Разбег, мостик пружинит и подбрасывает, и мы летим прямо в стекла, прямо сквозь стекла – на второй этаж здания. Приземлился я удачно, правильно сгруппировался, перевернулся, и даже помогло то, что при завершении прыжка слегка зацепил коленом за раму. Это сработало как тормоз и развернуло меня книзу для лучшего переворота. Но вот из самого переворота я вышел не сам, а остановился, ударившись на втором обороте лицом о перила сквозного, сверху донизу здания проходящего колодца. Вот когда сказался неточный, от руки нарисованный план. Маска защитила, хотя сама и треснула. Теперь она не нужна. Я вскочил на ноги, сбросил маску с каской и расстегнул крепежный ремень автомата. И все это делал на автоматизме, как делал всегда раньше, как делал бы в обстановке реального боя. И, когда оружие уже было в руках, когда я опустил предохранитель и дал первые две короткие очереди в противоположную стену, только тогда я услышал еще две такие же очереди. Стрелял Леня.
Ему повезло меньше моего. Точно такое же приземление и точно такой же удар о перила. Но его щиток не выдержал. Оргстекло раскололось и порезало Лене в нескольких местах лицо. Глаза, к счастью, не повредило и не залило кровью. Но шрамы мужчину украсят основательные...
– Вниз... – показал я на лестницу.
Снизу тоже раздались короткие очереди. К перилам колодца первого этажа выскочили трое омоновцев, помахали нам рукой, приглашая спуститься, но стреляли при этом в стены, не переставая. Мы спустились быстро. Надо было выкроить время, чтобы обговорить ситуацию.
Старший омоновец протянул мне руку, затем протянул Лене и смутился, когда окровавленный подполковник протянул ему левую. Мне передали трубку сотового телефона.
Я хотел тут же позвонить Асафьеву и передать сведения о лагере и о том, что там остались Муса, который горит желанием за сына отомстить, и Халил. И что брать их следует с предельной осторожностью, чтобы они не успели произвести взрыв.
– Звонить пока не надо... Для пользы дела твоя трубка заблокирована на повтор последнего номера. В нужный момент только раскроешь сотовик, как он автоматически сработает на набор. У нас такие же трубки. Это будет нам сигналом. Наверху еще пять человек. Нас самих «работяги», – он показал на двух здоровенных парней, – «отнесут» в бытовку. Там оружие. Закрой нас на ключ. Дверь крепкая. Оправдай это как-нибудь, чтобы от нас пакостей не ждали. Чтобы не оставили в толпе заложников.
– Ключ ему. – Я показал на подполковника. – Только мне все равно необходимо позвонить.
Омоновец протянул мне свой телефон.
Асафьев ответил сразу. Видимо, сидел на контроле. Выслушал меня.
– Подожди, – буркнул. И я понял по звукам, что он кому-то докладывает ситуацию. Вот, тянучка времени пошла... – Все, действуй по согласованию с охраной. Лагерем мы займемся.
– Порядок. – Я повернулся к омоновцам. – Теперь нам надо еще несколько патронов потратить. На бронежилеты.
Я достал пистолет «ТТ». Проханов тоже. Несколько выстрелов в стены. Несколько очередей со стороны омоновцев. Порядок.
Теперь начинается спектакль.
– Пора... Попрошу, господа омоновцы, получить ранения. Где «ваша» кровь?
Они свое дело знали. И начали корчиться на полу. Может быть, и репетировали перед этим. С такими актерами не пропадешь. Особенно старался старший. Он даже подвывал, держась за живот. А самый толстый и краснощекий, получивший «ранение» в грудь, осторожно лег на пол и красиво раскинул руки. Очень эффектный «покойник». Даже дыхания не видно. И красные щеки словно бы побелели.
– Леня! Командуй!
Проханов погнал стволом пару «работяг». Погнал вполне натурально, с применением силы собственной единственной руки.
– Тащите «раненых» в бытовку... Да берите смелее, что вы, мать вашу, каши в детстве мало ели...
– Осторожнее, подполковник, ствол-то не резиновый...
– Привыкай. Сейчас Гаврош появится, сильнее бить буду, приготовьтесь. Одному кому-нибудь еще ногой напоследок накачу. Вот ты... Ты парень крепкий. Возмутись. Но я не в полную силу. Только, смотри, блок нечаянно не поставь, а то Гаврош сразу поймет, что ты за работяга...
Я уже открывал настоящую бронированную дверь.
3
Лоскутков скрипел зубами, наблюдая из кустов за мужчиной в камуфляжке и в бронежилете, который остановил машину майора Толстова только лишь на самой дороге, хотя должен был, как Сергей Иванович предупредил его, остановить ее в кустах. Ситуация, выходит, по каким-то причинам обострилась до состояния опасности. Детонаторы имеют реальную возможность дойти по назначению. А этого желательно не допустить. Кто знает, как там потом все повернется внутри здания. Смогут ли майор с подполковником «положить» всех террористов?
– Может, влепить ему аккуратно в голову? – то ли спросил, то ли посоветовал сидящий рядом снайпер с «СВД» в руках – ментам «винторезы» не доверяли, и они пользовались старенькими проверенными винтовками.
У снайпера рожа разрисована краской. Коричневый и белый цвета. Специально для леса старался. Все как по учебнику. Или по кинофильмам – насмотрелись, стали себя разрисовывать. Но Лоскутков это не осуждал. Снайпер свое дело должен знать, а он сам – свое.
А какое может здесь быть дело, когда ситуация на просвет непонятная. И как вести себя в такой ситуации? Лоскутков этого не знал. Он то принимался мысленно материть Толстова, то задумывался вдруг о его судьбе и начинал беспокоиться. Не видел майор спецназа этих людей с пробитым горлом. А ментовский майор видел. И потому беспокоится. Кто знает, как поведет себя Гаврош-Мария в случае, когда поймет свое поражение? И очень не хотелось бы рассматривать потом горло Толстова.
Наблюдение затянулось.
Мужчина в машине почти белобрысый, имеет в наличии нос картошкой и откровенно круглую физиономию – совершенно на чечена не похож. Кто он такой – неизвестно. Какое вообще имеет отношение к операции – тоже неизвестно. А что, если Гаврош-Мария сумела завербовать еще какого-то спецназовца? А майор мужик тертый и с головой дружит – его перевербовал. И теперь перевербованного уложит снайпер? По сути дела – своего! Красота...
И это еще не все. Какая практика у ментовских снайперов? Откуда она у них? Одни мишени на счету. Даже по воробьям не стреляют. А стрелять в человека – это совсем иное дело. Здесь следует практику иметь. И стремление, натуру полууголовную. Да еще этот пресловутый психологический фактор... Не каждому такой выстрел легко обойдется. Занервничает парень от неопытности. Как-то не так выстрелит. Пуля срикошетит и угодит в ящик, который – Лоскутков видел, когда машина снизу по дороге проходила, – громоздится на заднем сиденье. Вот тогда жахнет...
Он не знал, как может жахнуть такая куча детонаторов. Ни разу не доводилось видеть, как один-то взрывается. Но представлял. И воображение рисовало что-то нехорошее.
Ладно, хоть на операцию им всем выделили сотовые телефоны. Можно связь нормальную осуществлять. Когда дело оборачивается серьезными последствиями, сразу находят и сотовики, и все другое. Иногда даже зарплату авансом выдают.
Лоскутков достал сотовик с отключенным на период засады звонком и набрал номер Асафьева.
– Привет, майор. У меня ситуация за стандарт вылезла. Подскажи?
Асафьев выслушал.
– Подожди...
Стал кому-то докладывать. Никак генерал его из кабинета не выпускает. Вместо секретутки держит.
– Алло, майор, слушаешь?
– Слушаю... Слушаю...
– Приказывают тебе действовать по обстановке...
– Кто приказывает?
– Наш начальник управления с вашим начальником управления. Вместе здесь сидят. Осуществляют общее руководство.
– Вот спасибо. Я так ждал этого приказа! Так им и передай... – Лоскутков зло нажал клавишу отбоя и убрал трубку в карман бушлата.
– Не стрелять... – сказал он снайперу. – Он может быть и нашим человеком. А кроме того, нельзя стрелять в него на глазах у основной группы. Тогда они сразу поймут, что их уже обложили. А это им знать слишком рано. Могут наших спецназовцев заподозрить.
4
Кто никогда не видел разворошенный муравейник, тот не поймет, что творилось в этот день в городе.
– Бабка, ты что, совсем из ума выжила?
В трамвай и так невозможно втиснуться. А бабка невероятного возраста, одной рукой держа узловатую грубую клюку, которую ей, вероятно, лет пятьдесят назад вырезал живой еще дед, и расчищая этой палкой путь в толпе, тащит в вагон узел из кухонной скатерти. В узле – последние пожитки. Купить новые она уже никогда не сможет. И бабка тащит, надрывая последние силы. Но никто не рвется помочь ей. Каждый сам загружен до последней степени.
– Граждане пассажиры, – голос у водителя трамвая усталый и злой, – освободите двери, я не могу ехать с открытыми дверями. Посмотрите, сколько вагонов стоит... Со всех маршрутов сюда послали... Все уедете.
Но людям не важно, что стоят пустые вагоны. Людям важно попасть в этот, который уходит сейчас.
– Во дает мужик! – восхищается жердеобразный парень, у которого с собой только лишь «дипломат». – В каждой руке по два чемодана! Такое и в цирке не увидишь.
Но никто не смеется и даже не оборачивается.
По дороге один за другим проезжают в сторону центра города грузовые автомобили. Большинство из них с военными номерами. Спасатели эвакуируют двор за двором. Подсаживают людей в кузов, помогают поднять вещи. Но машин не хватает, как и самих спасателей. Ту же работу выполняют курсанты военных училищ.
– Быстрее, быстрее, Коля... – кричит женщина и стучит по кабине водителя грузовика. – Подождите, сын у меня еще там остался, подождите...
Сын на ходу цепляется за задний борт. Чужие руки подхватывают паренька и забрасывают в кузов.
– Все, поехали... – кричит мать водителю.
Особняком стоят частные машины. Их много, и они загружены до последней степени. Некоторые успели уже сделать по нескольку рейсов. Хозяева стремятся вывезти все, что можно.
Есть и другие водители, эти не слишком спешат. Они приехали на своих машинах из других районов, которым затопление не грозит. И прогуливаются между подъездами, покручивая на пальце брелок с ключами, торгуются. Когда можно заработать, они не повезут даром.
