслям иное направление.
Верный такому решению, коннетабль приблизился к Эвелине и ее свите, лишь когда вежливость требовала напомнить ей, что пора подкрепиться и что они как раз подъезжают к приятному и подходящему для этого месту, где он позволил себе приготовить все необходимое для трапезы и отдыха. Едва леди Эвелина выразила свое согласие, как они подъехали к такому именно месту, в тени старого раскидистого дуба, напомнившего путникам о мамврийском дубе, под сенью которого патриарх оказал гостеприимство небожителям. На две могучие ветви этого дерева была накинута розовая восточная ткань, призванная защитить путников от лучей солнца, которое поднялось уже высоко. Под деревом разложены были шелковые подушки, вперемежку с подушками, обтянутыми мехом добытых на охоте зверей. Стараниями повара-норманна изготовлены были изысканные блюда, отличавшиеся как от обильной и грубой пищи саксов, так и от скудных трапез валлийцев. Поблизости, выбиваясь из-под большого замшелого камня, журчал источник. Освежая воздух своим журчаньем, а уста — своей кристально чистой струей, он мог служить также для охлаждения двух-трех бутылок гасконского вина и вина с пряностями, которые в те времена были непременной принадлежностью утренней трапезы.
Когда Эвелина вместе с Розой и священником, а также верной кормилицей, устроившейся чуть поодаль, приступили к легкому, изысканному пиршеству в тени листвы, шелестевшей от ласкового ветерка, под журчанье ручья, щебет птиц и чуть доносившийся веселый смех и шум, говоривший о том, что невдалеке расположились и охранявшие их воины, она не могла не сделать коннетаблю комплимента за столь счастливый выбор места отдыха.
— Я едва ли заслужил вашу похвалу, — ответил барон, — место было выбрано моим племянником, который смыслит в подобных вещах не хуже менестреля. Сам же я выбирать их не мастер.
Роза взглянула на свою госпожу так, словно желала проникнуть в сокровенную глубину ее сердца, но Эвелина спросила простодушно:
— Отчего же сам благородный Дамиан не участвует в том, что так отлично устроил?
— Он предпочел ехать впереди нас, — ответил барон, — с несколькими конными воинами. Валлийские негодяи сейчас притихли, но в Марке всегда найдутся бродяги и разбойники. И хотя такому отряду, как наш, нечего опасаться, мы не хотим, чтобы вас встревожил даже отдаленный призрак опасности.
— Я действительно слишком близко видела ее в последние дни, — сказала Эвелина, снова погружаясь в печальную задумчивость, из которой ее на краткое время вывела новизна и необычность
